Заметки на полях черновиков

      Мой милый Алистер!       Ты же знаешь в моих мечтах мы объездили весь Тедас. Скрылись от любопытных глаз сразу после победы над Мором. Ферелден совсем не казался нам гостеприимным, но то было во время войны. Наш немногословный Стэн рассказывал о таких интересных местах, что я не могла вообразить даже в самых красочных снах. А сколько прелестных историй об Орлее могла рассказать Лелиана. Знаешь, я никогда не была на балах. Просидев всю сознательную жизнь в башне, я даже не знала мужчин, кроме магов, что были мне братьями, храмовников - моих тюремщиков, и тебя. Ты был тем чудом, вдохнувшим в меня желание жить. Не существовать, а именно жить.       И ты был тем, кто всё это разрушил. Уничтожил. Убил.       Я верила, что мы с тобой похожи - авантюристы. Твой порой неуместный юмор и сарказм, по началу, вводил меня в ступор. Взращенная в неволе, мне было невдомек, что шутки это способ защиты. А потом, я неосознанно перебрала эту тактику на себя, отшучиваясь в моменты, когда это кажется странным.       Нет, я никогда не верила, что в конце нас ждёт примитивное счастье, в виде домика в деревушке, со своим хозяйством, и беснующихся светловолосых ребятишек. Может в глубине души и хотелось подобного, но это не наша жизнь. Не для Серых Стражей. А вот поиски следов грифонов? Почему бы и нет. Мы могли ночи на пролёт мечтать о подобных питомцах, разглядывая причудливые узоры звезд на небосклоне.       Я видела нас вместе, встречающими рассвет где-нибудь в Антиве и провожающими в Вал Руайо. Знаю, это просто мечты, но ты их разделял. И желал. Ты хотел углубиться в эльфийскую культуру - истоки твоей матери. Да, она не была долийкой, но я видела живой интерес в твоих глазах, когда затрагивались эльфы, так или иначе. Мы мечтали увидеть Пар Воллен, таинственный и неприветливый. Погостить во всех городах Волной Марки.       Мы бы могли сделать это. Отправиться навстречу закату и скрыться в тумане ночи за горизонтом. Но ты выбрал трон.       Это был самый жестокий и подлый удар, который я не смогла вынести. Ведь ты казался мне всегда таким простым, кому чужда власть и ноша монархов. Даже когда ты признался, что являешься внебрачным сыном Мэрика, это не изменило нас. Наши отношения строились не на обещаниях, и не на надеждах. Мы любили друг друга и были едины. Разделяли чувства и эмоции, и иногда мне казалось, что мои чувства находят отражение в твоём лице, а твои эмоции переходят на меня. Вместе мы были подобны шторму... или скорее океану. Иногда трепетно спокойные, а порой ужасающе буйные. Но оказалось всё иначе - я лишь маленькая девочка с глупыми мечтами, а ты тот обманчиво приветливый океан, который завлёк меня на глубину, где я и утонула.       Твои глаза, когда Эамон выдвинул предложение посадить тебя на трон, как они засияли. Не алчно, а так по-детски наивно, будто отец похвалил тебя. Хоть ты и говорил, что не хочешь этого, но я уже знала наперёд, как всё закончится. Наследие твоего отца оказалось важнее нашей хрупкой любви. И я не могу винить тебя за подобный выбор. Но и соглашаться тоже не обязана.       Зла ли я? Обижена? Безусловно. Ведь в мыслях уже выстроила наш жизненный путь, я придумала себе идеальный образ тебя и полюбила его. Я не догадывалась, каким жадным ты можешь быть... То есть, ведь перед тобой встал выбор - корона и власть, или любовь и свобода. Для меня этот выбор был бы очевиден, но мы оказались слишком разными. И ты не пожелал выбирать, ты хотел получить всё. Но так не бывает, мой милый Алистер. Точнее, бывает только в мечтах.       Возможно, ты думал, что я соглашусь быть твоим ручным магом при дворе, пока твоя королева будет рожать наследников. А быть может даже не думал, как это будет выглядеть со стороны. И это печалит меня. Почему же ты не подумал о моих чувствах? Лучше бы ты вовсе сказал, что не хочешь больше знать меня, пережить это было бы проще, чем предложение быть... любовницей. Это даже звучит мерзко. Мне это не приятно и противно, но...

но всё же я люблю тебя.

      Поэтому я пишу тебе с просьбой о прощении. Если ты читаешь это письмо, значит мы справились. Мы одолели Мор и Архидемона. Значит меня больше нет. И это осознание ранит меня едва ли сильнее, чем я ранила тебя своим отказом. И я столько раз уже думала, как могло всё сложиться, если бы я согласилась. Наверное я бы смогла поступиться принципами, делить тебя с другой женщиной, крутиться как уж на сковороде, окруженная знатью, любая плата, что бы быть с тобой, казалась мне несущественной.       Но это было бы ложью. В день нашего расставания мы наговорили много лишнего. Я наговорила много лишнего. Но былого не воротишь, потому я и пишу тебе.       Прости меня. Прости. Прости! Ведь я тебя давно уже простила. И даже злобы настоящей не таила. Я бы что угодно отдала за возможность только прижаться к тебе, ощутить нежные объятия.

Дрожат руки. Мне так страшно.

Я люблю тебя. Знай, в последние часы, я думаю лишь о тебе.

      Я не страшусь смерти. Лишь боль от несбывшихся мечтаний. И жаль, что не возможно наше счастье, ни в этом мире, не, скорей всего, в другом. Да, был долог наш путь, но теперь, мы лишь воспоминания. Сохрани мой образ хотя бы в памяти. Я буду признательна тебе за это. И, может это слишком много, но коль останется что-то от моего тела, пусть будет погребено на солнечном месте. Если ты сможешь выполнить это, то я буду самой... самым счастливым духом.

Люблю. Будь счастлив. Всегда твоя, Солона.

Свет пламени освещал холодный кабинет неровными мазками. Танец огня из очага откидывал причудливые тени, а свет свечи совсем не помогал при тусклом освещении. Влажный прохладный воздух заставил поежиться. На тонком пергаменте были видны следы слёз. Не его, её. Король провёл большим пальцем по сухой, шершавой поверхности. Он своё уже выплакал, возле монумента, который возвели по его требованию. Камень совсем не показывал той красоты, той страсти, грации, нежности, всех тех качеств, которым обладала его возлюбленная. Он разместил монумент в самой освещенной точке Денерима. Ему тогда казалось это правильным, и он не ошибся. На толстой плите, за которым хранился прах, гордо было выбито "Героиня Ферелдена". Но Алистеру хотелось много еще написать. Любимая. Подруга. Командир. Письмо должно было быть доставлено на следующий день после победы над Архидемоном. Но этого не произошло. Только спустя месяца, когда король успел вдоволь настрадаться утратой самого близкого человека, когда он успел возненавидеть её за смерть, устыдиться за свой эгоизм, проклясть себя за слабость и любовь, когда благодарил Создателя за любовь и гневался, за то что забрал её. Письмо пришло, когда слёз уже не было, лишь холодная и чёрная пустота внутри. Всё что он представлял собой сейчас, это олицетворение горя, тоски и боли. На сером лице вряд ли взыграют весёлые и светлые нотки, а сердце ничто не заполнит. Потому что его нет, вырвано Архидемоном вместе с ней. Теперь у него в груди пустота, зияющая дыра тленной ненависти к себе. Не уберег. Не помог. Не выбрал. Ошибка на ошибке. Ведомый непонятной ненавистью, мужчина резко выпрямился, и оказался в миг возле камина. Он не задумываясь отправил пергамент в объятия пламени, с остервенением наблюдая, как огонь поглощает его. Прости меня. Прости. Прости! Я бы что угодно отдала за возможность только прижаться к тебе, ощутить нежные объятия. Вновь перед глазами всплыл нежный почерк, и мужчина сразу же сунул руки в огонь. Он не обращал внимание на ожоги, оставшиеся на пальцах, лишь желал сохранить письмо. Правильно Морриган говорила, он всего лишь дурак. - Люблю, люблю, люблю, - шепотом причитал король, завалившись на бок возле камина. Он чуть было не потерял последнее, что напоминает о его возлюбленной. Последние её слова. Он прижимал обгоревшую бумагу так трепетно, словно это действительно была Солона. Если закрыть глаза, можно представить её мягкие волосы, немножко лукавые глаза, нежные прикосновения... О, Создатель, эта женщина была воплощением чистоты и нежности. Снова и снова перечитывая письмо, Алистер не заметил, как за распахнутыми ставнями разлилось золото рассвета. Она любила это время. Больше того, Солона любила жизнь. И от осознания того, что он лишил её этой жизни... Что же. После завтрака он вновь отправится к её каменной копии. Вновь упадёт на колени, прося о прощении. И он был бы рад терзаться вечность, но образ, который он сохранил в своих воспоминаниях, уже давно простил нерадивого правителя. Осталось простить себя самому. Что было в разы труднее.