Драбблы по "Пси-фактору"

Когда-то эти сны приходили каждую ночь, сейчас — не чаще раза в неделю, но Питеру от этого не легче. Мэтт стоит у его постели, одетый в больничную пижаму. Его лицо выглядит почти прежним, но кожа на шее отслаивается, обнажая переродившиеся жилы, похожие на толстые стебли растений; Питер не знает, как Мэтт выглядит сейчас, но почти уверен: наяву все еще страшнее, возможно, тот уже превратился в бесформенный кусок плоти и потерял разум, утонув в бесконечной боли. Питер может спуститься в спецлабораторию, где держат Мэтта и посмотреть на него, но знает, что тогда кошмары станут только хуже, а он и так устал просыпаться со вскриком, точно герой заурядного фильма ужасов. А еще Питер боится забыть настоящего Мэтта, если увидит, во что тот превратился — новые воспоминания вытеснят старые и прежнего Мэтта не станет, останется только чудовище. Конечно, Питер понимает: это не может случиться за одну встречу, но иррациональный страх сильнее здравого смысла. Иногда Мэтт из снов садится с ним рядом, на край постели или на пол, тянет к Питеру руку, с которой свисают лохмотья бледной кожи и волокна губчатых мышц, но так и не решается на прикосновение. В такие моменты он выглядит настолько пугающе настоящим, что тоска вытесняет страх и отвращение, Питер давится собственными слезами. Он хочет попросить прощения за то, что не убил Мэтта, пока еще мог, пока того не перевели в отдел исследований и не заперли как какого-то монстра — но все слова превращаются в нелепый сдавленный хрип. Если Питеру везет, то в этот момент он и просыпается, комкая пальцами простынь. Если нет, то сон тянется бесконечно долго — как ожидание поцелуя, как мучительная смерть — до тех пор, пока что-то точно не выталкивает Питера наружу. Он встает с постели, идет на кухню и заваривает себе кофе покрепче. Питер не знает, хочет ли он на самом деле, чтобы кошмары прекратились, и это — хуже всего.