живой, мёртвый, оживший

Когда восстание зомби только начинается, Иваизуми почти без раздумий берёт в руки оружие, потому что пока ещё нет других способов защититься, и обустраивает в старом дедовском доме, который находится в лесу рядом с городом, что-то вроде своей базы. Защищать Хаджиме приходится много и многих — родителей, друзей (конечно, Маттсун и Макки могут постоять за себя сами, но они не дураки, чтобы отказываться от помощи) и Ойкаву. За последнего Иваизуми особенно переживает, потому что Тоору пропал недели две назад. Телефон его отключен, родители ничего не знают, полиция разводит руками. Хаджиме уверен, что Ойкава не стал бы сбегать — тем более без него. А значит, с ним что-то случилось, и Иваизуми не находит себе места из-за этого, потому что он испытывает вину — как бы ни старался, всё равно не уследил. Поэтому он куда более отстранённый на этой битве, чем мог бы быть. Киндаичи пытается его как-то поддержать, но у Хаджиме такой взгляд — «я должен быть в порядке ради того, из-за кого мой мир полетел к чертям» — и Ютаро отступает. Когда создаются первые центры, практикующие излечение зомби, Иваизуми становится одним из немногих, кто верит в их работу, и изучает способы обездвиживания зомби вместо их убийства. Кьётани ворчит, что это слишком муторно, и всё-таки повторяет за негласным лидером их отряда. — Я думаю, — говорит Ханамаки, — Ойкава бы поддержал бы твоё решение спасти всех. Хаджиме кривит губы, мол, причём здесь вообще он. И думает, что чёрта с два он бы вообще допустил Тоору к участию в этой войне. Он звонит ему каждый день в течение уже стольких недель, хотя надежды на то, что механическое повторение «аппарат абонента выключен» сменится родным голосом, больше нет. Просто Хаджиме, как порядочный влюблённый мальчик, любит традиции, которые делают ему больно, будто напоминая, ради кого он вообще сражается. Иваизуми выходит на очередной ночной патруль в надежде не встретить никого. Зомби стало меньше, но никто даже не заикался о том, что они наконец-то в безопасности. Ещё неизвестно, что изобретут в тех центрах и поможет ли это им всем. Хаджиме реагирует на какой-то странный звук и на бегу готовит оружие. Лес на окраине города — самое любимое место у зомби. И один из них сейчас сидит, склонившись над человеком, у которого размозжена голова. Иваизуми уже не кривится: он видел такую картину не раз. Человека уже не спасти. Он направляет оружие на восставшего. В их отряде существует негласное правило: они не спасают тех, кого застали на месте убийства. Мертвец оборачивается на пришедшего, и Хаджиме каменеет. С губ Ойкавы стекает чужая кровь, и Иваизуми должно быть омерзительно, но никакого отвращения он не испытывает, только страх, усталость, и что-то внутри невыносимо царапает. Тоору его вряд ли узнает, но пытается произнести какой-то звук, отдалённо напоминающий «Ива-чан» — или Хаджиме только так кажется. Он грубо ругается. Выстрелов сегодня не будет. Иваизуми ждёт, что Ойкава убежит или атакует, как делают обычно зомби в таких ситуациях, но Тоору просто смотрит своими рваными зрачками, будто то доверие, которое связывало его с Хаджиме, никуда не делось после смерти. — Я перед тобой, ублюдком таким, обязательно извинюсь за то, что собираюсь сделать, но только тогда, когда сможешь произнести своё дурацкое прозвище нормально, — ворчит он и, в несколько резких шагов сократив расстояние, ударяет Ойкаву по шее, в особую точку, которая отключает зомби. Он пишет своему отряду, что его не будет в городе пару дней, а ещё — что Ойкава нашёлся, и не отвечает больше ни на какие вопросы. До ближайшего такого центра ехать часов шесть, Тоору он сажает на пассажирское сиденье и на всякий случай связывает его запястья крепким бинтом — мало ли, что он может выкинуть во время поездки. Большее время Ойкава, к спокойствию Хаджиме, проводит без сознания. — Я даже не знаю, что они там с тобой будут делать, — Иваизуми тяжело в тишине, ещё тяжелее — с Ойкавой, который не отвечает. — Может, мне стоит прямо здесь остановиться и пустить пулю сначала тебе в голову, а потом себе, чтобы оба не мучились? Тоору открывает глаза и не шевелится. Иваизуми вдруг думает, что зря он так ничего и не сказал на выпускном. — Бей, пока не разобьётся, да? — хмыкает Хаджиме. — Но ты прав, у нас ещё есть шанс на борьбу. И он крепче держится за руль. В центре он впервые в графе «кто доставил пациента» указывает не название их отряда, а своё имя. Ойкаву уводят люди в белых халатах, и Хаджиме сжимает руки в кулаки. Он не знает, насколько правильно он поступил, но судить его больше некому. — Вы можете узнать, как он умер? — спрашивает он у медсестры и из-за этого задерживается на несколько часов. Ойкаву убили, ударив чем-то тяжёлым по голове. Хаджиме тошнит, и ему советуют остаться на ночь в больнице, что он и делает. Он не помнит, как добрался обратно домой и что отвечал на звонки друзей. С одной стороны, он теперь точно знает, где Ойкава, и это лучше, чем оставаться в неведении. С другой стороны, Тоору мёртв. Это первый раз, когда Хаджиме благодарит этот чёртов конец света за то, что он всё-таки случился. Больше он почти не выходит на патрулирование и превращает свой дом из базы в убежище от всех воздействий внешнего мира. Через несколько месяцев за несколько минут до полуночи Ойкава появляется на пороге его дома. Неловко стучит и охает, когда дверь ему открывает заспанный Иваизуми. Они не обнимаются, и Хаджиме просто машет головой, мол, заходи. — Я сначала вернулся домой, — начинает быстро говорить Ойкава, которому тоже невозможно в тишине, — но родители меня выставили, можно, я останусь на ночь у тебя? У меня есть все нужные лекарства, — он машет небольшим рюкзаком. Иваизуми несколько ночей не спал, такая бессонница теперь часто с ним случалась, и он даже до конца не осознаёт, что происходит. — Кровать у меня одна, твоя половина слева, — резко бросает он. — Если я не усну сейчас, то умру от недосыпа, — он не то чтобы оправдывается, скорее, пытается для себя сформулировать каждый свой последующий шаг. Ойкаве прекрасно известны признаки бессонницы, и он просто кивает. Иваизуми ложится на свою половину, но, прежде чем уснуть, ворчливо добавляет: — Мы обязаны поговорить, и если тебя с утра не будет рядом, то я тебя обязательно найду и голову тебе откручу, — и почти сразу же Хаджиме засыпает. Ойкава не понимает, почему, но ему становится хорошо, будто он только сейчас попал домой. Он ложится рядом и разглядывает Ива-чана, и становится так больно от осознания того, насколько сильно он скучал, что Тоору кусает подушку, лишь бы не взвыть от этого. Потом Ойкава проводит по волосам Иваизуми, прикасается к его щеке, кладёт ладонь на грудь и ощущает глухое сердцебиение. Он жмурится, потому что хочется плакать от нахлынувших чувств. Через несколько минут Ойкава успокаивается, вслушиваясь в мерное дыхание Ива-чана, и убирает руки, потому что касаться его — непозволительная и всё ещё смущающая роскошь. Хаджиме, никогда не выгоняющий и всегда готовый выслушать и принять, и Тоору, всегда возвращающийся и обещающий больше не сбегать, лежат спина к спине, открывая друг другу все свои слабости и в то же время защищая их от враждебного чужого мира. Иваизуми просыпается первым, и что-то внутри обрывается, когда он видит рядом Тоору. Обрывается — и сквозь осколки расцветает что-то новое. Он проводит пальцем по губам Ойкавы, а потом резко одёргивает руку и называет себя дурачком. Ойкава просыпается, когда Иваизуми готовит себе кофе. Комната от кухни ничем не отделена, и Тоору щемит с такого привычного раньше запаха. — Ива-чан, — только и может сказать он, потому что. Потому что видит оружие и памятки о том, как вести себя с зомби, и совсем не знает, как следует мёртвому мальчику говорить с живым. — Я этим больше не занимаюсь, — хмуро говорит Хаджиме, обводя взглядом комнату. — Говори. Почти приказной тон действует на Ойкаву так, как нужно: он подчиняется и говорит. Сначала больше со злой иронией, мол, меня, Ива-чан, убили очень некрасивым способом, у тебя получилось бы лучше, но потом он становится серьёзным. Иваизуми узнаёт, что Тоору тоже не знает, как его похоронили — наверное, какие-нибудь сердобольные бродяги — и что он ничего не помнит из своей жизни от восстания до помещения в медицинский центр. — Хотя мне кажется, что я помню тебя, Ива-чан, — он хмурится, пытаясь вспомнить. — Но, возможно, я воображаю, потому что я знаю, что это ты меня спас. Хаджиме молчит и не отводит взгляда от Тоору. Просто не может. Ему кажется, стоит ему отвернуться или даже моргнуть, Ойкава снова пропадёт. — Я сделал что-то ужасно, да, Ива-чан? — шёпотом спрашивает Тоору. Иваизуми кивает: нет смысла скрывать очевидные вещи. — И Ива-чан перестанет считать меня своим другом? — ещё тише спрашивает Ойкава. Хаджиме не отвечает; он резко встаёт, пересекает комнату и обнимает Тоору так крепко, как только может. Ойкава почти задыхается — больше от эмоций, чем от сильных объятий. — Не смей даже думать о том, что я тебя брошу, — шепчет в плечо Ойкавы Ива-чан и краснеет. Тоору вдруг думает, что всё-таки нужно было кое-что сказать на выпускном. — Ива-чан, я тебя… — Я знаю, — Хаджиме отпускает Тоору. — Я тоже. Теперь смущается Ойкава и опускает взгляд. — В «Вороне» появился парень, который утверждает, что его сердце снова забилось, — резко меняет тему Иваизуми, которому страшно от собственной искренности. — Если хочешь, мы можем сходить и узнать подробности. — Я надеялся, что первое свидание у нас будет в более романтичном месте, — наигранно капризничает Ойкава и ждёт, что ему сейчас отвесят подзатыльник. Но Хаджиме говорит только: — А потом я отведу тебя туда, куда ты захочешь, — и выходит на улицу, чтобы не слышать шуточек от Тоору и не краснеть ещё больше. Ойкава едва ли не визжит от счастья, а потом думает, что их связь — самое острое и крепкое, что есть в мире, ведь даже смерть не смогла их разлучить, и широко улыбается всему плохому и хорошему будущему.