живой, мёртвый, оживший

— Холодает, — говорит Суга, опираясь на барную стойку, будто он тут постоянный клиент. Дайчи стоит по другую её сторону, сегодня его утренняя смена. Суга любит, когда холодно: руки у Дайчи непременно покрываются мелкими трещинками, он очень чувствителен к холоду. Коуши нравится прикасаться к его ранам и делать чуточку больно. Сейчас это единственное напоминание о том, что они ещё живы. Суге вообще нравится тихонечко разрушать, а потом с неимоверной настойчивостью восстанавливать Дайчи, и тот не возражает. Коуши очень надёжный и рисковать не будет; если он не уверен, что сможет тебя спасти, то и делать больно не будет. Бар — или, точнее, место, в котором можно снять комнату и что-нибудь выпить — называется «Ворон», потому что это птица смерти, и основные его посетители — люди с синдромом частичной смерти, которым больше некуда пойти. Дайчи не знает, может ли этот синдром быть у живых; иногда ему кажется, что рядом с Сугой он умирает сотни раз (а воскресает — ещё больше). — Ты много думаешь, — Коуши тыкает его в плечо. Дайчи неловко улыбается. Иногда его плохие сны слишком реальные, и он боится, что перестанет различать границы. Но страхи его так малы перед тем, с какой силой ему хочется бороться за спокойную жизнь, которую они могут провести вместе, что он на самом деле ничего не боится. У оживших не так уж много денег, и чаще всего они пускают их в комнаты за истории. Суга любит послушать, что люди видели, когда умирали — и как они умирали вообще. Вдохновляясь этими рассказами, Коуши рисует. Он использует либо только простой карандаш, либо чёрную тушь, и все его рисунки сюрреалистичные и жуткие. В такие моменты он похож на паука, который пытается поймать в свою чёрно-белую сеть воображения смерть, людские страхи и себя самого. Дайчи разглядывает эти рисунки, не все ему нравятся, но это и хорошо: Коуши не хочет нравиться, Коуши хочет, чтобы люди снова что-то чувствовали. И Савамура чувствует. Чувствует искусанные губы Суги своими. Чувствует руки Коуши, вцепившиеся в его рубашку. Чувствует его завороженный взгляд на своей шее. Чёрно-белое напоминает Дайчи о них самих. Он иногда думает о том, что они могли вместе со всеми умереть, и всё, что сейчас происходит, — какое-то чистилище, или рай, или ад, что угодно. Но всё, через что им пришлось пройти вместе, кажется таким реальным, что Савамура в свою теорию не верит ни капли. К тому же шрамы болят. У Дайчи вообще на теле много отметин, потому что он полицейский, и рисковать собой — его обязанность. Он когда-то кинулся в толпу разъярённых фанатиков, чтобы спасти от них хрупкого парня, защищающего права первых вышедших из больниц людей с синдромом частичной смерти. Потом только Савамура узнал, что Суга вовсе не хрупкий, что он умеет кусаться и прижимать к себе очень крепко, но больше никому в жизни он не позволит узнать Коуши с такой стороны. Сугавара вкалывает лекарство многим восставшим в округе, его многие любят и боятся одновременно. Дайчи любит сильнее и не боится вовсе, потому что никто, кроме Коуши, не пытался защитить его от губительного холода и не находил особую поэзию в руках Савамуры — тяжёлых, шершавых, иногда держащих оружие, а иногда — цветы. — Скоро придут новые посетители, — задумчиво говорит Суга. Дайчи не спрашивает, откуда он знает, но это и ни к чему. — Наверное, напомнят нам о том, что мы всё-таки живы. Иногда я в этом сомневаюсь. Дайчи не торопится говорить «я тоже». Мир сейчас сложный, границы между живым и мёртвым почти стираются, и Савамуре даже неважно, где они с Сугой, главное, что они по одну сторону. Дайчи больше интересно, сколько паутин хочет нарисовать Коуши на нём самом. Суга думает, сколько швов нужно наложить на собственные губы, чтобы сдержать желание закричать «как же мне страшно». Савамура его понимает, ему тоже страшно: у них всего один шанс сделать свою жизнь хорошей, и если они оступятся и погибнут, никто их не воскресит. Только тот факт, что они решили этот единственный шанс использовать вместе, делает этот страх совсем незначительным, и думать об этом не хочется. Гораздо интереснее находить в своих чёрно-белых рисунках тысячи других цветов и учить Дайчи их чувствовать тоже. У него почти получается. Сугаваре здорово понимать Дайчи без слов — и быть понятым им без слов — и это «мне чертовски страшно, но хорошо, что мы вместе» постепенно снимает с его кожи невесомую паутину тревоги и недовольства собой. Савамура хлопает его по плечу, и Коуши становится вдруг смешно с самой мысли о том, что они могли оказаться мертвецами. Они такие живые, что у них ещё хватит сил вырыть по могиле себе — и заодно для всего мира. Дверь тихонько открывается, и на пороге оказывается один из лучших снова живых друзей. — Привет, Ямагучи, — одновременно говорят Суга и Дайчи и усмехаются. Тадаши скромно улыбается в ответ. — У нас закончились лекарства. Суга понимающе кивает. Он должен делать уколы и ему, и Тсукишиме, но некоторые угрюмые парни предпочитают терпеть боль без посторонних, поэтому он даёт нужные лекарства этим двоим, потому что может им доверять. И ещё — потому что у Дайчи есть оружие, которым он воспользуется при малейшей опасности. Убивать никого он, конечно, не станет, но постарается спасти их всех. Едва Ямагучи заканчивает рассказ о последних новостях, дверь «Ворона» резко раскрывается, и в бар вваливается абсолютно разношерстная четвёрка. Несколько секунд они осматриваются, а потом парень с чёрно-белыми волосами радостно восклицает: — Хэй-хэй, мне нравится это место! Дайчи видит, как загораются глаза Суги, ожидающего новых вдохновляющих историй, и думает, что жить всё-таки здорово.