***
Под общий хохот Диму втащили в помещение старого школьного туалета. Здесь было сыро, темно и зябко. Дурно пахло отходами, кое-где валялись использованные шприцы и презервативы. С потолка капала ржавая вода, что лужами растекалась по полу заросшему плесенью. Словом, веселее некуда. Парень пытался сопротивляться, однако что он мог сделать против тех троих амбалов, что сейчас держали его. Уткина толкнули с такой силой, что он не удержался и упал на колени, перед одним из обидчиков, однако, тут же как ужаленный соскочил, несмотря на боль во всем теле. Практически моментально Диме заломили руки. Он рыкнул, попытался вывернуться, за что получил в живот. — Разве я невежливо попросил у тебя денег вчера? — слащаво спросил один из обидчиков и не ожидая ответа продолжил: — Почему же тогда они ещё не у меня? Дима молчал. Все это продолжалось уже месяц. И не с ним одним. Хотя денег не было только у него… Парень не поднимал глаз. Не из-за страха. Просто он уже до боли хорошо знал сценарий этой постановки. Он был кровавыми буквами записан на его теле. В каждом синяке, в каждой ране. Кажется, он настолько привык к боли, что уже даже не боялся её. В последнее время, ему удавалось немного навредить обидчикам, перед тем как его приводили сюда. — Ладно у меня нет на тебя, мелочь пузатую, времени. — наконец заговорил главный, поняв что от Уткина он ничего не добьётся.- Целуй сапог и я пошёл. Оригинальное желание заставило Диму даже немного удивиться, но потом он вспомнил тему по истории, откуда все это было взято. Тут его с силой пнули в спину и парень полетел лицом в грязный пол, о который разодрал щеку. — Целуй! — с хохотом повторили те, кто стоял за спиной. — И не подумаю! — сквозь зубы прошипел Дима, он хотел добавить ещё что-то, но увы не успел. Дальше его били. Как обычно, грязными ногами, на не менее грязном полу. А Дима… Он уже просто не чувствовал боли, инстинктивно прикрывая голову сбитыми в кровь пальцами и сворачиваясь к клубок. Благо, все это не продлилось долго, потому, что он просто потерял сознание. Шёл 7 год, обучения в школе.***
Парень нервно покрутил запястье, на котором был маленький шрам. Ада же чуть пересела и положила голову парня к себе на колени. Она легонько поцеловала его в висок. Девушка была тем, что рассказал Уткин. Напугана. Неужели Диме с такова возраста пришлось жить в аду? Неужели жизнь была так жестока к нему с самого начала? — Дим, если тебе тяжело, не мучай себя. Не надо. — аккуратно позвала она. — Нет, — качнул головой мужчина. — Ты имеешь право знать обо мне не меньше чем я о тебе. О чём это я, — он щёлкнул пальцами и после недолгой паузы продолжил. — Ах да… До этого попытки насилия в мою сторону, конечно, были, но тогда это называлось дракой, один на один, где у моего оппонента была свора болельщиков, а я был вечно один. Но тем не менее, это было честно, а здесь же меня избили толпой… А потом ещё неделю закрывали в женском туалете на уроки. Учителя писали замечания, классная руководительница приходила ко мне домой, а родители… Родители мне не верили. Мать тяжело вздыхала, а отец, брался за ремень.- Дима сказал это с огромным отвращением, парня даже передёрнуло. Воронцова вздохнула и бережно приобняла Ларина за плечи. Парень отдышался и продолжил. — В десятом классе к нам пришли две новенькие. Одна была очкастая, и её юбка была длиннее любой из одноклассниц. На переменах она читала, и её никто никогда не замечал. А вторая, заика, но привлекательная и развязная, сразу нашла себе кучу друзей… И тогда я понял, что дело, ни в дефектах речи, или такого рода недостатках. Людям нужна подобная им самим тварь, которая будет вести себя точно так же, как они… Так, очкастая стала первым за десять лет моим соседом по парте, который высвобождал меня из разных западней и ходил со мной до дому, став моим хорошим собеседником. Мы были противоположностями. Совершенно разные, но при этом до невозможности близкие.Уверен, что девушка пожалела о том, что связалась со мной, став моим…став моим…другом.- Ада заметила, что Дима рискует порвать простыни, от того, как сильно сжал кулаки, и аккуратно положила руку свеху. Ларин нервно ухмыльнулся этому, посмотрев девушке в глаза. — Она стала вторым эпицентром полива грязи и издевательств. Позже про нас стали думать, будто мы вместе и придумали даже, какую-то глупую кричалку, из которой я помню только первую строчку «Один отброс, нашёл другого». Они орали её всегда, как только мы появлялись в классе. Бывали случаи, что во время урока учителю приходилось выйти из класса, и тогда начинался полный хаос. Как-то на уроке литературы, мы стояли с очкастой у доски, читая строки Лермонтова по очереди, как одному из одноклассников стало плохо и учительница повела его в медпункт. Она дала нам задание, никто ничего не сделал, кроме нас, а за десять минут до конца урока тетради наши отобрали. Все списали и разорвали их в клочья. Но несмотря на подобные издёвки, мы отлично учились, чем злили наших врагов. И все бы ничего, но однажды одноклассницы после физкультуры всем стадом стали поливать девушку дезодорантом… — Ада охнула, понимая, чем для астматика чреваты подобные катаклизмы. — Я ждал её на перемене, но она не пришла. Во время урока я отпросился и пошёл искать её. Девушка сидела в углу раздевалки и плакала, голос её был хриплым от кашля. И тогда я обнял её. Это была моя первая и самая сильная привязанность к человеку до… — Дима снова посмотрел на девушку, та понимающе кивнула, в знак того, что он может продолжать. — Вскоре настали зимние каникулы, на которых она уехала в город. Я с нетерпением ждал конца Новогодних праздников. Тогда я шёл в школу относительно счастливым человеком, потому, что был уверен, что увижу её снова, но нет, учительница сообщила, что она уехала, забрав документы из школы. И я понял, что жизнь самый отбитый сценарист… — Ларин прикрыл глаза, мускул на левой скуле опасно дёрнулся. Воронцова поняла, что молчать сейчас просто нельзя. Она медленно провела по взмокшему лбу и заговорила: — Так, хорошо. — кивнула Ада. — Но ты хоть помнишь, как её звали? Парень покачал головой. — О чём ты вообще, женщина? Я и лица-то её не помню.– Ларин замолчал, но после все же добавил. — Единственное, приходит родимое пятно на руке. — Дима примерно очертил на запястье место. — Понятно, — протянула Воронцова, заправляя за ухо выбившуюся прядь и поспешно возвращая руки на плечи парня. — Твои одноклассники мрази, но родители-то что плохого сделали? Ларин медленно открыл глаза и горько улыбнулся, откровенно наслаждаясь тем, как Воронцова массирует ему плечи. Странно, но в компании дорогой ему девушки воспоминания давались намного легче и уже не причиняли такой боли, как раньше. Наоборот, он будто выкидывал их из головы. — Именно, — пожал плечами парень. — Они ничего не сделали. На этот раз в его голове вплыло весьма отчётливое воспоминание. Такое яркое, что даже тошно от обиды. Горько так, вязко, противно.***
— Значит, в Ленинград? В институт? — медленно произнёс Уткин старший, затягиваясь новой сигаретой. — Да, папа, — ответил Дима пряча глаза и переминаясь с ноги на ногу. Они стояли на перроне и уже сотый раз обсуждали тему будущего парня. Сам Дима хотел учиться на программиста в СПБГУ, и уезжал сейчас со скандалом, вопреки желанию всей семьи. У них были диаметрально противоположные взгляды. Мать считала, что сын неплохо отучится и на учителя в родном Архангельске, отец же и вовсе полагал, что настоящий мужчина должен идти в армию, а не в игрушки играть. — У всех дети как дети. Что тебе дома-то, не сидится? — раздражённо прошипел мужчина, краснея от ярости. — Думаешь, мало вас таких там? — Я не все отец. Я ведь сдал экзамены на высший бал… — попытался оправдаться парень, убирая с лица прядь волос. — Да что там твои оценки деревенские? — мужчина многозначительно поднял палец вверх. — Да и ты понимаешь, что нам с матерью не потянуть столицу? — Но я заработаю, пойду на стройку, — плодожил настаивать на своём парень. Но стоящий перед ним мужчина, кажется даже не услышал аргументов. — Ну, вот поступишь ты. Кто нам с матерью будет помогать? — сменил тему он, начиная давить на долг. — А если поступишь в армию на срочную службу, хоть какие-никакие, да деньги. — Но я не хочу! — вскрикнул парень. — Да кто, тебя спрашивает?! — Уткин старший начал выходить из себя. — Я сказал, пойдёшь в армию! В конце концов, я твой отец. — мужчина еда сдержался, чтобы не ударить сына. — Я сказал, нет! — тихо, но упрямо проговорил Дима. — Может все и хотят похоронить свою жизнь с винтовкой в руках, а я не такой! Я лучше! А отец ты мне никакущий… Ты ведь дневник мой за одиннадцать лет ни разу не проверил. Единственное, чем я тебе обязан — 24 хромосомы! — в глазах Димы полыхнул огонь. Стало ясно, он не отступиться. — Значит так, да? — разъярённо прорычал мужчина. — Ладно, только помни, уедешь, и ты мне больше не сын. Только попробуй вернуться… — Велика честь, тоже мне, — презрительно ухмыльнулся парень. С этими словами, Ларин сошёл с крыльца, забирая багажную сумку и даже не обернулся. Хоть на душе скребли кошки, что мать не пришла, потому, что сестра заболела, Дмитрий понимал, обратной дороги нет. Он встал на подножку поезда и услышал окрик отца. — Только не забудь, ты ничем не лучше других. Чудес не бывает. Дима дёрнул плечом, не желая уж совсем углубляться в весьма неприятные воспоминания, и поспешно подытожил, понимая, что разговор и так уже сижком затянулся и рискует сдвинуть его планы на день. К тому же, все это подозрительно начинало пахнуть ванилью. В конце концов, ему 27, а не 13. — И когда все студенты получали посылки и пожелания успехов из дома, я получал только гору проклятий и претензий. Ларин сглотнул подступивший к горлу ком, и нервно сжал простынь на кровати. Он завершил свой рассказ. Наконец-то Ада не знала, что сказать. Она, конечно, изначально предполагала, что у человека с таким характером вряд ли было чудесное детство, но что бы все было настолько плохо. Девушка сильнее обняла друга и тихо прошептала: — У тебя есть я. Просто помни это, хорошо?