Ты не сумасшедший

      Я бесспорно дурак: поддался чувствам и не подумал головой, и что теперь? Где искать кров, сытную еду? Вернуться и предать свою гордость? Что теперь стоит моя гордость, ведь я не раз предавал ее, беспрекословно подчиняясь Фамусову и его дочери, да и много кому. Хотя даже, если я вернусь — это не будет обозначать, что я предаю свою гордость. Нельзя предать то, чего у тебя уже нет.       Я же для Чацкого просто знакомый, он мне ничего не должен, а я в свою очередь повел себя очень глупо, словно женушка, заметившая своего мужа в объятиях любовницы. Боже! Да, что на меня нашло? Сейчас же нужно вернуться и извиниться, за столь непристойное поведение с моей стороны, в конце концов!       Решительно встав, я отряхнулся, хотя и знал, что вряд ли это поможет убрать всю грязь улиц с вышел из переулка и понял, что за минутное помутнение рассудка, я заплатил достаточно: я совершенно не понимал, где я и как тут оказался, а как уж добраться до дома Александра Андреевича, так и подавно. Но сдаваться сейчас было абсолютной глупостью и поэтому я начал опрашивать прохожих, которые как-то странно смотрели на мой внешний вид, однако все-таки отвечали, что понятия не имеют, где живет некто, по имени Александр Андреевич Чацкий. Исходя из этого, я понял, что тут он не очень и популярен.       Ища хотя бы ниточку, которая могла бы привести меня к дому такого ненавистного, но желанного доброжелателя, я и не заметил, как наступил вечер. А вместе с ним пришла тоска, раздирающая душу.       Я оперся на стену старого, но крепкого дома. Присев на корточки, я закрыл свое лицо ладонями и помотал головой, пытаясь отогнать зарождающуюся панику. Неужели это конец? — Алексей Степанович Молчалин? — удивленно воскликнул знакомый голос.       Я поднял голову и уставился на того, кого меньше всего сейчас я бы хотел видеть в своей жизни — Фамусова. Только его не хватало. — Чем обязан вашему вниманию? — спросил я, дерзко на него посмотрев. — А ты довольно изменился с того момента, когда я в последний раз видел тебя, — весело произнес Фамусов и тут же рассмеялся.       Его смех прекратился так же быстро, как и возник. У него была фальшиво-снисходительная улыбка, которая нагоняла страх. А была ли она раньше? Да и, если была, я бы даже не заметил этого. Разве мне было какое-то дело до подобного? Но теперь, когда я на улице, абсолютно бесполезный и униженный, на это еще как стоило бы отреагировать. — Извините-с, ваше благородие, но мне уже пора, темнеет, было приятно с вами свидеться. Всего доброго, — протараторил я.       Я медленно встал, цепляясь ледяными пальцами за такой же ледяной камень, и отвесил ему не менее фальшивую улыбку, обходя его на приличном расстоянии. Однако не успел я полностью пройти мимо него, как Павел Афанасьевич схватил меня за рубаху, оторвав пару блестящих пуговиц, и пригвоздил к стене. Глаза сразу же закрылись. В ушах зазвенело, а по позвоночнику толстой змеей проползла боль. Во рту почувствовался металлический привкус крови из-за того, что я случайно сильно укусил язык. Я чуял мерзкое дыхание Фамусова, окружившее меня со всех сторон. — Быстро же ты забыл, кому ты всем обязан, сучий сын, — нарочито ласково сказал Фамусов. — - Я ведь взял тебя к себе как сына, дал чин, сделал своим секретарем…       Его ладонь с кожей, похожей на наждачку прошлась по моей щеке. Я не смог не сморщиться от неприятного чувства, а мой бывший господин не смог не заметить этого. Я знал это, хотя я так и не решился открыть глаза. Я чувствовал, как участилось его дыхание. — Соизволь сказать мне, тебе не нравится, когда я касаюсь тебя?  — Нет-с, — соврал я, надеясь, что мне поверят.       С его губ сорвался жуткий смешок, а рука царапнула мне шею. Не поверил. Он не поверил. И в подтверждение этого его рука сомкнулась на моей шее с удивительной силой.       Глаза распахнулись сами по себе, являя мне омерзительное распухшее от гнева когда-то в молодости красивое лицо, как руки, которые вцепились в фамусовскую руку, и ноги пытавшиеся хоть как-нибудь больно ударить. Но все мои попытки вырваться были тщетны, он не убирал свою руку вплоть до того момента, когда я перестал брыкаться, а лицо напротив превратилось в бесформенное месиво.       Я чувствовал, как доступ к кислороду возобновился, но прийти в себя так и не смог. Слишком больно, слишком устал, слишком мерзко. Слишком много слишком, с которыми я боролся, но проиграл. Я знал, что это не конец, что сон, который меня настиг не был наградой, а лишь завязка к чему-то еще более страшному.