Метр девяносто сплошного недоразумения

- Ну всё, езжайте уже, наезднички! Лакки с обычной язвительностью провожал нас со Стивом на верховую прогулку. Лето в этом году было неимоверно жарким, и уже с раннего утра хотелось укрыться в тенёчке. А еще лучше – поплескаться в речке, чем мы, собственно, и собирались заняться, попутно выгуляв и искупав лошадей. Если честно, я не такой уж сильный приверженец верховой езды, и вполне мог бы добраться до речки пешком, благо тропинка петляла через густой лес, дающий спасительную тень. Но Стив, еще вчера вечером, стоило нам приехать в поместье пани Стефании, просто загорелся идеей проехаться на лошади. Оказывается, в детстве, живя в военных гарнизонах, он научился ездить верхом и очень любил это занятие. И вот теперь, получив в своё распоряжение всю конюшню пани Стефании, малыш в нетерпении бил копытом не хуже того жеребца, которого оседлал. - Только на ту сторону реки не переплывайте, там кабанов видели недавно, а они сейчас агрессивные, наткнетесь еще ненароком на матку с поросятами. Я кивнул, соглашаясь с Лакки – кабаниха, защищающая детенышей, это не то общество, к которому стоит стремиться. Но нам и на этом берегу реки будет вполне комфортно: полоска песчаного пляжа, окаймленного раскидистыми ветлами, уединенность места, гарантирующая отсутствие какой бы то ни было компании, увесистый пакет с бутербродами в седельной сумке, а самое главное – Стив, сияющий счастливой улыбкой. Рай, мой персональный рай! - Лукас, а ты разве не едешь? Стив, уже сидя верхом, с недоумением смотрел на Риджестона, стоящего в дверях конюшни. Кто бы сомневался: Лакки выбрал дальние ворота, ведущие к дому, а не к лесу. Дальние от нас. Ну да, чудо, что он вообще подошел к конюшне. - Он не едет. Я знал, что Лукас не ответит. Он никогда не говорит на эту тему. Но я-то идиот: так проколоться! - А почему? Стив переводил недоуменный взгляд с меня на Лакки и обратно. - Потому что не едет. Малыш молчал, видимо, удивленный моей грубостью. А я смотрел вслед Лукасу, идущему по направлению к дому, и испытывал сильное желание догнать друга и извиниться. Вот вам и идиллия в раю. - Стив, то, что ты сейчас сказал, было… мягко говоря, бестактностью. А я, кретин, совсем забыл тебя предупредить. Чуть тронув поводья, Стив пустил своего коня шагом – он и правда был опытным наездником, легко управлявшимся с норовистым животным – и вопросительно посмотрел на меня. - Так, может, хоть сейчас объяснишь, в чем дело? Да уж, лучше поздно, чем никак. - Лукас боится лошадей. Даже не подходит близко. В студии об этой его фобии все знают, ну, по крайней мере, те, кто к пани Стефании приезжает. Я собирался тебе сказать, но закрутился совсем. Я действительно позабыл обо всём на свете: после того как мы со Стивом выяснили отношения и разрешили все недоразумения, стоявшие между нами, после того как он переехал ко мне, я жил словно во сне. Ходил на работу, общался с друзьями, решал повседневные проблемы, но всё это было каким-то ненастоящим, мимолетным, словно бы смазанным. Оживал я только тогда, когда рядом был Стив. Я жил только им. Ребята в студии ржали над нами: «молодожены!» Меня это не трогало, а малыш, первые дни смущенно красневший, привык и самодовольно улыбался в ответ на подначки. Может быть, эта эйфория и пройдет со временем, но сейчас я выныривал из состояния неконтролируемого счастья только в таких вот, экстренных случаях. - Боится? Лукас?! Он же на машинах гоняет, как сумасшедший, с парашютом прыгает, горные лыжи… А ты говоришь: боится. Стив недоверчиво таращился на меня, и я в общем-то понимал его скептицизм. Риджестон, при всей своей рассудительности и здравомыслии, иногда вел себя как мальчишка, пытающийся кому-то доказать свою состоятельность, независимость, а может, даже и превосходство. И тем не менее, факт оставался фактом: Лакки истерически боялся лошадей. - Это другое. История старая, еще из детства тянется. Лукасу восемь лет было, когда он с лошади упал. Скачки они какие-то затеяли, и он вылетел из седла. В результате: травма позвоночника и пять лет в инвалидной коляске. Врачи от него оказались, сказали, что случай безнадежный, и тогда пани Стефания с мужем, паном Янушем – он тогда еще жив был - забрали Лакки к себе. Малыш удивленно обернулся ко мне. - Как это «забрали»? Он что, сирота? Я усмехнулся, честно постаравшись не слишком кривиться. - Да нет. Как говорится, дом – полная чаша, и родители есть, и старший брат. Только им оказался не нужен ребенок-инвалид. - Что?!! Стив так стиснул поводья, что его жеребец присел на задних ногах и зло всхрапнул. Я пожал плечами: что тут можно сказать? Как объяснить ТАКОЕ? Кто-то выгоняет из дома сына за его сексуальные предпочтения, кто-то спасает свою жизнь за счет чужой, а кто-то отказывается от больного ребенка. Как говорится: нет предела совершенству. - Ну, сначала Лукаса, конечно, пытались лечить. Врачи больше года бились, но безрезультатно. И тогда родители решили отдать его в специнтернат. В хороший, конечно, но… Мотивировали это тем, что у них нет возможности обеспечить должный уход ребенку-инвалиду в домашних условиях, а в больнице его врачи держать отказались, сказали, бессмысленно. - Бессмысленно… Стив будто эхом повторил за мной, и я поразился холоду, льющемуся из его глаз. Таким я малыша еще не видел. Это было даже не то искреннее непонимание и возмущение, которое словно бы распирало Стива несколько минут назад. Это было какое-то аристократическое презрение, другого слова я подобрать не мог, и хмыкнул про себя: порода! - Ну, с одной стороны, они были правы: семейный бизнес только-только раскручиваться начал, и отец и мать целыми днями на работе, мальчишки практически сами себе предоставлены. А Стах всего на полтора года старше Лукаса, много ли от него помощи? А с другой стороны… В общем, тогда-то пани Стефания и заявила брату, что они с мужем забирают Лукаса к себе. Своих детей у них нет, а тут – родной племянник. Родители не спорили, похоже, разницы для них особой не было, куда обузу деть, лишь бы избавиться. Пан Януш первый этаж в доме переделал, чтобы можно было на коляске проехать, дорожки во дворе расширил, специальные тренажеры установил в комнате Лакки для занятий лечебной гимнастикой. Дядя с тетей, в отличие от родителей, не теряли надежды поставить его на ноги, мануальщиков каких-то вызывали в поместье, массажистов. За границу Лукаса возили ко всяким светилам медицины. И добились своего! Правда, двигается Лакки с грацией паровоза, сам видел, но ведь двигается! Я замолчал: выдохся. История друга меня всегда эмоционально высушивала, сколько бы раз я ее ни вспоминал. Стив тоже ехал молча, бросая по сторонам задумчивые, немного оценивающие взгляды. Лес закончился, мы выбрались уже на опушку, до столь любимого мною пляжа было минут десять езды неспешным шагом. Я склонился к Стиву и тронул его за плечо. - Не переживай, малыш, не заблудимся, вон уже речку видно. Он немного смущенно улыбнулся и покачал головой. - Я и не переживаю. Вернее, переживаю, но не за дорогу. Представил просто, как Лукас здесь на коляске ездил. Каждый день. По одним и тем же дорожкам. Я как-то не задумывался раньше над такой трактовкой тех лет жизни Лакки. Но, представив этот «бег по кругу» изо дня в день, содрогнулся. - Жутковатая получается картинка. Стив вздохнул. - Вот и я о том же. Какое-то время мы снова ехали молча, потом он встрепенулся. - Но ведь Лукас всё-таки поправился! Как, Тони? Несмотря на охватившую меня печаль, я не смог сдержать улыбку. - О-о-о! Это отдельная история. Настоящее семейное предание, мне его пани Стефания под большим секретом поведала. Секрет Полишинеля, конечно, как и вся история Лукаса. Тут главное - с ним на эту тему не говорить, он не любит вспоминать. Стив устало усмехнулся. - Интересно, хоть кто-нибудь любит своё прошлое? Хороший вопрос, малыш! Не иначе, умение задавать «хорошие» вопросы заразно, потому что раньше я за ним таких способностей не наблюдал. - Ну, эта часть истории Лакки уже не столь драматична, скорее мелодрама. Мария, кухарка пани Стефании, называет его выздоровление чудом, но мне кажется, что решающую роль сыграл стресс. Лукас сильно испугался. И пошел. Стив покачал головой. - Знаешь, Тони, мне тоже уже страшно. Я остановил свою кобылу, потянулся к Стиву и сделал то, о чем мечтал половину дороги: поцеловал его. Оторвался от самых сладких и самых любимых губ на свете я только тогда, когда в ушах зашумело, а перед глазами заплясали черные мушки. - Не волнуйся, малыш, на самом деле всё не так ужасно, как звучит. Пани Стефания в тот день поехала в Прагу, и за Лукасом присматривал дядя. Врачи давно уже говорили, что физически Лакки здоров, проблема чисто психологическая, но что именно нужно делать, никто не знал. И тогда пан Януш решился на эксперимент. Жестокий в некотором роде, но… на что только люди не решаются от отчаяния! А пани Стефания и пан Януш были близки именно к отчаянию. Дядя сказал Лукасу, что тетка до утра в городе задержится, и предложил сделать ей сюрприз: починить шкаф, о чем пани Стефания давно просила. Лукас, конечно, согласился, он вообще любит всё чинить, строить, мастерить своими руками. Недаром в архитектурный пошел. Пан Януш шкаф от стены отодвинул, а потом спохватился, что не все инструменты принес, и ушел в кладовку. Ушел – и пропал. А шкаф дверной проем перегораживает: на коляске не проехать, только боком протиснуться можно. Лукас сначала просто ждал, потом кричать начал, потом заплакал. Поместье-то большое, народу здесь живет мало, всякое случиться может. При желании много страшилок придумать можно, а у нашего Лакки воображение буйное. Короче, через сорок минут истерики он встал. По стенке доковылял до двери, а в коридоре дядя сидит и таблетки свои от сердца пьет. А сам тоже весь в слезах. Такая вот сопливая мелодрама получилась, вся Латинская Америка отдыхает. Стив как-то подозрительно закашлялся и отвернулся. Я сглотнул комок в горле и тронул его за плечо. - Эй, ты чего? Тоже реветь собрался? Хор плакальщиц устроим, вот нам Лакки спасибо скажет! Малыш хлюпнул носом и криво улыбнулся. - Нет. Это я так, сентиментальность проявляю. Я согласно кивнул. - Я тоже, вообще-то, когда впервые услышал эту историю, чуть не заревел. А пани Стефания до сих пор плачет, вспоминая. И над Лукасом, хоть и старается не трястись, а всё равно видно, что он для нее свет в окошке. Впрочем, это у них взаимно. Честное слово, я иногда еле сдерживаю смех, наблюдая, как трепетно относится Лукас к своему положению любимого племянника, и как боится потерять даже малую толику теткиной любви и заботы. Можно подумать, что для пани Стефании есть кто-то более важный, более дорогой, чем ее обожаемый Лакки! С другой стороны, тетка – это единственный близкий ему человек, так что нет ничего удивительного, что Лукас иногда бывает абсолютно по-детски ревнив. - Как единственный близкий человек? А родители, брат? Стив замер, видимо, интуитивно почувствовав, что я ему еще не все гадости рассказал. - Родителям он заявил, что домой не вернется: «Раз вы от меня отказались, то и я от вас отказываюсь». Они смолчали – возразить-то нечего. Полюбовно договорились – никакой опеки, никаких документов оформлять не стали, просто Лукас так и остался здесь жить. Здесь школу заканчивал, отсюда в колледж ездил. А когда пан Януш умер – Лакки уже совершеннолетний был – выяснилось, что дядя с тетей завещание на него одного переписали, вычеркнув Стаха. Сейчас Лукас с пани Стефанией землей и домом в равных долях владеют, а потом он останется единоличным владельцем. Вот тогда-то, прямо в конторе нотариуса, и произошел окончательный разрыв. Стах собирался свою долю наследства вложить в семейный бизнес, а оказалось, что вкладывать нечего. Он обвинил брата, что тот интригами влез в доверие к тете и дяде, собрался даже оспаривать завещание пана Януша. Тогда, кстати, и назвал Лукаса впервые счастливчиком. - Позавидовал! Стив скривился, еле сдерживая кипевшее возмущение. Я был полностью с ним согласен. - Ага. Лукас тоже терпением особым не отличается, психанул и заявил: «Да, я счастливчик. Так и зовите меня теперь – Лакки». С тех пор на настоящее имя отзываться отказывается, только если без документов не обойтись. Одно время вообще думал паспорт поменять. Теперь даже пани Стефания его Лакки называет, смеется, что если бы не его призы, то и вовсе забыла, как крестили племянника. - Призы? Малыш округлил глаза и стал похож на совенка, которого вытащили из дупла. Я хихикнул. - Ну да! Ты же их чуть не час разглядывал. На камине! Фотографии, кубки, ленты всякие. И на каждом надпись: «Победителю заезда среди машин класса мини-купер такого-то года». И имя. Пани Стефания этой доской почета так гордится, будто Лакки, как минимум, олимпийский чемпион. Неужели ты не прочитал ни одной надписи?! - Не-а. Не сообразил, увидел Лукаса на фотках, понял, что это всё его, удивился ещё, когда же он всё успевает. А имя не прочитал… Тони, скажи! Разве я могу ему в чем-то отказать? Особенно когда малыш строит умильную мордочку и просительно заглядывает мне в глаза! Я притянул Стива к себе, чмокнул в ушко и прошептал два слова. - Его только так не назови! Он оскорблено фыркнул, но любопытство, видимо, распирало, и расспросы продолжились. - Значит, с родителями Лукас совсем не общается? Знакомая тема. Стоит ли удивляться, что мой рассказ так зацепил Стива? - Практически нет. Так, звонки на Рождество и дни рождения, и всё. Стах, правда, навещает тетку иногда. Видимо, еще питает иллюзии, что пани Стефания переделает завещание на него. Она его привечает, конечно, племянник всё-таки. А брата и невестку видеть не хочет, не может простить им, как они с Лукасом обошлись. - М-да… люди гибнут за металл… О, малыш демонстрирует наличие классического музыкального образования! - Не иронизируй, деньги – это страшная вещь! - Да я и не иронизирую. Тошно просто. - Ага. Вот, блин, и съездили развеяться и отдохнуть! * * * Когда мы почти на закате вернулись в дом, нас ждал сюрприз: приехали Йохан и Линда. Удивительно, как это они полстудии с собой не притащили, Линда же у нас существо компанейское, без общества просто жить не может. Причем, чем больше народу, тем ей комфортнее. Вскоре пани Стефания позвала всех к столу. Несмотря на довольно тягостный разговор утром, день у нас с малышом прошел хорошо. Плодотворно, как сказал бы Марти. Аппетит мы точно нагуляли, а ужин был как всегда обильным и очень вкусным. Сметая с тарелок всё подряд, я видел, что Стив от меня не отстает. Наша прожорливость очень порадовала пани Стефанию, которая всегда переживала, чем и как мы питаемся в городе. На десерт Линда привезла шоколадный торт собственного изготовления. Огромный, трехъярусный, весь в завитушках крема. Понятно, у нашей графини очередной приступ хозяйственности. На этот раз с кулинарным уклоном. Пару месяцев назад, помнится, ее обуяло желание переделать их с Йоханом квартиру по фэн-шую. Похоже, сейчас Йохан отделался легким испугом. У Стива при виде такого кондитерского изыска загорелись глаза: он был жутким сладкоежкой. Я невольно вспомнил наш первый совместный поход в магазин и мой шок от того количества сладостей, которые Стив сложил в тележку: шоколад, печенье, коробочка с марципанами, засахаренные фрукты, и как апофеоз всего: огромная пластиковая банка шоколадного мороженого. Я тогда еле сдержал смех, глядя, как Стив едва не урчит от предвкушения, направляясь к кассе. А заодно позавидовал его метаболизму: я бы от такой «диеты» в дверь не пролез, а малышу хоть бы что, стройный и гибкий, как кошка. Вот и сейчас, положив себе на тарелку огромный кусок линдиного шедевра, Стив набросился на лакомство с такой жадностью, словно не ел ничего с самого утра. Умильно глядя на него, пани Стефания не преминула меня подколоть. - Тони, ты его что, голодом моришь? Йохан с Лакки переглянулись и одновременно ухмыльнулись. Но сказать гадость всё-таки не решились, и на том спасибо. Стив чуть смутился от слов пани Стефании и пожал плечами. - Я просто сладкое очень люблю. А это вкусно. Линда, ты – гениальный кондитер! Малыш пальцем снял завитушку крема с торта, и зажмурившись от наслаждения, отправил его в рот. И, естественно, вымазался, как ребенок. А еще спорит, что не малыш!!! Я потянулся вытереть с любимых губ остатки крема и вздрогнул от вопля Линды. - Вот оно!!! Нашла! Я обалдело глянул на нашу сумасшедшую графиню. Она маниакально блестела глазищами и сияла безумной улыбкой. - Нашла. Пигмалион и Галатея. Стив недоуменно хлопал глазами, зато остальные сразу же поняли, что имела ввиду Линда. Она нашла ОБРАЗ. То, чего так долго не могла увидеть, и что стало вызовом ее взгляду и мастерству художника. Я оставался практически единственным в студии, с кого она так и не написала портрет. Потому что не могла уловить мою сущность. И вот, наконец, уловила. Решение проблемы, как оказалось, лежало на поверхности – я просто не должен был быть один. Один я не представлял из себя ничего. И только со Стивом я, если можно так выразиться, обрел себя. Мы с ним были единым целым. И увидев сейчас мой жест, жест скульптора, которым я стирал крем с губ моего малыша, она тут же, мгновенно определила форму, которая наиболее точно передала бы содержание. Повисшую тишину нарушил полный сарказма голос Риджестона: - И кто же кого ваяет?.. КОНЕЦ.