Драбблы по "Пиле"

Дэниэл бы солгал, если бы сказал, что ему не повезло — многие выжившие потеряли ноги или руки, или часть внутренних органов, а он — всего лишь отца, который его никогда не любил. Но он знает: это — только начало, продолжение будет куда хуже. Он терпеливо ждет неизбежной новой игры, пересчитывая свои старые шрамы. Шрам, оставшийся после падения с велосипеда — на внешней стороне левой голени. Шрам, оставшийся после падения с подоконника — на плече, тоже на левом. Шрам от отцовского удара, того самого, после которого мама с ним развелась — тот ударил не слишком сильно, но Дэниэл все равно потерял равновесие и повалился на пол, сбив пустую пивную бутылку, футболка задралась и осколки впечатались в его кожу, оставив россыпь неровных бледных следов. Рано или поздно, его ждет новая игра, от которой останутся новые шрамы. Он представляет себя подвешенным на крючья, закованным в кандалы, представляет, как ножовкой пилит собственную ногу, как это сделал Лоуренс: кожу и слой жира под ней, наверное, разрезать совсем легко, но как только лезвие впивается в мясо — вот там становится по-настоящему больно. Останавливаться нельзя, нужно продолжать пилить, даже после того, как сможешь справиться с костью. Или, может быть, ему нужно будет разрезать руку надвое, чтобы выпустить кровь, как это сделал Малик. На собраниях клуба жертв Дэниэл всегда пялится на его шрам, пытаясь представить, каково это: когда вращающееся лезвие входит между пальцев, туда, где все пронизано нервами, и ты хочешь отдернуть руку, но не можешь, потому что умрешь, если это сделаешь, а лезвие впивается все глубже. Звук, наверное, такой же, как у бура в кабинете дантиста. Самый свежий шрам Дэниэла — у основания левого большого пальца, там, где он вцепился в руку зубами, пока сидел запертым в сейфе — ему нужно было хоть что-нибудь почувствовать. Вся жизнь Дэниэла — старые шрамы, от которых он никогда не избавится, и ожидание новых. Возможно, это и есть его игра.