***
В какой момент ты понимаешь, что достиг своей конечной точки кипения, что хочется забиться в угол и громко навзрыд заливаться слезами? Когда осознаешь, что вся твоя жизнь идет под откос, а ты совершенно не знаешь, как повести себя в этой ситуации. Может быть в тот момент, когда тебя выгнали из института, поругался с родителями, а может быть, когда в магазине прямо у тебя из-под носа забрали ту самую кофточку, которая тебе очень сильно понравилась, или когда полетел компьютер, а ты не успел сохранить свою дипломную работу? Все это было такими мелочами, что я невольно улыбалась, когда Анька ругалась на молодую девушку, которая буквально из её рук вырвала платье, которое, по словам подруги, было просто идеальным. У меня же были проблемы посерьёзнее. Такие как почти полное затухание фирмы, сломанная машина, которая сейчас находилась в автосервисе и простоит она ещё не меньше двух недель там и самая большая проблема на данный момент это муж, который находится в коме уже две недели. Но больше всего добивали врачи, которые не дают никаких надежд на его пробуждение. И это убивало меня морально, что я совершенно наплевала на свой сон, пропадая сутки напролёт в палате молодого парня, который лежал неподвижно и это злило меня ещё больше. Наплевала на то, что фирма находилась на грани банкротства, что я скинула все проблемы по бизнесу на младшего брата, который лишь понимающе кивал. Деваться-то было некуда. Первое время Анька приходила ко мне, пытаясь хоть как-то поднять мне настроение, говоря, что её брат ещё тот хитрожопый парень и вылазил не из таких передряг, вот только от неё самой так и не веяло полной уверенностью, а когда подруга поняла, что я её не слушаю, а витаю в облаках, она перестала появляться. Лишь стала регулярно звонить каждый вечер, узнавая как у меня дела, на что я лишь молчала и всеми силами пыталась приблизить разговор к его логическому завершению. Я начала курить. Забросила все тренировки и начала травить свои лёгкие. Я была сильной. Была сильной до появления Кисляка в моей жизни, а после того, как он запустил корни в мой маленький мирок я стала самой обычной девушкой, которая любила лежать в крепких объятиях своего мужчины. А когда его резко не стало в моей обыденной жизни я сломалась. Мне нужно было расслабление, когда мысли путаются и воображение подает тебе разные глупости, которые не несут никакой смысловой нагрузки, когда не думаешь, придет ли Андрей в себя и всё ли будет хорошо. Это состояние можно было заработать лишь с помощью дорогих, ментоловых сигарет и алкоголя. Вот только пить каждый день я не могла себе позволить, поэтому и начала курить, губя себя изнутри. Хотя что можно было губить? Там уже ничего не было. Абсолютная пустота, когда теряешь смысл жизни и тебя ломает изнутри. Мама ужасающе заохала, когда впервые увидела у меня в руках сигареты. Виктор Анатолиевич неодобряюще помотал головой, а Егор с Димкой сделали вид, что ничего не видели и не знали. Никто не осмелился что-либо мне сказать, прекрасно видя в каком состоянии я сейчас нахожусь. Когда Кисляк проснется, а он точно проснется, в этом я уверена на все сто процентов, то я нехило так получу за то, что травлю свои легкие. Нет, Андрей никогда не показывал свое отрицательное отношение к никотину, но жутко ненавидел, когда курят девушки, хоть и сам мог выкурить пару сигарет, когда выпьет. За компанию, как говорил он. Я была согласна даже попробовать наркотики, да всё что угодно, лишь бы услышать, как он будет громко кричать на меня, доказывая мне, что всё это вредно. И я это понимала, понимала, но по-другому не могла. Это было мое расслабление, благодаря которому я все еще не слегла в больницу и не тронулась ума, хотя так хотелось. Собираясь утром в больницу, из которой вчера вечером меня почти силой вытащил Виктор Анатолиевич, уверяя, что ничего не произойдет, пока я посплю дома, расческа застряла в волосах и из-за того, что я вся на нервах, никак не хотела вытаскиваться оттуда, из-за чего я начинала злиться еще больше. Ключи от машины Андрея так и лежали спокойно на тумбочке в коридоре, до которых я никак не могла дотронуться уже почти две недели. Чертовы две недели, когда я забыла, что такое спокойствие и умиротворенность. Когда я разрываюсь между больницей и домом. Вот и сейчас застрявшая расческа в волосах заставляет громко и так по-детски зарыдать. Это копилось давно, а сорвалась я лишь на обычной расческе, заставляя упасть меня на колени и громко и так искренне зарыдать, чувствуя себя маленькой Ксюшей, у которой забрали любимую игрушку, пока не видел брат. Вот только спустя пару минут появлялся Егор с той самой игрушкой и отдавал его любимой сестре. Но так было раньше. Сейчас никого рядом не было. Абсолютно никого. Мне надоело быть сильной. Надоело делать вид, что я сильная, прекрасно понимая, что моя опора, моя стена, которая всегда закрывала меня от всех, сейчас лежит неподвижно, а вокруг уйма аппаратов, которые противно пикают, но за последние недели это стало моим любимым звуком, они показывали, что он жив, не давая затухать моей последней надежде. Вот и сейчас заходя в отделение с красными глазами, вновь дежурно киваю медсестре, которая тяжело вздыхает и с сожалением кивает головой из стороны в сторону, из-за чего получает мой строгий взгляд, от которого она съеживается. Никто не в праве меня жалеть. Я сильная, хотя бы до того момента, пока Андрей не очнется и не заставит меня вернуться к прежней жизни, вновь нежась в его руках.***
На улице была дождливая и холодная осень, заставляя теплее кутаться в черное пальто, которое полностью соответствовало моему внутреннему состоянию. Так же темно и не красочно. Тонкие пальцы немного подрагивали от холода, но так и не отпускали мятную, тонкую сигарету. Раз за разом выпуская дым, я стояла тут уже около часа, за углом больницы. В который раз проклиная, что ничего нельзя сделать, что в данный момент все мы равны. Хоть бедные, хоть богатые. И всем наплевать, что Кисляк — хоккеист с мировым именем, получающий огромные деньги за свои шайбы и хорошо пройденные игры. Всем на это плевать, потому что девать деньги некуда. Потому что сейчас он неподвижно лежит в белой палате с кучей пикающих приборов, с кислородной маской на лице. Потому что сейчас эти деньги абсолютно ничего не решают. Сейчас решает только время. Время, которое идет очень и очень медленно. Телефон раздражающе завибрировал в кармане пальто, заставляя выпустить густой дым в холодный воздух и дрожащей, замерзшей рукой достать черненький мобильник, последней версии от Apple, который подарил мне Андрей просто, потому что ему так захотелось. Номер отделения, в котором лежал Кисляк я уже выучила наизусть, поэтому дрожащей рукой провела по экрану, принимая вызов, дрожа всем телом и молясь, чтобы никаких плохих новостей не было. -Здравствуйте, Ксения Андреевна, Ваш муж пришел в себя, но…- Дослушивать, что своим дрожащим голосом говорит молодая медсестра не было ни желания, ни времени. Я лишь сорвалась на высоких каблуках ко входу в больницу и полетела на пятый этаж громадной больницы, залетая в пальто в отделение. В палате было так много народу, что я было подумала, что ошиблась палатой, но услышав столь родной голос Кисляка, который выражал явное недовольство, проглотила ком в горле. -Удивительно, — задумчиво проговорил седоволосый мужчина, оглядываясь на меня.- Как Вас зовут? — Вновь повторяет вопрос Евгений Владимирович, смотря на Андрея, который лишь закатывает глаза и с некой раздражительностью кидает: -Кисляк Андрей Викторович. Врач задумчиво чешет затылок, а потом оборачивается на меня. -Как бы странно это не звучало, Ксения Андреевна, но у Андрея все показатели в норме, хоть в космос отправляй.- Говорит он. Я широко улыбаюсь, и уже была готова броситься к Кисляку, но парень непонимающе смотрит на меня и задает вопрос, из-за которого у меня подкашиваются коленки: -А ты кто? Это было самым сильным ударом, которого я когда-либо могла ожидать. -Андрей, не смешно, — хмурюсь я, пытаясь проглотить ком в горле и не зареветь от детской обиды. -А я и не шучу. Сам не особо рад, что вообще не помню, как оказался тут, — злится он от своей беспомощности. -А какой сейчас год, Андрей? — Спрашивает мужчина, на что парень непонимающе хмурится и переводит взгляд с меня на Евгения Владимировича. -Двух тысяча шестнадцатый. Сразу представляю звук из мультиков: «Таратарата пум». Чего и требовалось доказать. Он не помнил последние четыре года. Он не помнил, что в его жизни вновь появилась некая Щукина, приехавшая доучиваться на последнем курсе института на юриста. Он не помнил абсолютно ничего. -Выйдите все, — рычу я. Получая недоумевающие взгляды врачей и медсестер, а так же Кисляка, который абсолютно ничего не понимает. -Ксения Андреевна, ему нельзя сейчас перегружать мозг, — шепчет Евгений Владимирович, одобряюще сжимая мое плечо. Как только толпа врачей покидает палату, оставляя наедине, Андрей облегченно выдыхает и мне кажется, что именно сейчас он громко и заражающе засмеется, сказав, что разыграл меня и все помнит, но этого не происходит, он лишь задает вопрос, заставляя меня вновь покрыться мурашками и сглотнуть ком, стоящий в горле: -Ты так и не представилась. -Я…я Щукина. Ксюша Щукина. Андрей задумывается, что отражается у него на лице и, кажется, что и сейчас он скажет, что не помнит такую, но вместо этого он широко улыбается и раздвигает руки в приветливых объятиях и я использую этот случай, радуясь, что хоть немного могу побыть в его объятиях. -Все-таки вернулась? — Счастливо спрашивает он, смотря на меня. Я киваю. -Как чувствуешь себя? -Хочу поиграть, — признается он.- В хоккей конечно, а эти, — он кивает головой в сторону дверей, — сказали, что еще около месяца нельзя будет играть. Я громко хохочу, радуясь, что могу говорить с ним и видеть его румяное лицо с детской обидой на дядечек в белых халатах. Но Кисляк моментально меняется в лице и смотрит на меня как-то заинтересовано. -Ты ведь давно приехала и мы, я так понимаю, хорошо общались? Я киваю, прекрасно понимая, что сейчас разревусь. -Ладно, мне пора, врачи позвонили Виктору Анатолиевичу и Аньке, они приедут скоро. Пока, выздоравливай, — быстро тараторю я, вылетая из палаты и встречая удивленный взгляд мужчины.- Не дай бог кто-нибудь скажет ему кем я являюсь, я разнесу к едреням феням вашу больницу.- Рычу я и не дожидаясь ответа вылетаю из отделения, вытирая мокрые дорожки, бежавшие по щекам. Уже у самого выхода налетаю на кого-то и судорожно извиняюсь, пытаясь сфокусировать взгляд на человеке передо мною. -Простите.- Бормочу я и хочу пройти дальше, но мужская рука тихонько хватает меня за локоть. -Ксюшенька, что случилось? — Непонимающе спрашивает Виктор Анатолиевич, заставляя меня зарыдать навзрыд и заикаясь сказать всего лишь одно слово: -Амнезия. Мужчина удивленно открывает рот и сам того не осознавая, убирает руку с моего локтя, а я воспользовавшись этим моментом убегаю, запрыгивая в машину Кисляка, на которой сегодня я и приехала в эту ненавистную мною больницу.