Почему же так сложно просто жить?

I can't see because I'm staring at a blank wall (blank wall) I can't breathe because my fucking thoughts are choking me now I can't grieve for the souls that are so lost (so lost) *** Я ни черта не вижу, потому что уставился на пустую стену (пустую стену), Я не могу дышать, потому что мои гребанные мысли душат меня, Я не могу горевать о потерянных душах (таких потерянных). Hollywood Undead - From The Ground

После того диалога Сэл, будто вернулся в те самые первые дни, когда только попал в этот «загон». Он вновь стал чуть более замкнутым, общаясь лишь с теми, кого действительно смог немного узнать за это время. Из головы все не выходила все та же чертова фраза. Он осознал, что пытаясь влиться в такое общество, он просто теряет себя. Меняется настолько, что вряд ли бы, без эдакой помощи не вспомнил бы того, каким был. Он не хотел этого. Совсем не хотел. Каждый день он ждал, как охранник, подойдя к нему, скажет, что кто-то пришел на разговор. Но этого так и не было. Дни вновь были серыми. Даже больше, чем до этого. Одиночество постепенно пожирало его, но он не терял себя, все прокручивая в голове те же слова. Становилось даже не по себе. День за днем он просто ждал, когда же Ларри, наконец, вернется снова. Может быть, даже откроет ему глаза еще на что-то. Он был готов уже проклинать его и за то, что его нет, но и понимал, что будет проклинать его за то, что он придет. Но вот. Он вновь сидит в монотонной камере. Ничего не меняется изо дня в день. Лишь охранники снуют туда-сюда до камер особо буйных. Каждый день Сэл ждал, когда один из охранников, толкая его в плечо, заставит идти в ту же комнату. Ждал, как будет гореть монотонный свет в конце. Ждал, когда вновь Ларри придет, чтобы напомнить ему, кто он такой. Но этого не происходило. Он всеми силами держал себя в, самостоятельно обозначенных, рамках. Ему будто были необходимы новые указания, которые дали бы ему другие возможности. Но им было неоткуда поступать. Голубоволосый не мог доверять кому-либо даже из тех, с кем знаком с первого дня в этой дыре. Многие говорили, что если он не станет «вливаться в коллектив», то дальше ему будет слишком трудно. Да что они знают? Сэл уже узнал у каждого их срок, их имя и их версию произошедшего. Ни один из них не был здесь с таким длинным сроком, как у него. Некоторые, буквально через пару дней, уже уходили. Ни одному не был назначен перевод в полноценную колонию. Для несовершеннолетних — это так, цветочки. Голубоглазый все время думал о том, что он будет делать там, за решеткой, где все гораздо сложнее. Вряд ли там будет кто-то его, только-только совершеннолетнего, возраста. Там настоящие преступники, а не те, кто устроил кражу, избиение или попортил чье-то имущество. Хотя и таких там тоже хватает. В мысли о будущем ему не дал углубиться лишь удар по решетке дубинкой, отчего раздался звон, тут же отразившийся, будто эхом, в ушах, заставляя голову на мгновение загудеть. Сэл поднял взгляд, на охранника, что с ехидной ухмылкой сделал это. — К тебе посетитель, Мальвина. — Кто? — Паренек даже не стал огрызаться на такое обидное прозвище, лишь, под протезом, морща нос, что отдалось болью на рубцах. — Какой посетитель? — Мне откуда знать? Вали и смотри сам. — Мужчина лишь отпер дверь, открывая ее нараспашку, будто сам голубоглазый не открыл бы ее и не вышел. Будто он какой-то одомашненный издревле зверь вроде барана или козла, который не сможет без «начальства». Голубоволосый поднялся с твердой кушетки, выходя из камеры, на секунду жмурясь от яркого света фонарика все того же охранника. Подтолкнув паренька в спину дубинкой, будто ребенок, не желающий трогать что-то мерзкое руками и использующий для этого палку, мужчина направился позади него. Сэл отлично знал дорогу и из своего корпуса к той самой комнате. Сердце будто долбилось об ребра, желая их проломить, но это лишь казалось самому носителю протеза. Ему все больше становилось омерзительно это место. Омерзительны охранники, многие из которых относятся к нему как к скоту. Омерзительны все эти, все еще, дети за решетками, что-то шептались за спиной, то, в открытую, довольно улюлюкали в слух. Наконец дойдя до той самой двери, мужчина лишь открыл ее, закатывая глаза, когда Сэл, слегка фыркая, зашел в помещение. Ничего не изменилось. Он увидел свет. Такой яркий. В самом последнем секторе. Он сразу направился туда. Мысли летали роем по голове, подбирая фразы, которые он мог сейчас высказать. Их набиралось все больше, а подходящих все меньше. Он, не глядя, сел на стул, у которого за это время, похоже, покосилась ножка, из-за чего тот не стоял ровно. Голубоволосый глубоко вздохнул, лишь сев как удобно, поднял взгляд на стекло, на той стороне которого…сидела Лиза. Он не ожидал этого. Ему показалось, будто глаза, сами по себе, расширились, в удивлении. Паренек будто сам этого не контролировал. — Сэл.Как же ты изменился. — Ничуть. — Будто подкрепляя свои слова, голубоглазый слегка мотнул головой. — Я знаю, что тебе трудно здесь. Ларри рассказывал, что ты все равно не падаешь духом? — Так и есть. — Сэл нагло врал самому себе. — Я хотела спросить. Он не говорил тебе ничего такого, из-за чего мог.Уйти? — Он пропал? — Три дня назад. — Я…Я ничего не знаю. — Голубоволосый сразу заметил волнение на лице женщины, будто перенимая его часть на себя. Лиза вздохнула. Раньше она бы не обратила внимания на такое. Сын часто пропадал на несколько дней. Но все последние несколько месяцев он почти не вылезал из квартиры. Да вообще из своей комнаты. Так еще и перед этим был визит сюда. Она действительно волновалась за сохранность Ларри. Они смотрели друг на друга. Сэл будто старался понять, что произошло за это время, а Лиза.Она просто пыталась найти ответы в этом, не выражающем эмоций, протезе за которым скрывается совершенно хороший человек. Она просто не понимала, как он мог оказаться здесь. Вечер закончился лишь тем, что, после ужина, когда все разбрелись по камерам, подгоняемые, будто стадо, охранниками, Сэл думал не о Ларри и будущем. Он задумался о Лизе. Она его приютила, когда дела стали слишком плохи. Она заботилась о нем и о собственном сыне как о равных. Она всегда могла помочь и дать совет. А теперь.Тот, кого она считала просто отличным и порядочным другом для сына настолько, что даже взяла опеку, теперь сидит за решеткой. Ее собственный сын ведет себя странно, а теперь и вовсе пропал. Голубоволосому лишь оставалось мысленно жалеть такую стойкую женщину, не попадающуюся на ловушки судьбы. В отличие от него самого.