Габриэль

Дверь открыл темноволосый коротко стриженый мужик с хищным лицом и обнаженным торсом, который ну никак не мог быть Марком. Слава залип на сплошную, витиеватую татуху, покрывавшую всю правую руку незнакомца. Смуглая кожа на груди блестела, как после тренировки. Взгляд заскользил по четко проступающим косым мышцам пресса вниз, к расстегнутой молнии черных брюк, которые чудом удерживаясь на бедрах, все же приоткрывали границу роста волос. Было совершенно ясно, что натягивали их в спешке на абсолютно голое тело. Мысленно прочертив линию от глаз полуночного гостя, Марат без смущения застегнул ширинку. Понимая, что пауза уж слишком затянулась, севшим голосом Слава проговорил: — Марк дома? — Ты кто? — серьезным, все понимающим взглядом изучая пацана, мужик и не думал отвечать на вопрос. Складывалось впечатление, что он просто ждет, совпадут ли его собственные предположения с предъявленной в качестве объяснения информацией. Но, похоже, пацан был твёрд в своём решении огрести: — Мне нужен Марк. — Нужен для чего? — деспотично и самодовольно Марат гнул своё. — Да блядь, не твоё это дело! Позови! — парень шагнул навстречу, нагло уставившись голубыми колодцами в испепеляющие чернотой бездны. И тут до Марата дошло, что же с наглецом не так — пацан не наступал, а пьяно шатался, а потом Рунаев уловил и запах спиртного. Объяснений больше не требовалось. Картина маслом: подогретый алкоголем отвергнутый любовник приперся выяснять отношения, и конечно же, по иронии судьбы, в самое неподходящее время. Более того, Марат был готов дать руку на отсечение, что этот ощерившийся щенок является не иначе как учеником Марка. Вселенское понимание тривиальности ситуации отразилось на лице постепенно проступающей брезгливой улыбкой. Почувствовав за спиной его безмолвное присутствие, не отрывая взгляда от напрашивающегося на неприятности объекта, Марат констатировал очевидное: — Это к тебе. Увидев за мощным плечом его бледное, будто светившееся в полумраке лицо, Слава замер. Застегивая толстовку на голом теле, Марк попал в ореол тусклого освещения лестничной клетки. Его чертовы огромные, до головокружения синие глаза, казалось, смотрели в самую душу. Татуированный «лесоруб», неохотно пропуская хозяина апартаментов вперед, медленно растворился в глубине квартиры. — Это кто? … — Слава кивнул в сторону удаляющейся обнаженной спины, чувствуя, как во рту появляется солоноватый привкус. — Ты с ним теперь?.. — перенесенный от знакомства с «лесорубом» стресс вытеснял опьянение, в результате чего уровень боли, больше не подавляемый алкогольной анестезией, достигал запредельной отметки. Не зная, как реагировать на нежданный визит и еще более неожиданный вопрос, Марк только и спросил: — Откуда у тебя этот адрес? — Да не важно это… — руки безвольно опустились вдоль тела. Слава не выдержал: по щекам пролегли первые влажные дорожки. Непогрешимый, намоленный образ наставника распадался на глазах. Он физически чувствовал, как с осколками первой любви осыпается к ногам его собственная душа. — Зайди, давай поговорим, — увидев слезы, Марк еще больше растерялся. Порванные связи скользнули по лицу кровоточащими волокнами, Слава прикрыл глаза, пятясь назад: — Ненавижу… — Слав, Слава! Стой! Но Слава уже ничего не слышал, он бежал вниз по лестнице, глотая слезы. — Сука, блядь, — выругался Марк, всовывая босые ноги в кроссовки. — Уже уходишь? — стоя на кухне у открытого окна, Марат обменивал сигаретный дым на ночную прохладу так и не наступившей весны. — Ты не понимаешь… — только и сказал Марк, скользнув по Рунаеву не читаемым взглядом, и захлопнул дверь. — Ну-ну, — многозначительно произнес в тишину опустевшей квартиры Марат. — Было приятно познакомиться… — вопреки предположениям своей проблемной пассии, он всё понимал даже более чем хорошо, только легче от этого не становилось. Выскочив из парадного в одной толстовке, спортивках и кросах на босу ногу, Марк взял след, уловив мелькнувшую тень в арке. Он не выпускал его из вида, минуя квартал за кварталом, через парк к площади. Бежать в таком темпе тренированный Марк мог долго, впрочем, как и Слава, только все же пришлось остановиться: загоревшийся красный игнорировать не получилось из-за проезжающей грузовой фуры. Он потерял его. Меряя тротуар шагами, Марк чувствовал, как разгоряченную кожу целует морозное дыхание не сдающейся зимы. Натянув капюшон, он понимал, что нужно возвращаться домой, где его, скорее всего, уже никто не ждет, но продолжал скользить по прохожим изучающим взглядом. С самого начала отношений со своим учеником он осознавал степень всей вины, но в какой-то момент просто не смог себе отказать, хотя должен был, и, видимо, теперь настало время разгребать необратимые последствия неверных решений. Блуждая в лабиринтах спутанных мыслей, между образами двух людей, он пытался найти правильные слова, которые необходимо было сказать, когда заметил знакомый силуэт на «Каменном мосту». Склонившись над парапетом, Слава стоял, упрямо глядя вниз. Потянув вверх бегунок и без того застегнутой до предела молнии, зябко себя обхватив, Марк пошел к мосту. Осторожно встал рядом. Закрыв лицо руками, Слава давал волю чувствам. Плечи равно вздрагивали, он всхлипывал, тяжело дыша, и было совершенно очевидно, что найти мужское самообладание он сейчас никак не может. — Слав? — клубок пара растаял в воздухе. Не зная, как подступиться, Марк положил руку ему на плечо, но нервным движением она тут же была сброшена. Колючий взгляд из-под мокрых ресниц скользнул по лицу. Кожа на высоких скулах блестела от слез. — Прошу, только не убегай, — Марк едва дышал от волнения. — Давай поговорим. — Какой в этом смысл, если я все равно тебе не нужен? — Господи, не говори так, — он почувствовал себя Маратом, а Слава был Габриэлем, и все это напоминало тот разговор в клубе, после которого Марк поставил первую точку в их с Рунаевым многоточии. — Я был на твоем месте и все прекрасно понимаю, точнее, сейчас понял. Я не должен был доводить до такого, прости, но… Понимаешь, мы все очень слабые… Мы все живем лицом к лицу со своим личным кошмаром, подло втягивая в него невиновных, вот и я тебя втянул. Даже если мы считаем кого-то эталоном… силы, мудрости, совести, поверь, это заблуждение. Мы все очень слабы, люди вообще уязвимые существа. Ты зря выбрал меня, я знаю, чего ты хочешь, но я не тот парень, которого ты ищешь. Я всё еще не разобрался со своим кошмаром, и не думаю, что вообще разберусь, точнее, я не хочу… Не хочу с ним разбираться, понимаешь? Я сам его выбрал очень давно и, как оказалось, всегда буду его выбирать. Это уже решено, определенно, не знаю, как правильно сказать, но я не свободен, я уже связан. А у тебя должен быть свой — куда более удачный и здоровый - путь. Слава как-то притих и даже позволил слегка поглаживать себя по спине. — Меньше всего в жизни я хочу стать для тебя таким же испытанием. — Я уйду из команды, — мальчишка снова посмотрел на него этим измученным взглядом, и Марк в очередной раз себя проклял за то, что стал горьким опытом предательства для ни в чем неповинного пацана. — Как твой тренер я категорически против. Как твой несостоявшийся любовник я должен быть «за», но я этого не хочу. Глупо говорить о том, что не должно было случиться — время не отмотать назад, — но если еще не совсем поздно, не позволяй мне стать ненавистным воспоминанием. Переживи это, не дай боли принимать за тебя решение, останься в команде. Марк понимал, что уже не чувствует ног, как и кончиков пальцев, но знал, что будет стоять на этом мосту, пока Слава его не отпустит. — Знаешь, уже слишком поздно: я так сильно на тебе двинут, что вряд ли смогу и дальше работать с вами. Марк больше не смог игнорировать призыв в его глазах, прекрасно понимая, что и самого одолевает тактильный голод, он обнял его, крепко прижимая к себе. — Сможешь, еще как сможешь. Ты даже не представляешь, что способен преодолеть человек. Если сдашься сейчас, потом будешь, как я, полжизни пасовать перед трудностями. Славка прижался сильнее, больше не пытаясь оттолкнуть или убежать, вслушиваясь в успокаивающий тембр его голоса. Марк еще долго шептал ему в макушку что-то обнадеживающее, прекрасно понимая, что парень еще много раз сможет переменить решение, но важным сейчас стало не позволить семенам ненависти и отторжения прижиться в юном сердце. Он поступал так, как поступал с ним Тео. Всякий раз, когда случалось что-то скверное, брат находил правильные слова, не позволяя младшему потеряться в своем горе. Он дарил надежду всегда, и Марк похоже крепко усвоил этот урок. — Все будет хорошо. Вот увидишь. Они не слышали, как подъехала машина и хлопнула дверца, не слышали и мягкий шорох приближающихся шагов. — Марат? — продолжая обнимать Славу, Марк смотрел в упор на непонятно откуда взявшегося Рунаева. — Что ты тут делаешь? — Тебя ищу. Угрожающий вид и неоднозначный тон «лесоруба» заставил Славу разорвать объятия и отстраниться от своего тренера. — Ты… — он стиснул пальцы Марка в горячей ладони, скептически обводя взглядом его убогий прикид. — Ты ледяной совсем. В машину… — разворачиваясь по направлению к припаркованному у тротуара авто, добавил: — Оба. Теплый воздух салона мягко окутал всё тело. Марк вытянул ноги, устало откинувшись на пассажирском сиденье, глаза закрывались, силы покидали, он вслушивался в спокойный гул двигателя, лениво наблюдая за плавными движениями Марата, сосредоточенного управляющего крузаком. Озвучив адрес, по которому его отвезти, Слава совсем притих на заднем сиденье, кожей ощущая, кто в их троице главный. Хотя бы тот факт, что он согласился поехать в машине любовника своего возлюбленного, а не послал их обоих подальше, говорил о зарождающемся внутреннем смирении с обстоятельствами. Но, несмотря на это, было до омерзения противно наблюдать за тем, как этот Марат, не обращая внимание на присутствие постороннего, собственнически трогает руки Марка, смотрит на него. Так быстро и четко Слава еще не учился уяснять важное: прямо сейчас в этой машине, глядя на этих двоих, накрыло отчуждение, какое-то отторжение себя от их реальности. Непринужденность Марата заставляла чувствовать себя невидимкой, по какой-то глобальной ошибке попавшим в чужую историю, вникать в которую он не имеет никакого права. Но Слава все же вникал, а точнее, проникался: Марк был другим с этим «лесорубом», его огонь будто притихал, и сам Марк становился спокойнее, размереннее и умиротвореннее, что ли. Даже интонации менялись, голос звучал тише и мягче. Это уже не был их непреклонный, требовательный, порой невыносимый тренер, а совсем другой, малознакомый человек. Чем больше наблюдал за ними, тем сильнее ощущал себя кретином, подглядывающим в замочную скважину. Но продолжал смотреть, задумываясь о природе отношений, о роли людей в судьбах друг друга и людской сущности в целом. Марат остановил там, где его попросили, и, не сказав ни слова, Слава выскользнул из джипа, с неожиданным для себя облегчением закрывая дверцу в лабиринт чужой реальности. *** — Ты злишься? — Габи не выдержал давящей тишины. Марат накрыл рукой его руку, переплетая пальцы, отмечая про себя, что они все еще слишком холодные. — Буду, если сляжешь с простудой. — Не слягу. Не волнуйся. Он внимательно посмотрел на Габи, оторвавшись от дороги, и взгляд приковал четко выделяющийся «ошейник», все ярче расцветающий на бледной коже. В голове пульсация: «Мой, мой, мой», но слишком мало времени, чтобы с этой мыслью сродниться и органично ее принять и, в конце концов, чтобы в нее поверить. Напружиненный от всего произошедшего за последние двое суток Рунаев снова подумал о своей преждевременной смерти по причине отказа сердца. Он провел пальцами по его лицу, специально слегка цепляя кончиками личную именную «печать». От прикосновения электрический ток прошил руку, и Марат подумал, что должно пройти не меньше пары месяцев, а может быть, и лет, чтобы дыхание и сердцебиение перестали давать сбой всякий раз, как он смотрит или прикасается к нему. Припарковал «Прадо» во дворе уже знакомого дома, но выходить как-то не хотелось. Марата кумарило от тишины и присутствия Марка, его спокойного, серьезного тона и неправильного поведения. В голове не укладывалось, насколько Габи изменился: повзрослел, наломал своих собственных дров и сколько еще наломает. Если честно, он кайфовал от его близости, начиная с того момента, как переступил порог его квартиры, но все же осадок от знакомства со Славой остался ощутимый. И Марат не знал, что с этим делать. Чувство собственничества перекрывало разумные доводы, чувство ревности, обиды — все было здесь — едино и неразделимо. Но над всем этим замесом из эмоций доминировала одна постоянно возвращающаяся мысль — Марат не хотел, но чувствовал — его предали, Марк предал. Прямо сейчас, в этой машине Рунаева швыряло между импульсивными разнополярными решениями, ведь он так и не научился справляться с предательством, но это же Марк… — Я тебе не верю, — не унимался Габи. — Что именно тебя смущает? — вполне спокойно, даже холодно. — Ты делаешь вид, что все нормально, но… Ты не останешься, верно? Марат потер висок, отворачиваясь к окну, потом снова перевел взгляд на Габи: — Верно, я не останусь. Не сегодня. Марка согнуло пополам медленно и изящно, он спрятал лицо в колени, закусывая рукав толстовки, чтобы не издать унизительных, рвущихся наружу всхлипов, чтобы не завыть в голос. Марат не трогал его, было желание провести ладонями по его округлившейся спине, но Рунаев знал, что если дотронется, почувствует пальцами его проступающие сквозь ткань позвонки, то уже не сможет уйти, а нужно было подумать, причем подумать крепко. Марк выдохнул, возвращаясь в вертикальное положение. На бледном лице было невозмутимое, практически мертвое спокойствие, даже глаза влажно не блестели, он облизал пересохшие губы: — Что ж, тогда до скорого? — потянулся к ручке. — Габ, — Марат позвал. И в сердце кольнулась надежда, Марк внимательно на него посмотрел. — Я позвоню. Габи снова глубоко выдохнул и, обреченно усмехаясь, произнес: — Да, конечно… Звони, заезжай… В общем, ты понял… — больше не в силах искать слова и держать лицо, он поспешно выскочил из машины и быстро зашагал к подъезду. За спиной раздался шум заводящегося двигателя, а потом и шелест протекторов по асфальту, но Марк так ни разу и не обернулся. Он знал, что если сейчас встретится взглядом с Рунаевым или хотя бы просто краешком глаза скользнет по его четкому, резкому профилю за лобовым стеклом, то побежит за машиной, как собака, после чего останется только вздернуться. Снова просто ненужный Габи, — раздавалось в голове набатом. — Это не слезы, не слезы, всего лишь последний снег.