Габриэль

Он подъехал к обычной четырехэтажке в спальном районе и какое-то время просидел в машине, гадая, какие же из окон принадлежат Габи. Ночью после внезапной встречи так и не смог заснуть: мысли в голове, как под ускорителями, носились вокруг одного лишь образа, отказываясь переключаться на что-либо еще. Даже Лешку, который почему-то стал жутко раздражать, пришлось малодушно отправить домой, сославшись на неважное самочувствие. Под утро Марат обнаружил себя курящим четвертую на балконе, в одних штанах, даже без футболки, а на улице стоял вполне ощутимый минус. Только вот он не чувствовал ни холода, ни дискомфорта, вообще ничего, кроме полного беспросвета в душе и желания снова его увидеть. Не торопясь докурив, вернулся в комнату: на дисплее телефона полчетвертого утра и мигающее оповещение о новом смс с неизвестного номера. Бездумно скользнул пальцам по экрану, тупая боль вгрызлась в висок, когда прочитал: «Думаю о тебе», и стало вдвойне горько от мысли, что эта всё определяющая фраза опоздала почти на год. Ответил не сразу. Где-то через час, отвиснув от созерцания пустого мрака комнаты, собравшись, написал: «Буду завтра в 9 вечера» и, отбросив телефон на подушку, ощутил буквально всеми точками сознания, что в этой фразе сейчас для него заключен витальный смысл. Он приехал немного раньше. Выкурил пару сигарет и вышел из машины. «И все же, чего ты боишься, Марат?» — спросил сам себя, выпуская последнюю струйку дыма и туша носком туфли окурок. «Снова стучаться в пустую, чужую квартиру, снова взять ложный след», — ответ пришел так быстро, что стало даже больно от осознания полной плачевности своего психического состояния. Данные записки привели его на третий этаж третьего подъезда. Он остановился перед квартирой с номером девятнадцать. Обычная металлическая дверь, обычный приглушенный подъездный свет, смесь приятно-неприятных запахов. Он нажал кнопку звонка и замер в ожидании. Два, три… восемь… двенадцать… Никто не открыл. Холодная нервозность окатила спину и затылок. «Снова», — страхи сбывались. Он нажал звонок еще раз, уже не рассчитывая, что ему откроют, и полез в карман за телефоном, чтобы найти номер, который он так и не отважился записать. Но набрать не успел, отвлекло шуршание шагов по бетонному полу — кто-то медленно поднимался на этаж. — Прости, я задержался, знаю, но репетиция затянулась, и я без машины сейчас… — Габи поднимался по лестнице с двумя большими пакетами из супермаркета. Ошарашенный его объяснением не меньше, чем появлением, Марат так и продолжал стоять с телефоном в руках, подперев спиной стену. Не обращая никакого внимания на замешательство гостя, Габ оставил пакеты у порога и зазвенел ключами. — Сразу говорю, квартира небольшая, я снимаю, но она мне очень нравится. Сейчас сам увидишь. Он зашел, включая свет, быстро скинул кроссовки и потащил покупки на кухню. — Можешь не разуваться, — крикнул Марату, закрывающему за ними дверь. Рунаев продолжал стоять в коридоре, бегло оценивая аскетичный интерьер и тут же утрачивая к нему интерес. Послышался шум воды, кажется, Габи поставил чайник и вернулся к выгрузке еды из пакетов. И что-то кольнуло сердце: этот чертов Габи, такой в доску свой, а сейчас еще и домашний, не напряжённый, разговорчивый, он даже вначале их отношений таким не был, не то что уж после смерти Тео. И эти запахи его квартиры, созданная им атмосфера, его территория. Марат начал понимать, зачем Марк переменил место встречи: здесь он чувствует себя в безопасности, здесь ему комфортнее даже дышать. И потом пришло осознание всего сказанного накануне в маке: его стремление найти себя. А ведь Марат и сам всегда знал, что жить своей настоящей жизнью у человека получается лишь тогда, когда его не судят, не торопят и не давят субъективными представлениями о бытии. А затем постепенно пришло и понимание того, что побег его был логичным, даже правильным выбором в их ситуации. Только от этого, как ни крути, не легче, а скорее, еще обиднее от осознания второстепенности своей роли. И никакой Марк не его, не был и не станет, он только сейчас начал себе-то принадлежать, и нужно быть мудаком, чтобы это его маленькое начало разрушить. — Эй, — Марк появился в коридоре с полотенцем в руках. — Ты здесь еще? — Да, я… — Марат расстегнул пуговицу на рубашке, ослабляя галстук, и зачем только сегодня он его надел? — Что? — Марк настороженно сдвинул брови. — Что ты задумал? — Ничего… Вообще ничего такого. Я просто… Не по себе как-то. — Ты уйти решил? —  в его голосе считалось недоверчивое опасение. — Уйти? Ты хочешь, чтобы я ушел? Габи подошел ближе, заглядывая в черные глаза: — Марат, тебе плохо? Если бы я хотел, чтобы ты ушел, я бы не давал тебе этот адрес. Я хотел показать, как живу… — Зачем? — Ну, что за вопросы? «Зачем?» — не знаю зачем. Думал, тебе будет интересно, думал, тогда ты лучше меня поймешь, вообще всё поймешь… — А тебе важно, чтобы я понял? — Всегда было, вообще-то, и сейчас не меньше. Точно всё в порядке? — Душно как-то, если честно. — Я окно открою, проходи. Там чайник, в общем… — Габи неловко нырнул в кухню, такого странного Марата он еще не видел. Он готовился ко всякому: скандалу, крику, обвинениям, наездам, даже безудержному сексу, но то, что шейх настолько растеряется, он не ожидал — даже испугался, решив в какой-то момент, что тот действительно уйдет. Но, по логике, не должен, ведь приехал же он сюда зачем-то, да и сам на встрече, мягко сказать, настаивал. Марат зашел в просторную, освещенную желтым вечерним светом кухню. На столе лежали пачка спагетти, помидоры, пучок базилика и еще стояла бутылка красного вина. Он взял ее в руки и, покрутив, прочитал название. Отвернувшись от плиты, размышляя, стоит ли предлагать чай или им лучше сразу начать с алкоголя, Марк нашел Марата изучающего этикетку на спиртном: — Не дороговато для преподавателя танцев? — спросил Рунаев. — Откуда ты знаешь, сколько зарабатывают преподаватели танцев? — серьезно ответил Габи, замечание почему-то зацепило. — Могу себе представить, но в твоем случае возможно всё. — Тут дело не в цене, да и пью я, если помнишь, редко. Но… Я знаю, что ты его любишь… Или не любишь, просто тогда… мы его пили. И тут до Марата дошло, он еще раз окинул взглядом набор продуктов, плюс бутылку. — Ты для меня ужин решил приготовить? Романтический? Марк помрачнел на глазах, от его воодушевленности и следа не осталось. — Глупо, да? Я тоже сначала подумал, что это глупо, но потом… — Решил, что это отличная идея? Отбрасывая полотенце на стол, понимая, что юлить не имеет смысла, Марк признался: — Я часто вспоминаю тот вечер… когда решили в Москву переехать. Мы готовили вместе и пили это вино, — он кивнул на бутылку, одиноко отставленную на подоконник. — А потом… Всё было так идеально. По взгляду Рунаева считать что-то было сложно, разве что Марк уловил какие-то отголоски боли, и то не был на все сто уверен в ощущениях. Чтобы скрыть нахлынувшие эмоции, Марат отвернулся к окну, оставляя его за спиной. — Ты не скажешь ничего? — А что я должен сказать? — Ну хотя бы, что я идиот, что смею еще на что-то надеяться… После того, как поступил… — Все понимаешь, и все равно продолжаешь надеяться? Марк не ответил, замялся, просто подошел сзади и, упираясь руками в подоконник, уткнулся лицом в твердую спину. — Я скучаю по тебе… до сих пор. И думаю о нас постоянно. У тебя аргументы: ты скажешь, что я не звонил. Я отвечу, что боялся стать снова ненужным. Ты не знаешь, я никогда не говорил, но для меня нет ничего хуже, чем снова быть ненужным Габи, бездушной игрушкой. Ведь сам подумай: меня нет — и одной проблемой меньше. — Ты никогда не был проблемой, и ты это знаешь. — Марат, ну откуда мне было знать? Сам говоришь, я в себе не уверен. А ты… Ты же гордый и никому еще не простил ухода. — Да, а еще я мстительный. — Ты мне уже отомстил. — Уже? — У тебя новый друг. — А у тебя? — Я пытался, но ничего не получается. — Не влюбился больше? — И меньше тоже. — Ты ревнуешь? — Я не думаю, что имею на это право, но да, мне было неприятно видеть его рядом с тобой. — Нет, Леша — это не месть. Это… вообще-то совсем не важно. — А что важно? Марат полностью обернулся, посмотрел в его лицо. Глаза у Габи теперь казались огромными, взгляд открытый и искренний, давно он не видел этого взгляда, наверное, со времен клуба и не видел. — То, что ты мне ужин решил приготовить… — Издеваешься? — Нисколько, наверное, это пост-травматический шок или какое-то другое отклонение, но у меня, похоже, условный рефлекс на твои ужины — всякий раз, когда ты готовил, я понимал, что тебе становится лучше, и теперь у нас все будет хорошо. Чувствуя, что ему дают зеленый свет, Марк как-то слишком радостно, даже не к месту улыбнулся, но тут же застеснявшись своей наглой искренности, уткнулся лицом Марату в плечо. И когда вдохнул его запах, вопрос "быть или не быть?" отпал сам собой — желательно прямо сейчас и начать снова быть с ним. Почти сразу почувствовал его руку у себя на затылке, пальцы нервно зарылись в волосы: — И то, что снова улыбаешься — это важно… — прошептал Марат хрипло. Короткими, рваными поцелуями Марк начал искать его губы. — Обними меня крепко… Пожалуйста. Другая рука заскользила по гибкой спине — Марат обнимал, исполняя просьбу, нарушая данное себе обещание — отыграться за все терзания, вместо этого просто давая выход израненным чувствам, отвечая на поцелуи любимого существа. — Ты уничтожаешь меня. Окончательно обезоруживаешь своей… собой. Я же тебя ненавижу… — Что мне сделать? Что я должен?.. Скажи… — Ничего. Ты и так уже все сделал… — Они поменялись местами: он развернул Марка спиной к окну, усаживая на подоконник. Габи развел колени, подпуская его вплотную, едва ли не обхватывая ногами, прижимая так сильно, как только мог. Вкус его сигарет оседал на языке — ничего приятнее Марк давно уже не чувствовал. Шальные руки были повсюду, Марат расстегивал и снимал одежду, переключаясь с Габи на себя и обратно. Заломило где-то за грудиной, когда понял, что чувствует кожей его горячую обнаженную грудь, а Марат только сильнее раскаляется под руками. Острый взгляд следил за ним из-под опущенных ресниц, и в момент, когда Габи едва себя осознавал в реальности, Марат взял в ладони его лицо и упрямо посмотрел в глаза. Размытый фокус начал настраиваться, но резкости все равно было недостаточно: зрение нечетко выхватило уголок рта, затем кафель пола, часы на стене, черные короткие ресницы. Будто сквозь вату пробился голос, точнее, обрывки фраз: — Марк, — пальцы несильно, но властно сжали подбородок. — Ты слышишь меня? Габи, лишь потерянно кивнув в ответ, упрямо потянулся за новым поцелуем. Марат не смог сдержать усмешку: — Я все понимаю, — в подтверждение руки жадно прошлись по голой спине, снова беря в ладони его лицо, Марат отстранился, заглядывая в полыхающие синим глаза. — Но ты меня тоже пойми. Я хочу тебя всего, полностью и желательно в горизонтальном положении. Марк выстонал что-то бессвязное, не в силах перестать оставлять засос на его шее, но когда его начали опускать на пол, разворачивая лицом к окну, то пришлось признать, что Марат мыслит в более чем верном направлении. — Спальня там… Хочу, чтобы ты сверху, чтобы лицом к лицу… Он почувствовал на губах хищную улыбку, и снова защемило сердце. Марат, решив больше не сбивать пыл отвлекающими просьбами, легко подхватил Габи под ягодицы и поднял с подоконника. Было приятно чувствовать на себе вес его тела и то, как плотно длинные ноги обвились вокруг. Забегая вперед, Рунаев уже представил, каким сладким будет его подчинение в постели. Транспортировка удалась, и, сгрузив на подушки полуобнаженного парня, Марат навалился сверху. Марк жадно исследовал руками и губами рельефную грудь — затирая старые воспоминания объемными и яркими ощущениями реальности. Хлестко и резко он выдернул ремень из его брюк и в два счета справился с ширинкой. Член был горячим и твердым, Марат выругался в подушку за худым плечом, когда Марк прошелся по стволу, туго зажав его в кулак. Импульсивный Рунаев начал спускаться вниз, вылизывая и покусывая изящные изгибы тела, особое внимание уделяя шраму на боку. Он узнавал сантиметр за сантиметром, втягивая запах, ловя дежа вю за дежа вю, чувствуя, как стираются границы между снами-фантазиями и материей этого вечера. Габи раскинул руки, цепляясь за подушку, когда Марат, вылизав все его эрогенные зоны ниже пояса, взял в рот. После нескольких охуенно влажных фрикций, заглотил под корень, но, почувствовав, как плечи стискивают нервные пальцы, все понял и стал отсасывать размереннее, не допуская преждевременного завершения. Перехватывая член у основания, он приподнимался, ища его взгляд, чтобы поймать в нем своё осознание происходящего, и, получив подтверждение, снова возвращался к делу. Сердце кратковременными остановками и перебоями в ритме намекало на приближающийся инфаркт, но проще было принять мысль о неминуемой смерти, чем все прекратить. Руки заскользили вверх от щиколоток до острых коленей, сжимая и немного разводя их в стороны. Марк отозвался сразу, расставляя ноги шире, и приподнял бедра. Влажные пальцы уже давно играли со входом, но пока не стремились в него проникнуть. Потянув за бедра, Марат стащил Габи ниже и, задирая его ноги вверх и в стороны, сжал пальцы под коленями. Щедро сплюнув, растер, вводя самый кончик фаланги, но все еще чувствуя значительное сопротивление мышц, снова взял в рот. — Смазки нет, — тихо простонал Марк. Недоверчивое удивление на лице Марата вызвало у Габи нервный смешок. — Никого домой не водишь? — съязвил Рунаев, обводя языком приоткрывающееся колечко мышц, сплевывая и тут же неглубоко проталкивая палец. — Закончилась просто, новую не успел купить, — не удержавшийся от подъебки Марк тут же застонал в голос. Внизу потянуло ноющей болью. Резко добавив второй палец, Марат сразу толкнулся глубже, нагнетая сопротивление. Провернул руку, разводя пальцы, и снова провернул, не обращая внимание на громкие, даже болезненные стоны. Марк задрожал, выгибаясь и подаваясь навстречу в стремлении словить кайф от соприкосновения пальцев с чувствительной точкой внутри. Но его желания сейчас имели второстепенное значение, перехватившая горло рука, фиксируя на месте, ограничила дыхание до тяжелого вдоха и неполного выдоха. Открыв глаза, Марк поймал сверху свирепый, изучающий взгляд, и тут же почувствовал, как горячий, едва ли не раскаленный член втискивается в тело. Впиваясь ногтями в смуглую кожу, руки заскользили вниз. Оставляя красные следы, пальцы вцепились в твердые ягодицы. И теперь при каждом толчке Марк только крепче сжимал руки на крепкой, тренированной заднице, то замедляя, то ускоряя ритм, заставляя войти сильнее, дольше задержаться или же остановиться совсем. Он хотел чувствовать его присутствие всем телом, снаружи и внутри. Он устал блуждать в своих снах, сотканных из старых воспоминаний и стершихся со временем ощущений, нужно было сделать новые, создать осознанное ощущение присутствия Марата в своей новой жизни, и боль лишь усилила эффект возвращения. Спровоцированный неуместной фразой, Рунаев давал волю чувствам, что все больше походило на срыв. Запаянная на дне сердца боль сублимировалась в жесткий, безудержный трах. Марат долбил, самозабвенно прикрыв глаза, сжимая пальцы на горле все сильнее, жестче беря в захват тело. Последствия его сейчас не волновали. Сейчас его не интересовало абсолютно ничего, кроме сатисфакции. Габи зажмурился и сразу почувствовал, как висок остужает холодная дорожка. Казалось, его собственное содержание рвется покинуть пределы формы. Слезы, попадая на кожу, сразу испарялись — таким горячим он стал. Тело начали пронзать электрические полувспышки, полуразряды, нагнетающие и выталкивающие на поверхность рваными судорогами жидкий огонь. Оргазм, приправленный кислородным голоданием, дарил блаженное ощущение невесомости. Интуиция подсказала, что следующим этапом станет потеря сознания, и почти сразу он начал проваливаться в черное, мягкое ничто. Хлесткий удар по лицу привел в чувства, плотный поток воздуха, врывающийся в легкие, обжег внутренности. На болезненном вдохе резко распахнулись ресницы, и перепуганный вид Рунаева все красноречиво объяснил. Полное ощущение тела возвращалось постепенно, и самым необычным по мере возвращения чувствительности было находить Марата до сих пор внутри себя. Больше ничто не мешало дышать, по инерции рука потянулась к шее, и тут же дискомфорт разлился под пальцами неравномерными покалываниями. — Ты отключился, — паника на дне карих глаз отозвалась холодом вдоль позвоночника. Марк всегда остро проникался эмоциями этого человека, но именно сейчас способность к эмпатии активизировалась, как никогда. — Господи, ты не реагировал ни на что. — Черные ресницы распахнулись до предела, а губы нервно подрагивали. — Я… — Все в порядке, — постепенно нарастающая боль в горле съедала слова. — У тебя кровоподтек… кольцом вокруг… — зарываясь пальцами в собственные коротко остриженные волосы, Марат сел в кровати. Будто притягиваемый за невидимый поводок, Марк приподнялся следом и тут же почувствовал, как ягодицы и бедра становятся влажными от его спермы. Новая волна эйфории уже начала затапливать разум, но вид держащегося за голову Марата не дал эндорфинам насытить кровь необходимой для кайфа концентрацией. Он сжал его запястье, пытаясь обратить на себя внимание: — Эй… Марат. Марк узнал это выражение лица — день за днем после больницы и операции он встречал именно эту форму больнючей, угнетающей их обоих вины в его взгляде. — Я едва тебя не задушил? — жилка под правым глазом нервно дернулась. — Все в порядке, не нагнетай. Марат резковато взял его за подбородок, поворачивая голову вправо, и снова впился взглядом в проступающий все четче след: — У тебя на шее мои руки выложились. — Да пофиг… — Ты сам хоть понимаешь, что произошло? Марк, это на статью тянет. — Я не пойду в полицию, обещаю, — он сел сзади, обхватывая его руками и прижимаясь щекой к затылку. — Ты реально не понимаешь? — он расцепил объятия и, вывернувшись, отстранился. — Я тебя едва не задушил, — жилка под правым глазом снова ожила. — Но не задушил же. Это эмоции, секс… недосказанность… Ты просто потерял контроль. Такое случается. — Не со мной, — голос его дрожал, что пугало не на шутку. — Марк, я не делаю физических замечаний, хотя могу… Я решаю проблемы иначе, включая мозг, но никак не душа в постели доверившегося мне человека… Это уже отдает маниакальностью, бля… — теперь он закрыл ладонями лицо. — Я спровоцировал… Тут и думать нечего. — Господи, неужели тебе не страшно, не противно со мной сейчас? — Марат, один раз — сам знаешь, ну, а в следующий я уже задумаюсь… — Не шути так… — он весь дрожал. Марк снова обнял, привлекая к себе. — Прости, я веду себя, как кретин, но совершенно же всё очевидно — ты для меня не опасен. Ты же всегда меня спасаешь. — Если в следующий раз меня сильнее перекроет? — Не перекроет, я буду все контролировать. — Видел я твой контроль, ты даже не сопротивлялся, просто в какой-то момент отключился, глаза не открывал. Твою ж мать… — в памяти опять всплыла страшная картина обездвиженного Габи. — Тебя трясет, хватит, иди ко мне, — Марк потянул Марата на себя, ложась на спину. В этот раз Рунаев подчинился, послушно лег сверху, пряча лицо за его плечо. — Прости… — он погладил кончиками пальцев алеющий полукруг и повторил: — Прости меня… — Ты не должен извиняться. Это нервы, и твоя боль, как и другие невысказанные чувства, плюс я глупость сморозил, спровоцировал в какой-то степени. Здесь не ты должен извиняться, это точно. Ты столько для меня делал… А я ни разу даже не сказал нормально, что люблю тебя. — Повтори. — Я тебя люблю и, похоже, никогда не перестану. Ты моя константа, и я всегда буду к тебе стремиться, — Марк тихо всхлипнул, продолжив: — Я хочу быть прощенным. Ты спросил вчера, и я понял, что очень хочу снова быть тобой любимым, давно этого хочу и ровно столько же отучаю себя от этой мысли. Если разрешишь вернуться, я буду счастлив, а если нет, то просто буду всегда где-то рядом. Он трогал его лицо, собираясь сказать заветное: «прощаю», но тут в дверь позвонили: один неуверенный и тут же следом — два продолжительно-настойчивых. Марк напрягся, а Марат приподнявшись, вопросительно изогнул бровь: — Ждешь кого-то? — Нет. Не жду. — Тогда я открою? — Ладно, — Марк неуверенно пожал плечами, совершенно точно чувствуя, что этот визит, чей бы он ни был, все окончательно усложнит.