Габриэль

Тренировка прошла, как никогда, продуктивно. Возможно, сыграло роль яркое весеннее солнце, а возможно, дало свои плоды присутствие в классе нужного человека. Подавляя внутри эмоциональный подъем, Марк вытер полотенцем пот с лица и вернулся на исходную. Еще один заход: расслабляться нельзя и прогнать ребят как следует еще пару-тройку раз очень важно. Уже через неделю конкурс, от исхода которого зависит их дальнейшее участие в турнире и поездка в Германию. От яркого света резало глаза, Марк значительно устал и теперь просто считал, наблюдая за группой, лишь акцентами отображая геометрию движений. Все же перенесенное год назад ранение давало о себе знать несвоевременной болью в боку, особенно, когда тренировки затягивались так, как сегодня. Но, несмотря на физический дискомфорт, приятное волнение, возникающее всякий раз, когда взгляд скользил по нужному объекту, перекрывало негативные ощущения. — Раз, два, три, четыре! Хей! — Марк подпрыгнул, не сходя с места, синхронизируясь с командой. — Пять, шесть, семь, восемь. Хоп! Поворот! Точка! — И по новой: — Раз, два, три, четыре.   В фоновом режиме он следил за общей композицией и за каждым в отдельности: не выбивается ли кто-то из целой картины, не промахивается ли мимо ритма. Пять девушек и восемь парней за год тренировок под руководством нового хореографа сделали значительный прорыв на своем любимом поприще и теперь не покладая рук готовились к самому важному на данный момент их жизни событию. Да, он следил за каждым в отдельности, но за одним особенно внимательно. И признаться, значительно нервничал, когда беглый взгляд семнадцатилетнего блондина с проколотым ухом и татуированными предплечьями скользил по нему в ответ. Ловя взгляд Марка, не по годам смелый Слава ослеплял белоснежной улыбкой, доводя уровень адреналина в крови своего тренера до границы нормы, а то и выше. — На сегодня достаточно! — командный тон окатил просторный класс. Музыка стихла. — Завтра в то же время. Всем быть, как штыки, — он сжал предплечье подошедшего вместе с остальными, но ближе других Славы и посмотрел в игривые глаза не свойственным себе серьезным взглядом. — Задержись. — Конечно, — с легкостью согласился парень, все так же ослепляя белизной острых зубок. — Я и сам хотел с тобой… с вами поговорить. — Пусть разойдутся, — совсем тихо шепнул Марк, направляясь к окну. В душевой было много пара, Марк всегда принимал душ последним, пропуская вперед особенно торопливых. Ребята разбегались быстро, галдёж в раздевалках постепенно стихал, пока он наводил порядок в классе, проверял ежедневник или сводил расходы с поступлениями. Выключив воду, снял с крючка полотенце, быстро вытерся и, обмотав его вокруг бедер, вошел в раздевалку. Марк знал, что его ждут, один самый преданный их делу ученик остался после занятий. Слава сидел на скамейке уже полностью одетый и неторопливо собирал в сумку вещи, когда услышал, что шум воды совсем стих. — Как нога? — спросил Марк, окидывая нечитаемым взглядом задержавшегося. — Жить буду. — Я серьезно. Травма приличная, растяжение долго заживает. — Сам знаешь, у нас нет этого «долго», — серьезный тон, как и выражение лица, не вязались с тинейджерской внешностью. Марка с самого начала сбивала с толку в парне именно эта несостыковка биологического возраста и твердости характера. В его годы Марк был далеко не таким ответственным и надежным, да что там — в свои семнадцать он шагу без Тео ступить не мог. — Знаю. Но выступать на обезболивающих тебе не позволю, — опуская руки на бедра и деловито расставляя локти, подытожил наставник. — Сказал, как отрезал, — Слава усмехнулся. Переставая возиться с сумкой, он встал со скамейки и начал медленно приближаться к стоящему у стены полуголому тренеру. — Но я и сам знаю, что для меня важно. Невозмутимый вид Марка все же сбивал с толку, но подавляя в себе нерешительность, Слава продолжил наступление и остановился лишь тогда, когда расстояние между ними составило ширину ладони. — Не волнуйся, врач сказал, я могу вернуться к тренировкам… И гробить себя не стану… — Хочется верить в твое благоразумие, — синие глаза немного смягчились. Марк смотрел на него, опустив подбородок — разница в росте все же была, хоть и незначительная. — Потому, что ты нам нужен, — голос прозвучал тихо и мягко, и стало спокойно, как-то радостно и легко. Слава уловил правильные импульсы, но все же понимал, что рискует. В их последнюю встречу ему пообещали, что случившееся между ними было в первый и последний раз, но сейчас всё говорило о том, что тренер в шаге от отмены своего категоричного решения. Осторожно, без резких движений парень сжал в кольцо тонкие запястья своего талантливого и горячо желанного наставника. — Кому именно нужен? — Команде. — И только? — Слав, — скала больше не казалось такой уж скалой. Марк облизнул губы и тяжело выдохнул. — Я уже говорил об этом, — теперь он вообще отвел взгляд, но парень успел уловить опасный отблеск азарта в чистом цвете его глаз. — Так нельзя… Ты мой ученик… и возраст. — Мне восемнадцать через месяц. Ты же видишь — я давно вырос, я могу соответствовать… — И соответствуешь, по всем параметрам… Нервные пальцы еще крепче сжались на запястьях: — Тогда, что не так? Ты боишься, что кто-то узнает? «Горячий какой», — пронеслось в голове у Марка, и от напряженного внимания не ускользнули призывные нотки доверия и надежды в голосе парня. Такое красноречие только подкинуло дров в топку внутренних противоречий. «Кормите своих демонов, иначе они сожрут вас», — всплыла в сознании когда-то отложившаяся цитата, но Марк искренне желал победы своей светлой стороне. — И это тоже. — Значит, за репутацию боишься? — А кто не боится? — Мы свободны, и выбор всегда за нами. Остальное — предрассудки. — Ты еще очень импульсивен и многого не понимаешь… Всё всегда сложнее, чем кажется. В Европе я бы даже не задумывался, но здесь… Нас сожгут на кострах, меня в первую очередь. Пойми, ты — мой ученик, и подобные отношения - уже нарушение этики, просто вопиющее нарушение… — складывалось впечатление, что Марк больше себя уговаривает, но об этом Слава решил промолчать, предпочитая дожать ситуацию до логического конца. — Я уйду из команды… — Даже слушать не собираюсь! — Я уйду, чтобы мы могли… — Бред! Я запрещаю даже об этом думать! — Марк… Что я должен сделать? Ты только скажи… — он сорвался или обнаглел, потерял ориентиры, поплыл. От горячего тела под руками, от запаха его кожи закружилась голова. Губы коснулись ямки между ключицами, потом выше: по шее, подбородку, нежно в уголок рта… — Я постоянно думаю о тебе… Я не могу больше. Все сделаю, что скажешь… Буду молчать, всё отрицать, обещаю… Только не прогоняй… «Как озвучить истинную причину „почему нет“, когда так смотрят?.. Как сказать, что будет больно? Что когда тебя используют, это всегда очень больно». Марк вывернул руки из его захвата и теперь сам сжимал татуированные запястья, не давая больше себя касаться. — Какой же ты… — Придурок? — Слава сдался и сейчас, как никогда, соответствовал своему возрасту: от первоначальной самоуверенности не осталось и следа — потерянный, разочарованный, даже перепуганный, и от того такой… соблазнительный. — Убедительный, — он больше не мог выдерживать гипнотическую чистоту его взгляда. Все же в каждом, даже в таком, как Марк, есть что-то первобытное, какое-то патологическое стремление к разрушению прекрасного, беззащитного и уступающего по силе. Пальцы жадно зарылись в мягкие, светлые волосы, точно такие же, как у самого Марка. Он прикусил мочку его уха, перекатывая пирсинг на языке. Перехватил крепче за талию и больше не отпустил, пока всё не закончилось. Слава потерялся, поплыл еще сильнее в крепких, настойчивых объятиях. Не успевая отвечать на поцелуи, давая себя раздевать: белая футболка легла на скамейку маленьким бесформенным комком, от легких тренировочных штанов освободился сам, стоило почувствовать, как тонкие, сильные пальцы пробираются под резинку и ниже. — Я так соскучился, Марк… Постоянно думал о том, что было… Как ты меня… Как мы… Марк лишь ожесточеннее кусал его губы, зализывал, засасывал, лишь бы не слышать всех этих признаний, всех незаслуженных слов. — Я чуть с ума не сошел на этом больничном… А ты не отвечал… — Тише, тише… Я знаю, я все понимаю… — но Марк уже ничего не знал, не понимал и не слышал. Одно единственное желание затопило разум. Желание обладания. Он растворился в поглощающем их обоих темном мареве, не отдавая отчета ни себе, ни своим действиям, позволяя проникаться этой горячечной отзывчивой страстью, спешкой и искренностью. Хотелось, чтобы любили, чтобы простили и спасли, но совершенно точно Слава не мог отпустить ему грехи. А иллюзия уже вовсю набирала обороты, и только сейчас, поглощенный чужой любовью, Марк, наконец, перестал ощущать на себе тяжелый, обвиняющий взгляд из прошлого. Накрывая ладонями упертые в скамейку руки, он навалился сзади. Слава прогнулся сильнее под натиском нервных, нетерпеливых движений. — Ноги… ноги … шире… Но Слава, будто не слыша, не давал реакции, поэтому Марк сам провел рукой по внутренней поверхности его бедер, показывая как надо, как будет удобнее. Потянул за острые, проступающие под кожей костяшки бедер, подстраивая под себя и свои параметры. И с каждым его прикосновением Слава чувствовал, как качается пол под ними. Крепче цеплялся за скамейку, лишь бы устоять, и задохнулся, когда настойчиво и грубовато его начали трогать там. Сначала по окружности, ненавязчиво, почти без боли, но каждый новый нажим только сильнее, только острее предчувствие сладкой агонии. Адреналин глушит мозг, хлещет по венам. Влажный палец почти проник, осторожно растягивая самый край входа. От мысли, что это его руки, хрупкое зеркало реальности пошло рябью, и кто-то коварно отключил подачу кислорода. Хотелось скулить от того, как уже хорошо, а это только начало. Слава плохо помнил прошлый их раз, усвоил только, что Марк нежный и терпеливый, а еще заботливый и добрый… Что он самый-самый, отложилось в сердце и на подкорке и, кажется, еще и в легких, и где-то под кожей. Когда почувствовал второй палец внутри, заломило колени, и даже постеленное под них полотенце не спасало — чувствовалась каждая плитка кафельного пола, а потом все исчезло. Погружение в удушающую черноту, когда вместо пальцев там он почувствовал его член, точнее, самый край головки — плотной, горячей и влажной. Не выдержал волнения и уперся лбом в собственные перекрещенные на скамейке руки, захваченный предвкушением его обладания, его проникновения, попадания в самое сердце. Тело било мелкой дрожью, когда тренер, продолжая контакт, коснулся снова пальцами, проверяя в последний раз. «Техника безопасности превыше всего», — Слава нервно усмехнулся — все же накрыл стресс, и никуда от этого не денешься. — Нормально все? — Марк сразу отреагировал на нервный смешок. — Да… Да… Все хорошо, не останавливайся… Он взял в руку свой член и направил, уже без раздумий и колебаний, с одной лишь целью — получить то, что давно хотел, точнее, с самого утра, как только увидел его со спины, заходящим в класс. Не прерываясь, но медленно вошел до конца, только тогда позволяя себе остановиться и почувствовать, как рефлекторно сжимается вокруг члена горячее, отзывчивое тело. Слава задрожал еще сильнее. Обхватив его поперек груди, Марк прижался сзади и, шепнув: "Сам напросился", начал ускоряться. *** Как домой добирался, не помнил. Огни фонарей, городская иллюминация, фары проносящихся машин… На губах вкус его поцелуев, который пытался смыть никотином, куря одну за другой, и ощущение какой-то отравляющей неправильности во всем разъедало душу. Точнее не совсем во всем, только в нем — в этом парне - и своей связи с ним. Ничего не бывает стопроцентно верно, всегда приходится выбирать. Он думал, уйдя от Марата, найдет себя, а сбежав, понял — правильного человека найти еще сложнее, чем личное предназначение. Вспоминал, как заставлял мальчишку сесть в такси, отправляя домой, а он все ждал поцелуя или теплого взгляда, возможно, просто обнадеживающего слова. В итоге уехал. Он послушный, этот Слава, вопрос — надолго ли? Что будет, когда все поймет? Марк был уверен, что Слава чувствует, что не нужен, только поверить в это пока не может. Но все равно поймет, осознает, и что тогда? Устроит ему «сладкую жизнь», расскажет про них всем? Дома, друзьям, ребятам из команды? Нет, это вряд ли. Слава похож на Марка чем-то, что-то в характере их роднит, и Марк бы так не поступил, вот и Слава не сможет. А начиналось все многообещающе — влюбленность почти с первого взгляда. Как только увидел его впервые на пробном уроке, так и запал. Но быстро все перегорело, долго ломал голову, что же не так, а потом дошло — не любовь, просто интерес, влечение, азарт, а на этом далеко не уедешь. Попробовал, чтобы уж наверняка, и после первого раза понял — дальше секса не зайдет, не сможет он пустить паренька в свою жизнь, а так хотелось, так верил в него. Ведь верил же? И сегодня снова не устоял, но уже понимая, что использует, точно понимая. Взамен ничего не отдаст. И стало тошно еще больше оттого, что сам так же поступает, как с ним когда-то. Вспомнился Марат, а может, никогда и не забывался. Только Рунаев ему не врал — сразу все точки расставлять было в его характере. Циничная прямота, жесткость… искренность, больная нежность. В груди защемило, заскрежетало, он выбросил недокуренную сигарету, подсознательно думая о раке легких. Свою опухоль он назовет «Марат» — тут без вариантов вообще. Шел долго, пешком, путая следы и мысли, и снова чувствовал этот взгляд. Взгляд из прошлого — прицельно в спину. Но не простит. Он не прощает, не врет и уже давно живет дальше, как и просили. Живет быстро, без рефлексий — настоящий герой нашего времени. Почему не остался в Литве? Зачем снова сюда возвращался? Чего хотел? Месяца хватило, чтобы попытаться собрать осколки прежней жизни, но всё, как он и говорил, оказалось вырвано с корнем. У всех прежних своя жизнь, никто, как оказалось, не хочет жить прошлым и к нулю не стремится. И чем сильнее осознавал свое одиночество, тем отчаяннее тянуло назад. Через два месяца скитаний и подработок то здесь, то там, вернулся в Питер, и сразу стало легче, но не надолго. Стоял у того дома, где они жили, долго смотрел на пустые черные окна, курил одну за другой, решаясь, и вот почти решился, но подъехала его «Прадо». Видеть подобное нелегко для обманувшегося, но все еще любящего сердца. Марк помнил, как Марат вышел, хлопнув дверцей, и как едва не кинулся Рунаеву навстречу, но вовремя остановился. Открылась вторая дверь, и из машины вышел парень. Он его не запомнил, отложилось лишь то, как Марат взял пакет из его руки, а потом и саму руку сжал в своей, переплетая пальцы. Что-то сказал ему тихо с усмешкой. Поставил машину на сигнализацию настолько узнаваемым, ловким движением, что затошнило от наваждения. Они прошли мимо, не заметив постороннего. Марк помнил, как продолжал стоять в тени, не двигаясь и не дыша, пока дверь парадного медленно скользила за вошедшими, отрезая прошлое мягкой, истончающейся полосой света. «Как быстро», — подумал и, усмехнувшись, зашагал прочь, теперь уже точно только в свое настоящее-будущее.