аннексия

Аккурат проникая в легкие, сигаретный дым заполнил собой неким вакуумом все нутро двадцатитрехлетнего юноши, что стоял на балконе своей квартиры, смотря куда-то и в никуда одновременно. Все еще теплая октябрьская пора давила на парня, который стоял в теплом свитере и зимних пижамных штанах, потому что осень. — Чунмён-а, — позвали совсем рядом, — через полтора часа у тебя пара, ты не думаешь собираться? — юноша обернулся к стоящему около него парню и лишь кивнул в ответ, входя в квартиру. Чунмён начал медленно убираться, не реагируя на фырки рядом от царствующего беспорядка вокруг: ноты, грязные ноты, порванные ноты, несколько учебников по музыкальной литературе, стопка из репертуара на месяц, смятые ноты. — Почему я решил, что пение — это мое, Исин? — задал вопрос Чунмён, собирая сумку. — Сколько раз ты еще должен спросить меня, чтобы ответ стал устраивающим? — Ты прав, прости. Чунмён устало вздохнул, закрывая сумку. Закинув ее на плечо, он пошел к выходу. Исин все время был рядом. — У тебя получится. — Я провалился вчера. — Что не означает, что ты должен проваливаться постоянно. — Я не смогу посмотреть в глаза декану. — Чунмён спускался по лестнице, до побелевших фаланг сжимая ремешок сумки. — Ты и так никому в глаза не смотришь, — пожали рядом плечами. Чунмён в ответ промолчал. Выйдя на улицу, он не смотрел на проплывающие по небу облака, ровно так же не смотрел на неровную дорогу своей улицы. Он смотрел вперед, замечая впереди людей, но не видя их. Замечал, кого нужно обогнуть, но не подмечал у этой девушки размашистый шрам на подбородке. А Исин замечал, только вот не спешил делиться своими умозаключениями с юношей, которого не трогали люди, их внешность, да и окружающий мир в целом, исключая определенные факторы. Чунмён не замечал собственной сгорбленной спины и хмурого лица, а вот Исин подмечал это прекрасно, но по-прежнему молчал. Лишь шел рядом, заинтересованно рассматривая однообразный пейзаж. Чунмён не являлся лириком, однако его прозвали лучшим учеником академии искусств. Его тексты были пропитаны только тем, что чувствовал он, и никогда чем-то ему незнакомым. Он не пел о прекрасных чувствах, жизнерадостных родителях или расставании. Поскольку попросту ничего из этого никогда не чувствовал. Ему оставалось петь о процессе пения, описывать свое мироощущение и посвящать баллады некому Исину, который полюбился всей академии, хоть никто его никогда не видел. Чунмён жалел об этом. Жалел, что никто не мог увидеть Исина, кроме него самого. И сколько бы он не описывал Исина в словах, а описать трогательную неряшливость, сочетающуюся с неконтролируемой агрессией и злостью оставалось задачей из непостижимых. Потому что Чунмён не был лириком и сочинения у него выходили крайне скомканными и сухими. Да и если начать описывать, с каким восхищением Исин все это слушал, сидя в последних рядах и заливаясь слезами, — не поймут ведь. Чунмён знал, что такой ход сулит смену восхищения на отчужденность и страх. Ведь таких как Чунмён боятся. Потому что шизофреники очень нестабильны. Чунмён знал это, как никто другой. Он со вздохом вошел внутрь академии, скомкано здороваясь со знакомыми и поспешно направляясь в свою аудиторию. Благо, декана он не видел, однако от тяжести в нутре его это не избавило. — Ты не виноват, — сказал Исин, отставая на полшага. — Вообще, виноват декан. Он знал, что ты не выдерживаешь большого скопления людей. И все же заставил тебя выступать прямо среди них. Твоей вины в том, что ты сбежал нет. — Чунмён не ответил, осмысливая слова Исина. Конечно, он, как всегда, был прав. Однако для декана это был важный вечер и Чунмён его сорвал. Да вот только терпеть скопление людей, когда вместо воздуха дышишь чьим-то одеколоном или потом, юноша не намеревался. Да и не получилось бы у него, даже если бы очень захотелось. Ким Чунмён мог вытерпеть многое — унижения, насмешки, неконтролируемую ярость, побои. Однако свои панические атаки и фобии контролировать и терпеть он не мог. Поэтому многие, кто был осведомлен об истории болезни Чунмёна, подстраивались под него по максимуму — все же, шизофреники и впрямь очень нестабильны. Особенно, если их довести до точки невозврата, играя на фобиях. Чунмён это пережил и не раз, поэтому сводил общение с людьми к минимуму, пропитавшись к ним разъедающим недоверием, поскольку даже самый добрый и отзывчивый в его круге человек вызывал подозрения и напрягал. Чунмён вздыхал каждый раз от этих мыслей все тяжелее — ему хотелось друзей и общения, однако пока что у него был только Исин, у которого просто не было возможности куда-либо деться. Пока Чунмён «такой», Исин всегда будет с ним. Чунмён тяжело вздохнул и тут же перестал дышать, когда перед ним вырос декан, однако не один, а в компании какого-то юноши — одногодки Чунмёна по виду. Не обратив на Кима абсолютно никакого внимания, декан прошел дальше, о чем-то переговариваясь с юношей, которого вокалист доселе в академии не видел. — Нашел тебе замену, — констатировал Исин, все это время находясь за спиной Мёна. В ответ юноша пожал плечами и вошел в аудиторию, намеренно игнорируя извивающийся червячок обиды и недовольства, что старательно колупал внутренности, подбираясь к горлу. Чунмён успокаивал себя, говоря, что ему плевать-плевать-плевать, хоть это было далеко не так. Исин видел метания юноши, однако молча шел позади, зная, что сейчас его мнение будет лишним — Чунмёну нужно самому с собой справиться. — Чунмён! — позвали его с первых рядов. Юноша от неожиданности вздрогнул, но тут же дернул губы в улыбке. — Доброе утро, Бэк, — поздоровался Чунмён и сел возле своего школьного друга, бросая мимолетный взгляд на Исина, который тут же оставил юношу, имея в привычке не появляться во время занятий или в любом другом окружении людей, где Чунмён — по своей воле или не совсем — принимал кое-какое участие. — Слышал новость? — одногруппник воровато оглянулся, словно предлагал не новость, а только что пригнанную дурь, и пододвинулся максимально близко. — К нам новенького переводят из Китая. Говорят, голос, как у ангела, — Бэк сделал страшные глаза и понизил голос, а Чунмён не сдержался от смешка. — Ты все равно его перепоешь, Бэкхён-а. — Кажется, одногруппник только этого и ждал: он резко отстранился и с видом довольного петуха поправил рукава светло-голубой рубахи. — Ну, это понятно! Я о том, что декан с ним носится, как курица-наседка. Будто он не ученик академии, а айдол, — фыркнул на последнем предложении Бэк. Чунмён предпочел промолчать, поскольку слова друга натолкнули на размышления о том, что тот парень, которого он недавно увидел с деканом, и есть тот переведенный ученик из Китая. Стоило звонку неприятно проехаться по ушам учащихся, как аудитория тут же начала заполняться студентами, которые через одного подходили к Чунмёну и Бэку, чтобы доложить последнему новости. Последним в аудиторию вошел профессор, однако дверь, которую невысокий кореец с глубоко посаженными недовольными глазами только-только закрыл, тут же открылась, заставив всех учеников замереть на месте. Вошел декан, а за ним худощавый юноша среднего роста с веселым лицом и дружелюбно вздернутыми вверх уголками губ. Чунмён, сидящий за второй партой прямо перед деканом и новеньким, на несколько секунд выпал из реальности, смотря на поистине ангельское существо, которое чисто инстинктивно изламывало брови у переносицы, создавая себе ауру растерянного мальчика с исключительно добрыми намерениями. — Доброе утро, — кивнул головой декан и повернулся к юноше. — Хотелось бы представить вам вашего нового одногруппника — Ким Чондэ. — Прошу, позаботьтесь обо мне, — поклонившись чуть ли не до самого пола, пропел новенький и сердце у Чунмёна коротко подпрыгнуло, стоило ему услышать голос этого ангела. — Даже говорит так, будто сейчас будет припев, — слегка удивленно отозвался Бэкхён, смущенно дергающий рукава своей рубашки. Всю последующую пару Чунмёну не сиделось на месте — все время хотелось повернуться к задней парте, чтобы рассмотреть Чондэ поближе, чтобы изучить линию его губ и слушать умиротворяющий голос. Чунмён всегда был падок на таких, как Чондэ. На таких плюшевых, невинных, без каких-либо темных мыслей. На таких, голосом которых в раю здоровались, а не просили ручку у соседа. — Влюбиться в свою замену? Не думал, что скажу это, но ты меня удивляешь, — Чунмён в который раз вздрогнул, резко поворачиваясь к стоящему около него Исину, но тут же смягчая углы разворота, словив несколько недопонимающих взглядов. — Да, он красив, не спорю, но в тихом омуте черти водятся, не забывай об этом. — Да чтоб тебя… Исин никогда не появлялся во время пары, еще и с таким дерзким тоном и презрительным взглядом. На Чунмёна это давило и он просто уткнулся в листок, хоть Исина рядом уже не было. Он понимал, что, скорее всего, его галлюцинация взревновала. И как бы смешно и нелепо это не звучало для обычного человека, для Чунмёна открывать этот факт не предоставлялось таковым. Хоть и стоило отдать должное — он был удивлен. А с другой стороны прекрасно понимал Исина — они были вместе с шестнадцатилетия Чунмёна и за все эти семь лет юноша никого никогда не приводил домой и ни на кого не заглядывался. Ему просто было неинтересно. Поскольку он знал — у него есть Исин, который просто никуда не денется. Но, увидев Чондэ, увидев эти искрящиеся радостью глаза, изломленные в уголках губы и аккуратные скулы, Чунмёну вдруг захотелось зажить, как нормальный в стандартизированном понимании человек. И Исину это естественно не понравилось, хоть он и не предоставляет живой организм как таковой. Он — лишь плод больного чунмёновского воображения, который стал неотъемлемой частью жизни и самого Мёна в принципе. Пусть и агрессивный, со своими замашками и апатическими умозаключениями, но Исин привязал к себе Чунмёна. Привязал сильнее, чем Бэк, прямоугольную улыбку и редкие зубы которого Мён помнит со средней школы. И предполагал, что его привязанность взаимна, посему Исин и выдал такую реакцию. Однако Исин не реален. Исин не сможет держать его за руку, гуляя по парку или покупать мороженное, подмигивая продавщице и успокаивая возмущенного Чунмёна своей короткой улыбкой. Чунмён вздохнул вновь. Это стало его вредной привычкой с достаточно давнего времени. Закрывшись от людей, Чунмён думал очень много и меньшая часть его размышлений состояла из чего-то позитивного. Поэтому тяжелые сокрушенные выдохи уже стали привычными спутниками не менее тяжелых размышлений. А теперь все, кажется, стало только хуже. — Эй, — Бэк коротко ткнул Мёна в плечо, привлекая к себе внимание, — не хочешь прогуляться, развеяться? — шепотом спросил одногруппник, игнорируя распинающегося профессора, который своими злыми маленькими глазами цепко ловил каждое нарушение дисциплины, однако и ему, такому грозному и отчужденному по натуре своей, не был чужероден фаворитизм. Именно поэтому своевольство Бэкхёна осталось незамеченным. Чунмёна же профессор Чон по непонятным причинам недолюбливал, поэтому юноша отделался лишь неопределенным пожатием плеч и вернулся к паре, стараясь таким способом отвлечься от надоедающих своей однообразностью мыслей. Погрузившись в учебу, Чунмён и не заметил, как прошла пара, просыпаясь лишь тогда, когда Бэкхён что-то прокричал ему на ухо. — А? Что? — Жрать, говорю, пошли! — раздраженно отозвался Бэкхён, уже без пяти секунд стартующий в сторону столовой. — Тебя пока добудишься, то все круасаны с вишней разберут. — Их, кроме тебя, никто не любит, успокойся, — усмехнулся Чунмён, потирая глаза. — А вот и нет! Ким Минсок из выпускного класса ими затаривается так, словно больше ничего не ест, — тут же запротестовал Бэкхён и сдавленно ойкнул, когда ему наступили на ногу. — Ох, простите! — воскликнул кто-то обеспокоенно и Бэк с Мёном тут же сглотнули, увидев перед собой полное раскаяния лицо Чондэ. — Э… да все нормально, не волнуйся, — неловко почесав затылок, сказал Бэкхён. — Я, кстати, Бэкхён, — юноша протянул расслабившемуся новенькому руку. — Приятно познакомиться, — засиял тот и обернулся к Чунмёну, ожидая такого же жеста. — Я… Ким Чунмён, — прокашлялся Мён, спотыкаясь об изучающий взгляд темно-карих глаз и тоже протянул руку. — Очень приятно. — Как я понимаю, ты кореец? — спросил Бэкхён, когда они возобновили путь к столовой. Чондэ в ответ утвердительно кивнул, внимательно разглядывая интерьер академии. — А как в Китай попал? — В моем родном городе нет музыкальной академии, — начал юноша, нервно поправляя каштановую челку. — Родители отослали меня к бабушке в Пекин, поскольку им нужно было уладить кое-какие здесь дела, а в столице у нас никого не было. И вот теперь все наладилось и я вернулся, — Чондэ коротко улыбнулся, попеременно интересуясь у Чунмёна что где находится. — Понятно, — задумчиво кивнул Бэк. В столовой Бэкхёна вообще было сложно словить на паузе, потому что скрыть свое возмущение, когда у него из-под носа забрали последний круасан с вишней, причем не кто-нибудь, а Ким Минсок, юноша не намеревался, не забывая поддеть Чунмёна за его сонливость и Чондэ за медлительность. Однако вместе с тем Бэкхён сильно разговорил Чондэ и к концу перерыва оба ворковали столько, что у Чунмёна от переизбытка информации начала пульсировать голова. — Нашли друг друга, — тихо возмутился он, возвращаясь в аудиторию и разглядывая Чондэ во всю, пользуясь тем, что тот был занят неугомонным Бэкхёном. — Не хочешь с нами сегодня прогуляться после пар? — поинтересовался Бэкхён после звонка, всем корпусом поворачиваясь к Чондэ и игнорируя недовольное сопение одногруппника Чонина, чья тетрадь была скинута острым локтем. — Было бы чудесно, — засиял Чондэ, в очередной раз заставив сердце Чунмёна сделать двойное сальто и неудачно приземлиться. Чунмён не хотел идти домой и оставаться наедине с Исином, но и находиться в компании Чондэ он долго не мог. Новенький заставлял его испытывать разный спектр чувств, что нестройным ладом на расстроенном фортепиано играли у него внутри, из-за чего Чунмён боялся. Он прекрасно понимал, что Чондэ ему нравится и так же понимал, почему все это время избегал отношений, ограничиваясь Исином. Потому что чувства заставляли испытывать столько эмоций за день, сколько юноша не испытывал в течении месяца и хорошо, будь это гиперболой. И Чондэ везде — от этого тошно и недостаточно одновременно, поэтому Чунмён растерялся, когда его руку схватили, затем отпустили, затем вновь схватили, и он даже не сразу понял, что они оказались у парка аттракционов. Где очень много людей. Чунмён нервно сглотнул, желая нащупать опору дрожащими пальцами, но прощупал лишь совсем ненадежный воздух. И попытался за него ухватиться, когда они оказались в какой-то толпе. — Бэкхён, я… — попытался сказать Чунмён, но его голос потерялся среди десятка других, сливаясь в балагане, и Бэкхён его не услышал. — Пойдем сюда! — воскликнул Чондэ и потянул их на кольцо обозрения. — Простите, но мне… — и вновь среди шумного потока фраз попытка Чунмёна избавиться от желчи во рту потерпела фиаско. — Пожалуйста, Бэк… У Чунмёна помутнело в глазах, когда он вдохнул насыщенный одеколон стоящего около него парня. Судорожно хватаясь за остатки действительности, юноша зацепил чей-то рукав и под удивленно-испуганный возглас какой-то женщины разрешил своему сознанию, мелко взмахнув метафорическими крыльями, упорхнуть.