Чернильные осколки прошлого

Я неожиданно быстро и спокойно смирился с тем, что мне никто не верит, и любое мое слово трактуется совсем по-другому. Я не видел смысла бороться с окружающей реальностью. Она все равно сильнее, как не выкручивайся и не вырывайся. Обрушит все гениальные, на первый взгляд, планы, как волны замки на песке. Да, меня можно назвать трусом, слабаком, неудачником и так далее. Но другого выхода из создавшейся ситуации я не видел. Нет, я, конечно, предпринял пару попыток заявить о своей несгибаемости, но электрошоковая терапия отбила у меня всякое желание сопротивляться. И думать. И дышать. Чуть позже, когда я смог пошевелиться и понять, что говорит мне врач, я решил, что хватит с меня. Натерпелся. Дом скорби ломает всех, и я не исключение. Быть мертвецом в теле живого человека или же неподвижным «овощем», как говорят здесь, не хотелось, и я перестал оказывать сопротивление тем, кто меня лечил. Покорно пил таблетки, позволял делать уколы. Даже шутил на эту тему. − Всем галоперидолу за счет заведения! — сказал как-то раз, увидев медсестру со шприцом. Она даже улыбнулась. Грустно так. Я вел себя очень примерно. Ни с кем не дрался, дожидался своей очереди на процедуры, не поливал соседей по столовой горячим чаем. А так хотелось… Все это было ради того, чтобы мне дали тетрадь и карандаш. В один прекрасный день я их таки получил. И снова записал историю о проклятом интернате. Как я умудрился не забыть ее, непонятно. Но сохранить ее следовало. Я почти перестал слышать Фридриха. Его голос был слабым и еле слышным. Он говорил, что психокорректирующие препараты сковывают его по рукам и ногам. И я понемногу начинал соглашаться с Альбертом, убеждавшим меня, что мой призрак создан пораженным болезнью мозгом. Та, прошлая жизнь, постепенно растворялась в омуте памяти. Я забывал детали и путался в повествовании, но все же смог завершить его. В тетради еще оставалось место, и я записывал свои наблюдения за другими больными, медперсоналом и самим собой. Это помогало мне не сойти с ума окончательно. Упорядоченность иногда спасает. И все же был тот, кого я не мог забыть ни под какими пытками и одурманивающими лекарствами. Я помнил его зеленые глаза и лукавую ухмылку, я помнил его бархатный голос, я помнил его тепло. И я продолжал верить в его существование несмотря ни на что, сидя в комнате с белым потолком. У меня не было ничего, кроме права на надежду. Его никто не мог у меня отнять. Честно сказать, все те химикаты, которыми меня пичкали, не особенно помогали. Я все еще видел призраков и ночных тварей. Они приходили к полуночи, держались за оконную решетку и скреблись в стекло, умоляя впустить. К счастью, это было не в моих силах, и я смотрел на них с толикой злорадства. Существа разочарованно выли, мешая мне спать, но это было терпимо. Кровь вместо воды появлялась не так уж часто, но я не мог не реагировать на это. Брезгливо отпрыгивал, приводя в недоумение санитаров. Только другие пациенты меня понимали и сочувственно качали головой. За хорошее поведение меня в кои-то веки перевели из одиночной палаты в общую. Правда, она еще пустовала, но это было не так уж плохо. Как-то раз ко мне забежала практикантка и принесла книгу Чарльза Буковски, за что я ей был искренне благодарен. Ясен пень, прочитал презент в мгновение ока, о чем тут же пожалел. Пришлось перечитывать от нечего делать. Однажды, после осмотра, лечащий врач сообщил, что у меня появится сосед. − К сожалению, нам неизвестно его имя, − вздохнул Альберт. — Молчит как рыба. − Я заинтригован, − вежливо улыбнулся. − А вот и он, − Вайсс встал. В палату ввели нового пациента. Из-за ограничивающей маски его лица не было видно. Медбратья сняли с мужчины ее и смирительную рубашку и усадили его на кровать. − Не деритесь, мальчики. Иначе в изолятор, − погрозил пальцем док и ушел. − Привет, − осторожно сказал я. Сосед поднял голову, и я похолодел. Несмотря на спутанные, напоминающие проволоку волосы и взгляд затравленного зверя я узнал его. Пульс подскочил до небес, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. − Тилль? — он кивнул и прищурился. — Тебя, наверное, накачали транквилизаторами… − Да. И отметелили как следует, − Тилль поморщился и облизнул разбитые губы. — Слушай, парень, может, это из-за лекарств, но мне отчего-то кажется, что мы знакомы. Надеюсь, я ошибаюсь, и тебя зовут не Рихард. − Не ошибаешься, − я отвел взгляд. — За что ты здесь? − За правду, − Линдеманн усмехнулся. − Как и я, − потер заросший подбородок. — Хочешь увидеть мою? − Не откажусь, − любезно отозвался Тилль. Я достал тетрадь из-под подушки и вручил ему. Темный листал страницы и с каждой хмурился все больше и больше. − Странно. Странно до жути, − он почесал затылок. — У меня такая же история. Только взгляд с другой стороны. Я хотел забыть все это, пытался заглушить алкоголем… − Я даже знаю каким. Шотландский виски, не так ли? — ухмыльнулся. − Рихард, черт возьми, это невозможно! — Линдеманн схватился за голову, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Я сел рядом и остановил его, положив руку на плечо. − Тем не менее, вот он я, а вот ты, и у нас общая проблема. Вместе справиться будет легче. − Хотелось бы поверить тебе, − горько улыбнулся мой сосед и провел по моей щеке. Я перехватил его руку и крепко сжал в своих. Теперь я был уверен на сто процентов, что у нас есть совместное будущее. И скоро мы будем свободны. Раз и навсегда. Конец