Чернильные осколки прошлого

Глухое ворчание грома на востоке заставило меня отвлечься от разглядывания носков своих ботинок. Я поднял взгляд на небо, приобретшее свинцовый оттенок. Тяжелое, давит на плечи. Кажется, вот-вот упадет, размелет в труху кости всех смертных, что дерзко вышли из-под укрытия крыш. Поправил в который раз воротник накрахмаленной белой рубашки и бросил осторожный взгляд на Тилля. Он стоял прямо, спокойно и с превосходством выслушивая всех, пришедших на похороны. Ветер трепал его волосы, один раз мне почудился жемчужный блеск седины. Ему всего тридцать два, хотя кто знает, что ему пришлось пережить. Я, к примеру, совсем недавно потратил целый флакон краски, чтобы замаскировать несколько побелевших прядей. Кошмары стали чаще и разнообразнее. Теперь в них постоянно мелькает искаженное в муке лицо моей матери. Иногда она пытается вправить вытащенные из грудины ребра на место. Или же гладит меня по голове ладонью, измазанной в крови, и шепчет полумолитву-полуколыбельную, слова которой я так и не смог запомнить. Появляется Генрих в старинных доспехах с крестом на груди и покрытых пятнами ржавчины, потрясает мечом в боевом запале и поражает им несуществующего противника. Вот они — мои призраки прошлого. Никогда не покидающие меня, таящиеся в тени подсознания и ждущие ночи, чтобы вновь напомнить о себе. Но вот похоронная процессия пришла в движение. Я заковылял вслед за закрытым гробом, опираясь на трость с набалдашником в виде головы волка. Линдеманн следовал за мной чуть позади, внимательный и заботливый, пристально наблюдающий за каждым, кто явился почтить память Изабель Селесты Круспе. Темному таки удалось вырвать меня из лап законников и полностью оправдать. Впрочем, убийцу так и не нашли. Зато я обзавелся крайне строгим и суровым опекуном. На первый взгляд. На деле же все обстояло несколько иначе. Мне очень повезло, что мой отец так и не объявился. Краем уха я подслушал двух полицейских, полностью уверенных в его смерти. Я даже не помню, как выглядит бывший муж покойной фрау Круспе, что уж там говорить о родственных чувствах. Задумавшись о делах насущных, я споткнулся и едва не пропахал носом землю. От падения меня удержал весьма расторопный Тилль. − Осторожнее, − прошелестел его шепот, и я кивнул. Оставалось немного до конца земного пути. К счастью, не моего. Священник принялся читать молитву, шестеро специально нанятых работников медленно опускали гроб в жадно раззявленную пасть могилы. Я как завороженный наблюдал за этим, пока меня не тронули за плечо. Опомнившись, взял в руку комок земли, немного размял пальцами и бросил на золоченую крышку. В этот момент упали первые капли дождя. Я не чувствовал абсолютно ничего, глядя, как скрывается под землей тело женщины, бывшей когда-то моей матерью. Возможно, я никогда не любил ее. Уважение испытывал временами, праведный ужас, жгучее презрение…все что угодно, кроме любви. Даже банальной привязанности не существовало. И целуя холодный, покрытый микроскопическими стежками лоб мертвой Изабель, я ощутил лишь отвращение. Пустая, искореженная, никому не нужная оболочка. К чему все эти языческие ритуалы? Кремирование было бы лучшим решением. И избавило бы меня от чувства незавершенности. Тилль раскрыл зонт, и я прижался к наставнику, ища спасения от сплошных потоков воды. Стало очень холодно, я вздрагивал всем телом и стучал зубами, желая, чтобы мы поскорее покинули это чертово кладбище и ушли в тепло. − Потерпи, Рихард, чуть-чуть формальностей, и ты свободен, − попросил Линдеманн. Я мрачно посмотрел на него. − Я никогда не буду свободен. И ты тоже. Мы пленники режима, − и отвернулся. Историк хрипло рассмеялся. − Ты прав, конечно. Но все относительно и познается в сравнении. − Тебе следовало идти на факультет философии, − буркнул я. − Я проучился на нем целый год, прежде чем уйти на исторический, − хмыкнул Тилль. − А почему ушел? — я прищурился. − Меня не устраивали некоторые аспекты преподавания и программа в целом, − пожал плечами тот. − Я-я-ясно, − протянул я и втянул голову в плечи, жалея, что не взял хотя бы плащ. За какие-то пару минут я промок до нитки, и ткань неприятно липла к телу. «Пару формальностей» растянулись еще на два часа, и к их окончанию я успел проклясть весь белый мир. И когда я ехал на заднем сиденье линдеманновского Фольксвагена к нам домой (первым делом Темный забрал меня из квартиры, где была устроена настоящая мясорубка), хотел лишь одного — горячий душ и остаться наедине со своими демонами. − Как ты? — спросил Тилль, сворачивая на повороте. − Паршиво, − предельно честно ответил я. — Но бывало и похуже. − И в основном это из-за дождя, да? − Именно. Скорбь по безвозвратно ушедшей матушке тут не при чем, − я фыркнул. − Ты кричишь во сне, Рихард. И ее имя я тоже слышу, − серьезно заметил мой опекун. − Она не хочет отпускать меня. Вцепилась когтями и тянет туда, откуда нет возврата, − глухо произнес. − Я придумаю, как с этим разобраться, − промолвил Линдеманн, останавливая машину. Я дождался, пока он откроет дверь, и, захватив сменную одежду, скользнул в душ. Стащил с отвращением с себя мокрые тряпки, включил горячую воду и принялся смывать с себя весь серый, мутный и противный день. Но ничего не спасало от холода, который, кажется, навеки поселился в моих костях. Даже теплый шерстяной свитер, который я нацепил на голое тело. Так и просидел, дрожа как осиновый лист целую вечность. Ну, пока не пришел Тилль и не оценил мой растрепанный и жалкий вид. − На мокрого совенка похож, − он хмыкнул. − Я замерз, − хмуро отозвался я. — И это не смешно. − Разве я смеюсь? — на лице Темного не было и тени улыбки. − Нет, − пришлось это признать. − Хочешь, согрею? — он прищурился. − Почему нет, − резво вскочил и в один прыжок оказался рядом с его креслом. Чуть помедлил. − Ну же, − еще один взгляд, просвечивающий насквозь как рентгеном. Я с подозрением посмотрел на Тилля и все же рискнул. Сел к нему на колени и крепко прижался к груди, слушая, как неторопливо бьется его сердце. − Видишь? Я не кусаюсь, − он погладил меня по волосам и приобнял за плечи. − Но это не точно, − почти неслышно заметил я. Некоторое время мы молчали, не решаясь нарушить создавшуюся хрустально-хрупкую тишину. Мне так нравилось быть защищенным. И неодиноким. Вроде бы, Тилль тоже был не против компании в моем лице. За окном все поблекло, посерело. Шум машин скрылся за шуршанием дождя. Оглушительно громко тикали часы на полке. И мы были словно одни на целом свете. Так близко и в то же время так далеко друг от друга. В какой-то момент стало очень темно. Тени выползали из углов, почуяв свободу. Глаза историка поблескивали в густых, почти что бархатных сумерках. Черты лица заострились, придавая ему слегка потусторонний вид. Вообще, все вокруг было призрачным, будто стеклянным. И ледяной страх пробрал меня от макушки до пяток. Что, если я моргну, и все исчезнет? Эта комната, эти книги на полках, кресло, в котором мы сидим, сам Тилль? Пропадет без следа все, кроме меня. От этой мысли воздух как будто выбили из легких, глаза обожгло подступившими слезами. − Не бросай меня. Пожалуйста, − прошептал я. Щеки как-то быстро намокли, как и зеленая в белую клетку рубашка Линдеманна. − С чего бы мне…и в мыслях не было, − недоуменно сказал Тилль, в душе не подозревая, что могло послужить причиной такому резкому изменения моего настроения. − Все уходят от меня, рано или поздно. И ты уйдешь, − я всхлипнул. − Ни в коем разе. Я буду рядом, пока ты нуждаешься во мне, слышишь? Посмотри на меня, − он взял меня за подбородок, заставив поднять взгляд. — Веришь? − Да, − шмыгнул носом. И вспомнил слова ведьмы на балу фейри. И рисунок на стене злосчастного интерната. И стихи, которые я не должен был видеть. И много, много деталей, появившихся за год. Потому чуть подался вперед и поцеловал Тилля в губы. Легко и непринужденно. Но незавершенно, тут же отпрянув. Давая понять, что хочу большего. − Ты уверен, что хочешь этого? Сейчас? — вкрадчиво спросил он. Надо же, какой вежливый, слов нет. − Да, несомненно, — выжидающе посмотрел на него. Ну и выдержка, мне б такую. − Будь по-твоему, − мимолетный кивок. Я всегда поражался тому, как Тилль тонко чувствует мой настрой. Читает меня, как открытую книгу. И ведет себя соответственно тому, что увидел. Вот и тогда, далеким июльским дождливым днем, он сделал то, что от него требовалось. Поцелуй в одну щеку, во вторую, затем в губы. Сначала слабо, едва ощутимо, а затем напористее, сильнее, властнее. Потом он переключился на мою шею. Целовал, иногда чуть прикусывая зубами кожу. Мелькнула мысль, что останутся синяки. Ну и плевать. Пусть видят, кому я принадлежу на самом деле. − Позволишь увидеть тебя обнаженным? — прозвучал тихий вопрос. Цитата из песни «Depeche Mode», я слишком восхищен, поэтому лишь кивнул в знак согласия. Линдеманн медленно, до одури медленно снял с меня свитер и замер на мгновение, пожирая меня взглядом. Видать, давно задумал меня заполучить, но разрешения дождался. Спасибо ему за это. − Давай в спальню, а то у меня бедро болит, − попросил я, и меня легко подхватили, как пушинку. Мой преподаватель по истории отличный транспорт, хаха. И вот, я лежал на его кровати и видел, как в глазах наставника разгорается самое настоящее адское пламя. Расстегнул пуговицы на его рубашке, он ухмыльнулся. Горячий язык прошелся по моей груди, обводя по кругу соски, и я сдавленно охнул. И подумать не мог, что от таких простых, но нужных прикосновений у меня снесет крышу. Все было совсем по-другому, чем с призраком. В тот раз я чувствовал лишь ненависть, затаенный ужас и покорность судьбе. Сейчас же я любил всей душой того, кто касался меня. Позволил ему увидеть всего меня. Широкие горячие ладони оглаживали мое тело, заставляя меня трепетать. Я захлебывался от восторга и восхитительного ощущения — чувствовать на себе чью-то любовь. Я смотрел на Тилля, как он улыбается и закусывает губу, я буквально сгорал в его руках и видел за его спиной два черных как смоль крыла. Перья едва слышно шуршали и поблескивали в темноте. Теперь я знал истинный облик своего ангела. Прелюдия была долгой и невероятно изматывающей. Я изнывал от желания и, не побоюсь сказать, умолял Линдеманна не останавливаться. Он снисходительно посмотрел сверху вниз на меня — распаленного, расслабленного, покорного любому движению и жесту. − Тилль…пожалуйста… − прохрипел я и облизнул пересохшие губы. Темный смахнул челку со лба, крылья снова зашелестели. Провел по внутренней стороне моего бедра так, что пробежали мурашки. − Скажешь это? — многозначительная ухмылка. Даже в такие моменты находит время поиздеваться. − Я тебя хочу, − выдохнул и взглянул из-под полуопущенных ресниц. Он не удержался, как я и думал. Ощущать в себе чужие пальцы снова было не так уж непривычно. Разве что сегодня мой партнер никуда не торопился и хотел доставить как можно больше удовольствия. Я даже позволил себе негромко застонать. Потом вдруг стало как-то пусто и неуютно. Я поймал взгляд Темного и дерзко оскалился, призывая к дальнейшему. Не медли же, смотри, я твой. Жду тебя как благословления. Но вот он резко подался вперед, и я прикусил губу, зашипев. Больно не было, немного неприятно. Тилль заткнул мне рот поцелуем, отвлекая, и продвинулся дальше. Я утешал себя тем, что сам этого хотел. Очень-очень давно. И теперь казалось правильным выгибаться и стонать в полный голос, не сдерживаясь, отдаваясь целиком и без остатка. Я комкал простыню в руках, я задыхался, я кричал имя моего наставника, и, черт подери, мне было так хорошо, что было плевать, что подумают соседи, мертвецы и кто бы то ни был еще. Тилль теперь мой, мой навеки, и я принадлежу ему, так чего же еще надо для счастья? От нахлынувшего волной оргазма у меня перед глазами заплясали звезды, нет, даже целые галактики. На несколько секунд я выпал из реальности, а затем, взмокший, уставший, довольный донельзя рухнул на подушку. Долго еще не мог перевести дыхание, улыбался как безумный и бросал украдкой взгляды на Линдеманна. Он, наверное, от души посмеялся надо мной, но виду не подал. Я прильнул к нему, устроив голову на его груди. − Тилль, могу я спросить? − Ты уже спросил, − он усмехнулся. — Ну ладно, давай. − Что будет дальше? С нами и вообще, − робко поинтересовался я. − Тебе решать, − отозвался он, погладив меня по щеке. − Правда? — я удивленно вскинул брови. − Истинная, − он улыбнулся. − Тогда…все будет хорошо, − я потерся носом о его колючий подбородок и прикрыл глаза. Но Тилль ошибся. Судьба не всегда считается с людскими желаниями. Если быть точным, то почти никогда. Осенью нам пришлось вернуться в «Частную старшую школу-интернат № 13». И в этот раз она была не намерена отпускать своих жертв. Декорации, которые создавали иллюзию реальности, разрушались. На всех местных обитателях проявлялись отпечатки смерти. И я вернулся к злополучному болотцу вместе с Флаке. Оказалось, что это были его кости. Нет, Лоренц не исчез после этого. Только сильнее стала кровоточить рана на виске. − Тебе не сбежать. И Линдеманну тоже, − с грустью сообщил Крис. — Я пытался тебя предупредить, но ты не слушал. − Прости меня за все, Флаке. Я был временами груб с тобой и вел себя, как полнейшая свинья, − сказал я, виновато опустив глаза. − Не стоит, − он махнул рукой. — Рихард, ты можешь попробовать побороться с ней. Я продолжаю надеяться, что хоть у кого-то получится ее остановить. И дать нам покой, − по щеке Лоренца сбежала слеза. − Крис, я попытаюсь. Хотя бы ради тебя, − я положил ему руку на плечо. И рванул со всех ног в самую тьму — в здание школы. Стены потеряли остатки краски, остались только извечные рисунки — теперь они сочились кровью. Мир вокруг искривлялся, стекал, как намокшая под дождем глина с голема. Все было ненастоящее. Почему я понял это только сейчас? Вокруг одни мертвецы — уставшие, желающие лишь одного: оборвать жуткую недожизнь в путах вечно голодного и гротескного существа, маскирующегося под школу. Живых двое — я и Тилль. Но ненадолго. Меня пытался остановить сам воздух, резко уплотнившись, и мне пришлось продираться сквозь него, как будто это были заросли кустарника. Коридор удлинился до невозможности, я бежал, бежал и бежал, не думая сдаваться. Мой план был прост до невозможности. Я нашарил в кармане спички и, дьявольски ухмыльнувшись, поджег занавески на своем пути. Пространство резко прекратило изменяться, донесся едва слышный вой. О да, первая маленькая победа. Я влетел в кабинет истории и произнес срывающимся голосом: − Тилль, срочно уходим! − Что? Зачем? — он удивленно воззрился на меня. − Просто сделай, как я прошу. Объяснения потом, − взмолился я. − Ладно, ладно, − наверняка он посчитал, что у меня помутнение рассудка. Не исключено. Как только Линдеманн переступил порог, я бросил зажженную спичку ему на стол, и огонь принялся жадно пожирать все бумаги. − Рихард! — проигнорировав возмущенный вопль историка, я схватил его за руку и потащил за собой, попутно подпаляя все, что могло гореть. Огонь очищает. И тьму в том числе. Мы смотрели на догорающее здание, медленно рассыпавшееся и разваливавшееся. Искры взмывали в воздух, обугленные балки потрескивали. У входа стояли полупрозрачные силуэты и неотрывно смотрели на меня. Один из них помахал мне рукой и улыбнулся. − Возможно, я когда-нибудь пойму до конца, что здесь произошло, и зачем ты это сотворил. Но не сегодня, − мрачный Темный сидел на чемодане и щурился на пламя. − Я расскажу все с самого начала. Но попозже, когда мы уедем подальше от этого проклятого места, − я бросил окурок на асфальт и раздавил пяткой ботинка. − Даже так? — преподаватель приподнял бровь. — Малютка-пироман, вот угораздило связаться с тобой. − Судя по вашим стихам, герр Линдеманн, вы к огню тоже неравнодушны, − я хмыкнул и прикрыл рот ладонью, поняв, что сболтнул лишнего. − Тому, кто шарится по чужим вещам без разрешения, будет назначено особое наказание, − мстительно произнес Тилль, и я склонил голову, соглашаясь с ним. *** Я откладываю почти закончившуюся ручку в сторону и тру уставшие глаза. Закончить повесть о моей жизни оказалось не так уж просто. Алеют подобно крови чернила на топорщащихся страницах, ветер из приоткрытой форточки треплет их из стороны в сторону. Я иду курить на балкон и смотрю на спящий город. Переосмыслив все произошедшее за много лет, я пришел к выводу, что рушить созданное ценой огромных усилий и пары жизней, не следует. Я готов признать свою вину и пойти на уступки, лишь бы вернуть любимого человека. Делаю последнюю затяжку и щелчком пальцев отправляю сигарету в полет. Тлеющий оранжеватый огонек прочерчивает ночную темень и затухает далеко внизу. Пожалуй, нехорошей квартире не стоит ждать сегодня очередного самоубийцу. Я не сдамся так легко. Набираю номер Тилля. Спустя кучу времени. Сколько я ему не звонил? Месяц? Два? Три? Сбился со счета. Моя обида была слишком глубока. Это сейчас понимаю, каким был идиотом. Тогда же все мои действия казались правильными и обоснованными. − Абонент находится вне доступа зоны сети, − произносит металлический голос. Сбрасываю и повторяю попытку. То же самое. Зло пинаю стенку и меряю шагами комнату. Куда же он мог подеваться? Сам же говорил, что будет рядом, когда буду в нем нуждаться. И где? − Ты сам его оттолкнул, − о нет, опять этот гребанный призрак! − Заткнись, − ровно отвечаю. − Ты же знаешь, что я прав. И даже если замолчу, зерно сомнения прорастет в твоей душе, − ехидно замечает голос. − Оставь свои метафоры для кого-нибудь другого, − отмахиваюсь как от назойливой мухи. − Хочешь дам небольшую подсказку? — звучит заманчиво, я прекращаю бродить и задумчиво смотрю на опустевший стакан с виски. − Валяй, − нехотя соглашаюсь. − Ищи его там, где все началось, − звучит ответ, и я остаюсь совершенно один. Секунду спустя до меня доходит. Хватаю куртку и пулей вылетаю из квартиры. Как я сам не догадался! Дорога длинная, почти пять часов, но я не теряю надежды, внимательно глядя на шоссе. Помня опыт предыдущих лет, готов ко всему. Когда мы позорно бежали из интерната, кто только не вставал на нашем пути. По этим призракам можно было бы составить целую энциклопедию. Даже вечный скептик Тилль поверил в сверхъестественное. Ненадолго, правда. Некоторое время спустя он стал говорить, что произошедшее нам привиделось. Коллективные галлюцинации, ага. Очень правдоподобно звучит. Особенно если посмотреть на шрам на моей левой ладони, оставшийся от когтей какой-то горбатой твари, сторожившей ворота. Как мы выжили тогда, до сих пор неясно. Огонь, ясное дело помог, но чтобы изгнать такую мощную сущность, как проклятая школа, требовалось нечто более весомое, чем коробок спичек и пролитая мною кровь. И вот, через четырнадцать лет я снова ехал в альпийскую глушь, прямо в пасть льву. Мой невидимый сосед не очень этому рад, хотя сам подал идею. Фридрих по понятным причинам не хочет возвращаться в место, в котором провел в заточении не один десяток лет. Как-то раз я спросил у него, зачем было вселяться в меня, да еще с таким трудом. − Понимаешь, Рихард, призраком быть очень хреново, − ответил он. — До тебя я был пленником. Из меня постоянно выпивали все накопленные силы. А потом появился ты, и вместе с тобой надежда на полноценную жизнь в подлунном мире. − Ты лишил меня девственности, ублюдок, − мрачно заметил я. − Не удержался, прости, − с толикой виноватости отозвался дух. — Уж слишком ты красив. Тучи сгущаются по мере моего приближения к интернату. Чувствую страх Фридриха, что означает очень маленький успех предприятия. Призраки не должны бояться, особенно других призраков. − Эта тварь сильнее меня раз в десять, а то и больше, − обреченно сообщает привидение. — Если бы я мог с ней справиться, то не стал бы пользоваться твоим телом. − Есть идеи, как ее одолеть? — заметив покосившийся указатель, сворачиваю направо. − Вообще никаких. Хватай в охапку своего Линдеманна и тикай оттуда, − советует Фридрих. − М-м-м, звучит неплохо, − в туманной дымке показываются острые шпили ограды, и я невольно вздрагиваю. − Постараюсь тебя поддержать по мере сил. − Спасибо на добром слове, − хмыкаю и останавливаю машину. Неподалеку стоит Фольксваген моего любовника. Фридрих оказался прав, и мне это совсем не нравится. − Тилль! — оглядываюсь, но никого не вижу. Иду дальше. На калитке висит ржавый замок. Дергаю ее на себя. Крепко держится, зараза. Вздыхаю и лезу через забор, стараясь не порвать брюки об острые шпили. Успешно спрыгиваю на той стороне и отряхиваюсь. И замечаю знакомую широкоплечую фигуру в пальто. − Тилль! — снова окликаю его и бегу со всех ног к Темному, который замер возле развалин школы. Но с ними что-то не то. В воздухе из синеватого свечения складываются контуры здания. Такого, каким оно было в мой первый приезд. Я недоуменно верчу головой, но наваждение не пропадает. Линдеманн даже не оглядывается. Только делает шаг к входу в проклятый интернат, к прямоугольному проему, в котором плещется сама тьма. Я слышу десятки, сотни голосов, они зовут моего Тилля, и он даже не думает сопротивляться! Изо всех сил рвусь к нему, но между нами как будто выросла стена. Бьюсь в нее всем телом, пинаю ногами, зло кричу и матерюсь, но ничего не происходит. Даже мой призрачный сосед не может помочь. − Ты опоздал, − говорит Фридрих. − Нет, ты не прав! Не прав, понял?! — не оставляю попыток прорваться. Тилль все ближе к жадной пасти потусторонней сущности, и я ничего не могу с этим сделать. Мгновение — и мой ангел навсегда скрывается во мраке. Светящиеся контуры тут же продают, как и невидимая преграда. Я подбегаю к развалинам, прохожу их насквозь. Пусто. Как и в моей душе. Падаю на колени. Слез нет. Только подступает к горлу комок. Я вою как раненый зверь, упав лицом в пожухлую траву. Я приехал слишком поздно. Почему я не отыскал Тилля раньше? Почему не раскаялся? Слишком много почему, слишком много ошибок. Они привели меня на самое дно. − Вернись. Пожалуйста, вернись, − шепчу, не отводя взгляда от остова интерната. Лишь карканье ворон слышится вдали. Вдруг налетает ветер. Он впивается в лицо, заставляет распрямиться и смотреть в безучастное небо, пронизывает до костей, сбивает дыхание. Я задыхаюсь, в глазах темнеет. Неужели это конец? Такой банальный, скучный и болезненный. Я больше не чувствую свое тело. Так вот она какая — смерть. Или же?.. *** В глаза бьет свет. Неприятный, искусственный. Очень хочется пить, горло как будто разодрано чьими-то обоюдоострыми когтями. Веки тяжелые, словно налитые свинцом. Кое-как открываю глаза и тут же зажмуриваюсь. Слишком ярко. Потом все же привыкаю к обстановке и осматриваюсь. Медицинские лампы, вот оно что. Белый потолок то и дело норовит уплыть в сторону, ловить его сложновато. Перевожу взгляд на стену, и череп взрывается болью. − Он очнулся, − слышу чей-то голос и поворачиваю голову в его сторону. Кажется, это врач. Очки, шапочка, халат, стетоскоп. Все как надо. − Где я? — язык еле-еле ворочается во рту, сказанное едва можно разобрать. − В психиатрической лечебнице, − охотно отзывается доктор. − Почему? — господи, как же мне плохо! − У вас шизофрения, герр Круспе. С ярко выраженным бредом и галлюцинациями, − звучит не очень-то правдоподобно. Недоуменно хмурюсь. − А где Тилль? — глупо надеяться после случившегося, конечно, но попробовать стоило. − Кхм, Рихард… его не существует. Тилль плод вашего воображения, − с сожалением сообщает очкарик. − Этого не может быть. Он вполне реален, − заявляю с полной уверенностью. Вот только жив ли? − Ну вот, я же вам говорил. Его случай очень тяжелый, − говорит док кому-то в сторону, я прищуриваюсь и замечаю еще одного человека. Знакомого мне. − Кристоф? Какого черта вы тут делаете? — удивленно смотрю на одного из призраков из моего…сна? Или же моей жизни? Я уже не знаю, что правда, что ложь. − Откуда ваш пациент знает мое имя? — недовольно интересуется Шнайдер. Притворщик гребанный. Я-то знаю, кто ты на самом деле. − Возможно, кто-то из персонала упомянул при нем, − пожал плечами мой лечащий врач. Кристоф приближается ко мне походкой хищника, и я прищуриваюсь. − Герр Круспе, мы с вами не знакомы лично, − не обманешь, окаянный! − Я бы так не сказал, − скрещиваю руки на груди. — Долго притворяться вам не удастся. Очкарик чешет затылок. − Уж не знаю, ждать ли нам ремиссии. Обычные препараты не помогают. Шнайдер оборачивается к нему. − Немудрено, Альберт. У него столько уважаемых профессоров побывало, и все разводили руками. − Вы считаете, что я болен, − взгляды присутствующих обращаются ко мне. — Но это не так. − Отчего же? — почти что ласково спрашивает Альберт. − Я попал сюда по ошибке. Врачи понимающе кивают. − Все так говорят, когда приходят в себя, герр Круспе, − мерзко улыбается Крис. Приподнимаюсь на локтях и пристально смотрю ему в глаза. Потом притягиваю к себе за воротник халата и шиплю на ухо: − Ты можешь сколько угодно корчить из себя врача, но мы с тобой прекрасно знаем, как все обстоит по правде. Он скалится и отвечает мне так же тихо: − Да, знаем. Но вся разница в том, что я обладаю властью, а ты нет. Тебе никто не поверит, бедный шизофреник Рихард Цвен Круспе. Мы играем в гляделки некоторое время. Зрачки Кристофа донельзя узкие. И зубы острые как иглы. Мгновение — и я бросаюсь на него, опрокидываю на пол и душу изо всех сил. Призрак под личиной человека натужно хрипит. Выглядит вполне натурально. Для всех, кто не посвящён. Меня довольно скоро оттаскивают. Я отбиваюсь, как могу, царапаюсь и кусаюсь, но понимаю, что проиграл. Причем давным-давно. Возвращают обратно на больничную кровать, фиксируют ноги, руки и шею. На меня навалились сразу три огромных бугая-санитара. Шнайдер с показным пренебрежением отряхивается, к нему подбегают несколько симпатичных медсестер, спрашивают, все ли нормально. Я с ненавистью смотрю в ярко-синие глаза врага и продолжаю вырываться. Мне вкалывают какую-то дрянь в вену, и я слабею с каждой секундой. − Знаете, герр Вайсс, давно было пора переходить к более радикальным мерам, − говорит Кристоф, и его коллега кивает. Мне на голову надевают какой-то обруч с проводками, в зубы вставляют кусок резины. Я безучастно смотрю на напряженные лица, мелькающие надо мной. Что ж, я слишком устал бороться. Так устал. Щелкает рубильник, и все тело прошивает болью электрический заряд. И я принимаю белую вспышку, захлестнувшую весь мир, как избавление.