Чернильные осколки прошлого

Пол был холодным. И мокрым. Неприятно. Вообще, любое движение было неприятным и болезненным. Желание шевелиться отбило напрочь. Потому я продолжал лежать, уткнувшись носом в колени и обхватив их руками. С моим телом было что-то не так. Как будто я снял кожу ненадолго, походил без нее и затем снова надел. И теперь она жала в некоторых местах, как пальто, меньшее размером, чем нужно. Интересно, думал я. Плитка, на которой я растянулся, влажная от моей крови, воды или чего еще? Наверняка я выгляжу более чем непривлекательно. И отчего-то мне плевать. − Рихард? Черт возьми, я тебя обыскался! — знакомый голос прервал мои раздумья, и сильные руки подняли меня с пола. — Зачем прятался? И почему ты весь в грязи? Эй, посмотри на меня, − чуть встряхнули за плечи, и я нехотя открыл глаза, увидев Линдеманна, который почему-то отпрянул. − Что? — я недоуменно приподнял бровь. − Твои глаза…они разного цвета, − озадаченно сообщил преподаватель, пристально рассматривая меня с ног до головы. — И все-таки потрудись объяснить, где тебя носило целый день. Я, признаться, волновался. − Неважно, − отрезал я, ища любую отражающую поверхность, дабы убедиться в словах Темного. Нашел обломок стекла, аккуратно взял двумя пальцами и вышел на свет. Мой взгляд мне не понравился. Радужка одного глаза так и осталась голубой, зато на втором полностью почернела. Выглядело так, как будто ее совсем нет. − Бред. Полнейший бред, − моргнул и взглянул снова. Ничего не изменилось. Разве что мои губы на секунду искривила жуткая ухмылка. Значит, во всем виноват призрак, вселившийся в меня. Хотелось бы знать, понимает ли он, что изменения в моей внешности слишком заметны? − Побочный эффект моего соседства, − прошелестел голос в моей голове. — Ничего не поделаешь. Я поморщился. − Придется купить темные очки, − как ни в чем не бывало сказал я и зашагал вперед. Тилль пока не должен знать о произошедшем. Если честно, я сам не до конца понимаю, что происходит. Но ощущение близкого конца крепнет с каждым мгновением. Паутина рвется. Да. Именно так можно описать ситуацию. И как помешать скорейшей развязке, понятия не имею. − Уверен, что не хочешь рассказать? — осторожно поинтересовался историк, следовавший за мной по пятам. − Вполне. − Мне как биологу интересно. Гетерохромия, как правило, врожденная. И твой случай уникален. Но раз так, не буду навязываться. Гетерохромия. Забавное название. Хоть что-то во мне гетеро. От этой плоской шутки я расхохотался в голос, приведя Линдеманна в еще большее недоумение. Мне внезапно понравился имидж неуравновешенного подростка, который мне всю жизнь навязывали. Хотели — получите. Расхлебывайте полной ложкой. − Спасибо за понимание, − я резко развернулся и произнес это Темному прямо в губы. — Вы все узнаете, но позже, − и продолжил путь, ухмыляясь. Я ощущал невероятную свободу. Двойнику ли благодаря или чему другому — без разницы. Я стал другим и знал, что это еще не все изменения. Приятно открывать в себе что-то новое. Некоторое время спустя, ближе к концу мая, я наблюдал за Тиллем, повествовавшим о промышленном подъеме в Европе во второй половине девятнадцатого века. На его лбу появилось несколько новых морщинок, под глазами залегли синеватые тени. Воротник рубашки был чуть измят, галстук повязан чуть криво, мне даже захотелось его поправить. В целом, преподаватель выглядел очень усталым. Близился конец учебного года, и его пагубное влияние было заметно на всех нас. Я снова ощутил жгучий стыд, который мне удавалось запихать куда подальше с переменным успехом, ненароком поймав взгляд историка, и отвернулся. Я все же не мог себе простить, что отдался какому-то гребанному духу без особого сопротивления и выражения неудовольствия с моей стороны. Я чувствовал себя грязным и в прямом, и переносном смысле. И эту грязь было ничем не смыть. − Попробуй кровью, − услужливо подсказал внутренний голос, и я скрипнул зубами, приказывая ему заткнуться. Тот, кто захватил мое тело, пока ничем не проявлял свое присутствие, разве что бесцеремонно вмешивался в мои разговоры с кем-либо. Или будил посреди ночи, нашептывая всякую бессмыслицу и заставляя ворочаться в постели. Но я знал, что рано или поздно этот призрачный ублюдок проявит себя в самый неподходящий момент. Приближавшиеся экзамены отвлекли мое внимание от посторонних вещей, и на довольно продолжительный период подготовки я превратился в машину для заучивания дат, текстов, правил и терминов. Никогда не уделял столько времени учебе, как в этом ужасном интернате. Что на меня нашло, до сих пор неясно. И когда я вышел из кабинета, где у меня приняли последний в этом году зачет, я понял, что меня тяготило. Лишь пару дней, прежде чем я расстанусь с тем, кого люблю, на довольно долгое время. Останусь на растерзание матушки, ее многочисленных подруг и нестерпимой, глухой тоски одинокого лета. Кое-как я доковылял до своей комнаты. В глазах предательски защипало. − Уже скучаешь? — невесело усмехнулся Флаке, подняв взгляд от учебника по химии. − Не описать как, − еле слышно ответил я, кусая губы. − Так почему не навестишь его? — прошелестела страница. − Я боюсь. Непонятно чего. − Как тяжело быть мной, − горестно вздохнул Кристиан и захлопнул книгу. — Пойдем. Хватит стесняться и тупить. Я упрямо покачал головой и вцепился в спинку кровати, что не помешало худосочному с виду Лоренцу поднять меня на ноги и потащить за собой. − Крис, пусти! Ты не должен этого делать! — верещал я, тщетно пытаясь вырвать руку из необычно крепкой хватки костлявых пальцев соседа. − Должен. Как твой друг, я просто обязан, − еще одна усмешка. — Поражаюсь тебе. Рушишь все мои многомесячные усилия одним мановением руки. − Это ты еще о чем? — я сделал непонимающий вид, но мы оба знали, о чем идет речь. Несмотря на то, что именно из-за Кристиана я попал в нехорошую ситуацию с местными потусторонними тварями (я до сих пор не уверен, является ли Крис одним из них), я все еще доверял другу. Благодаря ему наши с Линдеманном отношения сдвинулись с мертвой точки. А между тем Флаке не терял бдительность и следовал точно выверенному плану. − Герр Линдеманн! Рихард хотел с вами поговорить, − он окликнул преподавателя, и тот обернулся, заинтересованно поглядев на нас. − Если так, то почему же он сам ко мне не обратился? — прозвучало довольно едко. − Он, видите ли, стесняется. Я ему чутка помог, − охотно разъяснил мой сосед, и я едва не провалился под землю от стыда. − Бог ты мой, да он весь красный от смущения! — Тилль приблизился, насмешливо прищурившись. — Можешь идти, Кристиан. Спасибо за неравнодушие к страданиям одноклассника, − он кивнул, и Лоренц с победной улыбкой удалился. − Придурок, − прошипел я ему вслед и опустил взгляд в пол, не решаясь посмотреть на Линдеманна. − Отнюдь, − я ощутил тяжелую ладонь на своем плече. — Он ведь прав, не так ли? − Так, − нехотя согласился, закусив губу. − Не надо бояться, Рихард. И молчать. Особенно со мной, − пальцы сжались сильнее. — Давай ко мне в кабинет, лишние свидетели нам не нужны. Я послушно следовал за ним, словно заблудшая овечка за пастухом. Все-таки хорошо, что мой друг подсуетился и устроил нашу встречу. Следующая, вероятней всего, состоится не скоро. По молчаливому приглашению я сел напротив учителя, сложившего руки в замок и ловившего взглядом каждый мой жест. Чувство вины не оставляло меня, но в то же время я не мог выдавить ни слова. Ненавижу подобное состояние. − Итак, − еще один колючий взгляд. — Есть что-то, о чем мне нужно знать? Я дернулся как от удара током. Он подозревает? Уж больно язвителен и холоден со мной. − Тилль… − я рискнул посмотреть ему в глаза. — Июнь кончается. Я не хочу уезжать. От вас. Он, кажется, удивился. Закинул ногу на ногу, наморщил лоб. Взгляд стал встревоженным. Я потянулся, взял Линдеманна за руку, ощущая тепло его шершавой ладони и пальцев. − Скажите честно: вы будете скучать? — блеснул болотной зеленью его задумчивый взор, историк смахнул отросшую челку прочь. − Несомненно, − он с сожалением посмотрел на разделявший нас стол. Я понял все без слов. Подошел и обнял со спины, уткнувшись носом Темному в макушку. Я не представлял, как буду обходиться без него. − Как думаете, продержусь два месяца? — наверное, произнес чересчур грустно. Тилль задрал голову, взглянув на меня. − Надеюсь, однажды мы встретимся с тобой не как учитель и ученик. Вне школы, − он улыбнулся. − Я тоже надеюсь, − где-то в глубине души затеплилась маленькая искорка надежды. Мы обязательно увидимся. Точно знаю. − Мы телефонами можем обменяться, − его вдруг осенило. Я замер на мгновение, а потом зашарил по карманам в поисках гаджета. — Готов? − Да, − я спешно открыл контакты. Линдеманн продиктовал номер, потом я написал в строке имени заветные пять букв. − Теперь твой, − лукавая ухмылка. Я оттарабанил заученные цифры и вздохнул с облегчением. Хоть мы и живем далеко друг от друга, возможность связаться будет. − Звони, если возникнет желание. Выкрою для тебя время. − Было бы здорово, − я с сомнением посмотрел на дисплей. — А можно фото? На контакт поставить. − Да без проблем, − историк пригладил волосы и нацепил очки, приняв одновременно строгий и комичный вид. Я сделал пару фото про запас и подправил настройки. − Ну вот, теперь все как надо, − я улыбнулся. − Почти, − я не успел и глазом моргнуть, как Тилль оказался рядом в два прыжка и коснулся моих губ своими. — Я тебя люблю, Рикке. Не забывай об этом. Пожалуй, это был самый светлый и прекрасный момент за последнее время. А дальше наступила темная полоса. Даже не черная. Коричневая. И это не шоколад. Матушка приехала почти позже всех. Я нехотя спустился с крыльца, волоча за собой чемодан. Изабель усердно изображала радость от встречи со мной, но выглядело это фальшиво. Захотелось сплюнуть, но я не стал расстраивать родительницу раньше времени. − Рихард, мой мальчик! Как ты повзрослел! — я хладнокровно снес облобызание моих щек кроваво-красными губами. − Ты так считаешь? — ровно отозвался я, с помощью Джона складывая вещи в багажник. − Конечно, дорогой, − меня отправили на заднее сиденье. Как предсказуемо. − Как там Генрих? — буднично поинтересовался я. Моя мать странным образом изменилась в лице. Водитель резко затормозил на повороте. − Понимаешь, Рихард…впрочем, узнаешь, когда приедем. Есть сюрприз для тебя, − ненавижу, когда она резко меняет темы. Как будто я маленький, и мне ничего нельзя доверить. − Что ж, не буду донимать расспросами, − опять меня спас плеер, хотя и порядком надоевший. И дикие лесные пейзажи за окном. Снова шел дождь. Настроение падало все ниже и ниже. Интуиция буквально вопила о том, что случилось что-то нехорошее. Или же случится в ближайшем будущем. Четыре часа пролетели незаметно. Я слишком глубоко погрузился в мысли, пожираемый плохими предчувствиями. Музыка шла фоном, только усиливая напряжение. Джон выглядел встревоженным и расстроенным, но вел все так же аккуратно, как и всегда. Значит, ему тоже все известно. Но запрещено говорить мне. Интересные дела творятся. До дома оставалось совсем чуть-чуть. Я убрал наушники и смотрел во все глаза на родной поселок. Что-то было не так, определенно. Наконец машина остановилась. Я буквально вылетел из нее, громко хлопнув дверью. Окна дома были заколочены досками. На заборе огромными красными буквами горела надпись «Продано». − Что за.? — я в ужасе оглядывался, не веря своим глазам. Старых удобных качелей больше не существовало. От моей любимой вишни остался жалкий пенек. Клумбу с пионами безжалостно разрыли. На месте розовой аллеи застыли колючие почерневшие остовы. Библиотеку так и вовсе снесли. Мне хотелось упасть носом во влажную землю и завыть. − Что ты сделала с моим садом? Куда ты дела библиотеку? — я зло посмотрел на Изабель. Щеки довольно быстро стали влажными. — И где, черт возьми, мой друг?! − Генрих…он уехал, − замявшись, ответила мать. − Не лги мне! — я резко сократил расстояние между нами. — Только не о нем. Повторяю еще раз: Где. Мой. Друг? − Генрих погиб, − глухо ответил водитель, и мать бросила на него полный ненависти взгляд. — Точнее, он сломал шею, упав с лестницы. − Что? — я зашатался, еле сумев устоять на ногах. — Этого не может быть. Не может. − Зачем ты ему сказал? — зашипела фрау Круспе на Джона. − Ну вас всех к черту! — крикнул я и бросился к дому. Выбить дверь оказалось несложно. Я вбежал в прихожую, подняв клубы пыли. Где-то позади ругалась моя мать с личным водителем и, возможно, бывшим любовником. Отстраненно осмотрелся и ступил на лестницу. Она скрипела еще сильнее, чем я уезжал. Вел неспешно ладонью по перилам, чувствуя каждую неровность и царапину. Дышать было сложно, но я должен был сдержаться. Еще немного. Ободранные стены, желтые пятна на потолке, немногочисленная мебель, затянутая в мутно-белую пленку… − Почему это здесь? Неправильно, неправильно, − бормотал я, кружа по знакомым до боли коридорам. — Верните…верните мне мой дом. Наконец я добрался до своей комнаты. Она была так же пуста и безжизненна, как и остальные. Но я знал, что искать. Отодвинул половицу, пошарил в темноте и достал скомканный листок. Развернул дрожащими руками и прочел: − Я, Рихард Цвен Круспе, клянусь быть братом и другом навеки нижеподписавшемуся человеку. Да будет так. Я, Генрих Вольфганг, клянусь быть братом и другом вышеподписавшемуся человеку. Да будет так. Постскриптум: в случае смерти одного из участников клятва разрушается. А потом я прижал лист с текстом клятвы и разрыдался, упав на пол и свернувшись клубком. Мне было очень-очень больно. Пыль набивалась в нос, рот и глаза, но мне было плевать. Я потерял практически все. Мой первый и чуть ли не единственный друг покинул меня навсегда, забрав с собой частичку моей души и большой кусок детства. − Рихард, пойдем. Нам еще в Берлин ехать, − меня хотели поднять, но я отбивался как мог и нес полнейшую чушь. — Хватит реветь как баба! Возьми себя в руки, − рявкнула Изабель, и я получил болезненный пинок под бок, что положения не улучшило. − Иза, прекрати, − видимо, Джон счел нужным вмешаться, и меня оставили в покое. − Зачем ты привезла меня сюда? Чтобы помучить? Таков твой сюрприз — мое разбитое сердце? — прохрипел я, остервенело потирая глаза. — Что ж, у тебя получилось. Где могила Генриха? — обратился я уже к водителю. − Я отвезу тебя попозже, − тихо ответил он, и я кивнул с благодарностью. Хоть кто-то остался верным мне. − Ты все не так воспринял, − нервно протараторила мать, теребя в руках ремешок от сумки. — Я бы рассказала тебе. Когда-нибудь. Мне не хотелось тебя ранить. − У тебя получилось ровно наоборот, − устало сказал я. Как жаль, что мой друг так и не обзавелся телефоном. Тогда о трагедии стало бы известно раньше. А что я бы сделал? Если Генрих погиб давно, в учебное время, меня бы все равно не отпустили на похороны. Истерика отступила, но терпкая горечь слез осталась. Почему все покидают меня, рано или поздно? Чем я заслужил вечное одиночество? Так было, сколько я себя помню. Немногочисленные друзья отдалялись от меня. Уезжали, переставали звонить и писать, просто игнорировали. Теперь вот смерть, неожиданная и сбивающая с ног. Сердце медленно, но верно охватывал страх. За Тилля. Он вполне мог попасть под губительное влияние моей судьбы. Я не могу допустить, чтобы с ним что-то случилось. Мой наставник, мой спаситель, моя первая и единственная любовь. Я открыл галерею, в частности, папку «Камера» и посмотрел на фотографию Линдеманна. Решусь ли я набрать заветный номер или хотя бы напечатать короткое смс? Явно не сейчас. Я совершенно потерян и не сумею подобрать нужных слов. − Куда мы едем? — как обычно, я пропустил слова матушки мимо ушей. − Говорю же, в столицу, − с толикой раздражения отозвалась она, но тут же смягчила тон. — Все вещи уже в новой квартире. И твои книги в том числе. − О-о, это радует, − до меня стал доходить смысл сказанного. — Мам, можно тебя попросить кое о чем? − В пределах разумного, − Изабель прищурилась, наблюдая за мной в зеркало заднего вида. И только тут я заметил, что гетерохромия пропала. Странно. − Мне нужна гитара. Пока классическая, − я рассматривал свои ногти. — Потом понадобится электро. − Музыкой решил заняться? Похвально, − она хмыкнула. — Сходим вместе, выберем достойный инструмент. Меня решили почтить своим присутствием, какая неожиданность. Отнюдь не приятная в свете последних событий. Я еще сильнее зол на свою мать. За молчание. За вранье и недоверие. Чего мне еще ждать от этой коварной и непредсказуемой женщины? Не удивлюсь, если в ближайшей всемирной войне она окажется виноватой, а на все обвинения лишь снисходительно улыбнется и попросит бокал мартини. − Ладно, − оставалось лишь согласиться. Тем временем мы въехали в огромный и серый от дождя город. Честно сказать, у меня дух захватило. К своему стыду, я дальше соседнего поселка нигде не бывал. И Берлин поразил меня в самое сердце, которое забилось в два раза быстрее. Мимо проносились автомобили, сигналя и сверкая огнями. По бокам возвышались внушительные небоскребы, чьи верхушки пропадали в грозовых тучах. Затем пошли здания поменьше, и у одного из таких Джон остановил машину. Во дворе росли высоченные пирамидальные тополя, что мне понравилось. Аккуратные стриженые лужайки, блестящие белой краской бордюры…неплохо. − Двенадцатый этаж, − возвестила фрау Круспе, когда мы оказались в лифте, и я нажал нужную кнопку. Серая кабина плавно скользнула вверх, и все же я почувствовал себя крайне неуютно. Особенно посмотрев на узкую черную щель между полом лифта и этажом. Внезапно свет замигал. Я переступил с ноги на ногу, стараясь не поддаваться панике. Спустя мгновение лифт замер. Кто бы сомневался. − Так бывает иногда, − с напускным равнодушием сообщила Изабель. Но она боялась. От нее исходил явственный запах страха. Чуть кисловатый и отвратительный. Когда это у меня успело обостриться обоняние? Джон, напротив, был само хладнокровие. Он попробовал ткнуть на кнопку вызова диспетчера, но его нехило шарахнуло током, он даже пошатнулся. − Чертовщина какая-то, − пожал плечами водитель, перепробовав весь пульт управления. — Но я не думаю, что это надолго. Прошло пятнадцать минут, прежде чем выдержка моей матери дала трещину. − Так дальше продолжаться не может. Мы слишком долго здесь торчим, − она пнула дверцы, потом попробовала раздвинуть. Теперь на нас сквозь расстояние сантиметров в десять смотрела тьма, затаившаяся между этажей. − Зря ты это сделала, − флегматично заметил Винчестер, потерев подбородок и прикрыв глаза. − Почему? — матушка изящно приподняла бровь. Так вот от кого у меня это, подумалось отчего-то. А после мы услышали металлический скрежет снизу. И он приближался. Я смотрел на замершую на дисплее цифру 8, Изабель орала на Джона, Джон матерился сквозь зубы. − Сделай что-нибудь! Не стой столбом! Убери это! — короткие отрывистые фразы вызвали у меня улыбку. Неужели ей не ясно, что существу из шахты плевать на звуки, которые издают его жертвы и на действия, которые они могут совершить? Когда в щель между дверей пролезла шестипалая ладонь и поскреблась о носок туфли матери, та взвизгнула ультразвуком и чуть было не взлетела под потолок. − Рихард, разве тебе не страшно? — водитель с уважением и удивлением взглянул на меня. − Я разучился бояться, − спокойно ответил. И это был не я. − Знаешь, как разобраться с этим? — Джон указал на желтый глаз, мелькнувший в проеме. − Пожалуй, − призрак, взявший контроль над моим телом, хрустнул костяшками пальцев и склонился до уровня твари. — Послушай меня сюда, мелкая дрянь. Если сейчас же не уберешься с глаз моих долой, то я вырву их голыми руками и запихаю тебе в задницу. Я понятно объясняю? Видимо, аргумент оказался весомым, и сущность поспешила скрыться в темноте. Двери захлопнулись, и лифт продолжил движение. − Рихард…что это было? — Изабель неожиданно быстро пришла в себя и уже поправляла макияж, смотрясь в зеркальце на пудренице. − Ничего особенного. Подъезд красили недавно, судя по запаху, вот и привиделось. Другой я мастер отмазок, ничего не скажешь. − Я клянусь, что этот зверь был здесь! Вот царапина на моей обуви, как доказательство, − упорно произнесла фрау Круспе. − Ты споткнулась на входе, − услужливо встрял водитель. − Но… − Тебе надо отдохнуть с дороги. И все забудется, − мягко сказал я, выводя родительницу из лифта. − Придется поверить вам на слово, − зазвенела внушительная связка ключей, потом скрипнул замок, и мы вошли в квартиру. Она была отделана в оттенках зеленого, что расслабляло. Чего моей матушке не занимать, так это чувства вкуса. Даже моя комната выглядела вполне вменяемо. − Мне нравится, − вынес я вердикт. Джон хмыкнул. − Теперь у тебя будет простор для прогулок, − мать хлопотала на кухне. Ну, доставала из холодильника замороженную пиццу и ставила в микроволновку. Хозяйственной Изабель никогда не была. Не хватало времени и желания, как она сама говорила. А вот я в этом плане не совсем безнадежен. Кое-что готовить научился, проводя время в обнимку с планшетом, где были открыты многочисленные вкладки кулинарных сайтов. Лениво жуя фастфуд, я искал места, которые непременно стоило бы посетить. И как раз рядом с моим домом оказался большой парк. С него-то я и решил начать. Надо было отвлечься и поразмыслить, и подобное место подходило как нельзя лучше. Ближе к полуночи я отправился опробовать ванную комнату. Душ был зачетным, с кучей непонятных кнопочек и функций. Их я отложил на потом, включив воду погорячее и просто отмокая под сплошным потоком, смывавшим с меня грязь и боль прошедшего дня и лишние мысли. Я протер запотевшее зеркало и посмотрел на свое отражение. Левый глаз снова почернел. − Вот начудил сегодня, а. И зачем, спрашивается, − двойник лишь усмехнулся. — Не считаешь нужным посвящать меня в свои планы? Ну и не надо, − я показал самому себе язык. В конце концов, до него мне дела нет, пока он не переходит допустимые границы. Постель была необычайно мягкой и прохладной, но даже полный комфорт не смог привлечь ко мне долгожданный сон, что избавил бы от тягот дня. Перед глазами стоял Генрих, такой, каким я видел его в последний раз. И к горлу подступал комок. − Как же ты так, друг? — прошептал я, и призрак прошлого грустно улыбнулся. − Как говорится, пути господни неисповедимы. Хоть ты и не верующий, фразу должен заценить. Я кивнул и утер украдкой слезу. − Не сдавайся, Рихард. Помни, чему я тебя учил. − И смерть ты встреть, как старую подругу, − процитировал я один из заветов друга. Тот одобрительно хмыкнул и исчез навеки. Утро в кои-то веки оказалось не пасмурным. Солнечный луч безошибочно угодил мне в глаз, и я спрятался от навязчивого дневного светила под одеялом. Дома никого не оказалось, что не могло не радовать. После чисто символических водных процедур я направился на кухню, где сделал себе большую кружку черного крепкого кофе. Давно об этом мечтал. Задумчиво прихлебывая напиток мелкими глотками, я смотрел в окно на играющих в песочнице детей лет четырех-пяти. Они сидели вокруг странной конструкции из куличиков и держались за руки, покачиваясь из стороны в сторону. Взрослых поблизости не было. Замечательная картина. Чего только не придумают. Темноволосый мальчик поднялся на ноги, взял игрушечный нож, произнес что-то, все закивали. А потом он полоснул фиолетовым лезвием себе по руке, и на песок хлынула самая настоящая кровь. Я подавился кофе, не в силах оторвать глаз от происходящего. Тем временем скульптура в центре пошатнулась и потеряла форму, превращаясь в нечто пугающее и неправильное. Дети неотрывно смотрели на нее. И вдруг синхронно перевели на меня взгляд белесых глаз. Я нырнул под стол и долго еще не решался выйти из своего укрытия. А когда все же смог, то во дворе было совершенно пусто. − У нас же нет песочницы, − рассеяно произнес я, допивая остывшую горькую жидкость из кружки. Надо срочно выйти на воздух, промелькнула единственная разумная мысль за сегодня. И я пошел разыскивать более-менее подходящую одежду для прогулки. Как выяснилось, большинство вещей стали мне неимоверно велики, некоторые на два размера. Пришлось проделать в ремне дополнительные отверстия, чтобы джинсы с меня не падали. Спускаться решил пешком, чтобы избежать нежелательных происшествий. Вышел и вдохнул полной грудью. Да, четыре стены определенно меня угнетают. Особенно после интерната, порядком порушившего мою и без того хрупкую психику. Отмахнувшись от неприятных воспоминаний, я открыл Гугл-карты и еще раз проверил свой маршрут. Сегодня он не был большим. Я только начинаю исследовать Берлин, торопиться не следует. Вспыхнул красный флажок, отмечающий мое местонахождение, протянулась синяя нитка до зеленой точки конечного пункта назначения. Все правильно, можно идти. В наушниках играло что-то героическое, кажется, Сабатон, и утренние события постепенно стирались из памяти. У меня почти получилось не зацикливаться на мистических элементах в моей жизни, уж слишком они часты. Если постоянно обращать на них внимание, то можно и с катушек съехать. А провести остаток жизни в психиатрической лечебнице не очень привлекательная перспектива. Я и не заметил, как дошел до парка. Чугунные витые ворота привлекли мой взор, и даже возникло желание сделать пару фото. Внутри было много-много деревьев. В основном, стройные, только что отцветшие липы. Сладковатый запах до сих пор висел в воздухе. Детскую площадку я постарался поскорее проскочить, опасаясь увидеть что-то не то. Забредая все дальше и дальше, рассматривая причудливые рисунки на асфальте и мелькающие в зарослях скульптуры (выглядело несколько жутко), я наслаждался жизнью. Прохожих мне не встретилось, только парочка трясогузок пробежала у самых ног, и где-то в кронах деревьев громко возмущалась сойка. Черный кот спрыгнул с ветки стремительной молнией, я едва успел отойти. Зверь прищурил умные желтые глаза, рассматривая меня, и я рискнул приблизиться и погладить нового знакомого. Тот не возражал, утробно мурлыкая и норовя потереться о мои ноги. Потом я совсем обнаглел и взял животину на руки. Кот оказался довольно тяжелым, пришлось сесть на ближайшую скамейку. Мне позволили прикоснуться к пушистому, в белых вкраплениях животу, и некоторое время я сидел, постигая нирвану с помощью древнейшего египетского божества. Затем зверь вскочил, потянулся, несильно впившись когтями мне в колено, и залез носом в карман. − Вкусного ничего нет, − с сожалением сказал я, но, как выяснилось, кот искал не это. Он вытащил зубами телефон и положил мне в руки, выжидающе глядя. — На что намекаешь? — я провел по дисплею, разблокировав. Виджет погоды гласил: в Берлине слабая облачность, юго-восточный ветер 3 м/с, температура 24 градуса Цельсия. И тут меня осенило. − Да ты просто гений! — открыть сообщения и ввести нужный номер было несложно. Но вот с текстом смс возникли затруднения. Несколько минут я провел, разглядывая фонарный столб и пытаясь подобрать нужные слова. Видимо, моему новому знакомому надоело ждать, и он взял инициативу на себя, умудрившись нажать на иконку вызова. − Эй, зачем? — я попытался сбросить, но кот был против, пришлось смириться. Шли длинные гудки. — Плохая была идея, − укоризненно произнес я. Асмодей (так я его назвал) снова проверил остроту когтей на моих джинсах. Вдруг я услышал знакомую мелодию. Совсем неподалеку. Вот только где мне довелось услышать ее раньше? Я наморщил лоб, вспоминая. Вроде бы в школе. Негусто, однако. И все же странно. По спине пробежал холодок. Неужели и здесь меня достанет проклятый интернат? Наконец абонент на том конце провода взял трубку. − Алло, Рихард? Я уж и не думал, что ты позвонишь, − Тилль усмехнулся. − Здравствуй…те. Я тоже не думал. Но, как видите, получилось. Волей случая получилось так, что я теперь живу в Берлине. Так вот. Как насчет встретиться? — офигеть, какой я смелый стал! − Почему бы и нет, я только за. − Я сейчас в парке… − чуть запнувшись, я произнес название. — Сижу на скамейке в самой глуши. А вы? − Обернись, − сказали мне в ответ, и я осторожно развернулся. Линдеманн непостижимым образом оказался позади. − Как, черт возьми, вы это делаете? — я аж закашлялся от возмущения. − Тайна, покрытая мраком, − он постучал мне по спине, и я смог восстановить дыхание. − Ну вообще беспредел, − я фыркнул и только тогда заметил, что Асмодей куда-то подевался. — Не поверите, нашей встрече способствовал черный кот. Правда, он предпочел ретироваться, когда выполнил свою задачу. − Вот как? Бывает же, − Темный сел рядом, и я придвинулся ближе. Он смерил меня оценивающим взглядом. — У тебя крайне болезненный вид. Случилось чего? Я сделал вдох, потом выдох. − Еще как.