***
— Отец! — Робин отчаянно рвется из рук Данкана и Дэна Скарлета. — Отец! — Господин, не надо вам смотреть... От дома, куда до свадьбы Малкольм Хантингтон поселил Гислейн, остался лишь обугленный остов. Пожар потушили до того, как огонь перекинулся на соседние жилища, но спасти тех, кто был внутри, не смогли. Крестьяне выносят с пепелища три обгоревших до неузнаваемости тела, осторожно опускают на расстеленную мешковину. Робин кусает Данкана за руку, пинает Скарлета, вырвавшись, кидается туда и на полпути врезается в отца Суэйна. — Не нужно, мастер Робин! — священник, над которым они с Гаем столько раз подшучивали, и которому шалость Робина едва не стоила жизни, крепко прижимает его к себе. Он помогал тушить, и весь покрыт копотью. От едкого запаха гари у Робина першит в горле. — Вам не надо это видеть. — Папа... — бормочет Робин, вцепившись в прожженную в нескольких местах рясу. — Леди Гислейн... Кто третий? Он не хочет слышать, не хочет знать, но не может не спросить. Гая нет среди собравшихся людей, нет в маноре. А на земле лежат три тела. — Похоже, это лорд... Роджер Гисборн, — отец Суэйн гладит Робина по голове. — Узнали его пояс и кинжал. И рост подходит. Ступайте, мастер Робин, я обо всем позабочусь. Вашего отца и леди Гислейн подготовят к погребению, как должно... насколько это возможно. — И лорда Роджера, — Робин выпрямляется. — Он был объявлен мертвым, и он прокаженный, — отец Суэйн вздыхает. — И он явился сюда, проник к своей бывшей жене. Может, и дом поджег. — Он просто хотел увидеть ее последний раз, он любил ее... — у Робина срывается голос. Он кашляет, сжимает кулаки и договаривает: — А огонь уничтожил проказу. Лорда Роджера должны похоронить по-христиански, как рыцаря, как воина короля. Я приказываю. Отец Суэйн смотрит на него так, словно впервые видит, потом кивает. — Хорошо, сэр Роберт. Робин разворачивается и медленно идет прочь. Через несколько шагов он срывается с места и бежит, захлебываясь слезами от горя и облегчения. Его отец погиб страшной смертью вместе с Гислейн, но Гая в доме не было...~
Робин сидит на кровати Гая в Локсли, обхватив руками колени, и смотрит в темноту. По щекам текут слезы. В своей спальне он не может сомкнуть глаз, а здесь хоть как-то засыпает. Маковое молоко, которое дает ему Матильда, пить не хочется — от него тяжелая голова. После пожара прошло две седмицы. Первые несколько дней Робин искал Гая повсюду: обшарил каждый амбар и сарай, каждую конюшню и хлев в округе, проверил все их секретные места. Безрезультатно. Изабелла тоже пропала, но это его не удивляет — Гай наверняка увел ее с собой, чтобы не проболталась, где он прячется. Когда Сим заявляет, что, может, это Гай поджег дом, а потом сбежал, Робин кидается на него с кулаками, умудряется повалить на землю и, не помня себя, бьет, пока кто-то не ловит его за руку. Лишь тогда он понимает, что в кулаке зажат камень. Сим стонет, лицо у него в крови. Над ними стоит сэр Эдвард, который и остановил Робина. Сима уносят в дом знахарки, а Робина сэр Эдвард отводит в манор, заставляет выпить подогретого вина, промывает разбитые костяшки. Данкан стоит рядом, держит миску с отваром. Робина никто не ругает. Сэр Эдвард не говорит про драку, только про охоту, про поездку на турнир в Йорк вместе с ним и Мэриан, а он почему-то чувствует себя как на суде. Ни на охоту, ни в Йорк ехать нет желания — там не будет Гая. Робин понимает, что виноват, ужасно виноват, хуже того — совершил предательство, позволив Гаю взять на себя вину за выстрел. Промолчал сразу и не сознался после, убеждал себя, что расскажет правду, если отец Суэйн умрет. Он бы не допустил, чтобы Гая казнили, ни за что не допустил бы. Просто ему было страшно. Но обошлось. Он позвал отца, чтобы остановить Лонгторна, потом Гая выпустили из-под ареста, и все стало как раньше... ненадолго. Робин всхлипывает и сворачивается в клубок на кровати. Гай злится на него, наказывает. И он заслуживает наказания за свое предательство, такое нельзя прощать. Наверное, сам он не простил бы. Но ведь Гай всегда прощает, что бы он ни натворил. Он проползет на коленях через весь Локсли или даже до Ноттингема, сделает что угодно, только пусть Гай вернется. — Иисусе, Пресвятая Дева, — бормочет Робин в темноту, — пожалуйста, пожалуйста, пусть он вернется...~
Через два года Робин еще ждет. В комнате Гая все остается, как при нем. На столе лежат свитки, а в потайном отделении сундука — фибула, которую Робин украл для него на осенней ярмарке у йоркширского кузнеца. Мог купить, но так было интереснее. Он по-прежнему приходит спать сюда, подолгу лежит в темноте и говорит, словно Гай может его услышать. Рассказывает о поездке в Йорк, о том, что попросил прощения у Сима за ту драку, что учится бою на палках, и когда Гай вернется, они сразятся, он точно победит, и Гай должен будет учить его дальше. Рассказывает, как управляет имением и другими землями, и что сэр Эдвард ему помогает, а Мэриан дразнится, когда у него пальцы в чернилах. О своей первой девушке, смешливой Раннильт, служанке в Найтон-холле, рыжей, голубоглазой и с пышной грудью. О богатом урожае, о победе на турнире лучников. Об отце Суэйне, который с пьяных глаз принял козла за дьявола и потащил в церковь, чтобы провести экзорцизм...~
Еще через год Робин приходит сюда покрытый пылью, усталый и с красными глазами. Кладет на кровать лук, пустой колчан, медленно опускается на край. И рассказывает о бароне Фицалане, который решил прибрать к рукам часть земель Хантингтонов на юге графства и был уверен, что пятнадцатилетний юнец ничего не сможет противопоставить трем десяткам наемников. Известие о нападении на Лэнхем привез старик-управляющий, ему чудом удалось уйти от погони. Его лошадь пала в шести милях от Локсли, и остаток пути он бежал. Робин собрал всех молодых мужчин, а сэр Эдвард отправил с ними десять стражников. Робин говорит тихо, слова падают, как тяжелые капли воды... или крови. Люди барона сожгли четыре дома в Лэнхеме, убили несколько человек. Из наемников не выжил никто, и половину отряда уложил Робин — четверых еще до того, как они успели взвести арбалеты. Последнюю стрелу он выпустил в спину удирающему Фицалану. Можно было подстрелить лошадь и взять барона живым, но Робину стало жаль животное. Лошадь он отдал вдове одного из убитых крестьян. Робин заканчивает говорить, поднимается, забирает колчан и лук и выходит. Наутро он приказывает убрать все вещи Гая в сундук, а сундук — в кладовую. Больше он не заходит в эту комнату. И не ждет. Робин наконец-то понимает, что Гай бросил его навсегда. Слишком жестокое наказание за одну детскую ошибку...***
— ...Но значительнее-то было б левую. — Что? — Робин сообразил, что пропустил весь рассказ Скарлета. — Я говорю, шериф велел отрубить мне левую руку, а Гисборн заявил, что лучше правую, так, мол, наказание будет значительнее. Но ведь он знает, что я левша, — повторил Дэн, помолчал немного и добавил: — Странный он, мастер Робин. Иногда от него такая жуть продирает, точно в собственную могилу смотришь. Но при нем стражники не берут больше, чем положено по закону. И девиц трогать не смеют. Гисборн двух запорол насмерть, сам. Из-за них Салли утопилась, они ее прямо на свадьбе, вдвоем... — Я заставлю выплатить тебе вергельд<a href="#note1"><sup>1</sup></a> за руку, — перебил Робин. Слышать имя Гая было невыносимо, каждый звук — как стрела в сердце. Он-то думал, что все угасло, быльем поросло. Робин не предполагал, что когда-нибудь они вновь увидятся. Но вот Гай вернулся, спустя столько лет, и детская обида вспыхнула с новой силой. И не просто вернулся, а забрал его поместье, калечил его людей. Дверь дома отворилась. На улицу вышел парнишка лет тринадцати с луком в руке, но при виде Робина опрометью кинулся назад. — Не бойтесь! — крикнул Дэн. — Это хозяин! — Выходите, — позвал Робин. Люк вернулся, а следом появился и старший брат, Уилл. — Отец для меня сделал, — с гордостью заявил Скарлет-младший, показывая Робину тисовый лук с тетивой из свитых оленьих жил. — А почему ваш такой изогнутый? — Это сарацинский, он сделан из множества тонких пластин, склеенных друг с другом. Когда я стреляю, он разгибается, становится прямым, — Робин поднял лук и натянул. — Он небольшой, но очень сильный. — Говорят, вы можете попасть в человека за милю, — Люк восторженно смотрел на Робина. — Я буду много тренироваться и тоже так смогу! — Надеюсь, тебе не придется стрелять в человека, — Робин через силу улыбнулся. — Отец тоже так говорит, — Люк фыркнул. — А вы много врагов убили, когда сражались вместе с королем? — Все, все, хватит! — прервал сына Дэн. — Хозяин устал с дороги. — И я тоже устал, — встрял Мач. — Смотрите, мастер Робин! — Люк взял стрелу, натянул лук и прицелился в стену овина в тридцати шагах. — Выше подбородок, — скомандовал Робин. — И... Стрела сорвалась с тетивы и воткнулась в землю примерно в ярде от цели. Курица, искавшая там червей, подскочила и с громким квохтанием умчалась прочь. — ...не забудь сделать вдох, — закончил Робин со смешком. Уилл, Дэн и Мач тоже рассмеялись, а Люк смущенно поскреб в затылке. — Не учел поправку на ветер. — Хорошая опора для вас с Джейн, — сказал Робин, глядя, как Люк с Уиллом ловко поправляют изгородь. Дэн покачал головой, лицо его омрачилось. — Она умерла два года назад. У меня остались только мальчики. В Локсли все голодали, и в других деревнях тоже. Леди Найтон привозила зерно, но его не хватало, мы отдавали почти все детям. Я слишком поздно заметил, что Дженни ничего не ест, чтобы мальчикам доставалось больше. — Мне жаль, Дэн. Жаль, что меня не было здесь... Он замолчал на полуслове — раздался громкий стук копыт, и из-за поворота появился отряд стражников. Робин кивнул Мачу, и они оба отступили под навес коновязи, в тень. Стражники спешились, пошли по домам, вытащили крестьян и согнали в центр деревни, где остановились два всадника. Один на чалой кобыле и в простой одежде, скорее всего, оруженосец. Под вторым был вороной, какого мог позволить себе только очень богатый лорд или рыцарь. Робин видел его со спины: высокий, широкоплечий, с темными волосами до лопаток, в черных кожаных штанах и таком же дублете. — Ведите всех сюда! — низкий, чуть хрипловатый голос прозвучал как удар хлыста. Этот человек привык отдавать приказы. Робин пригнулся, прячась за изгородью, скользнул к соседнему дому. Стражники продолжали обшаривать дома и приволокли еще несколько человек. — Пекарь Йестин сказал, что у него украли десять мешков муки, — продолжал всадник в черном. — И он привел пастуха, который видел, как телега, груженная мешками, ехала в сторону Локсли. Кто-нибудь знает, где украденное? Крестьяне молчали. Мужчины хмуро смотрели в землю, женщины прижимали к себе хнычущих детей. — Десять мешков муки — это два солида, — пробормотал Мач. — Виселица. — Да, но не доказано, что вор из Локсли, — шепнул в ответ Робин. — А на телеге могло быть что угодно, и не украденное. Один стражник вытащил из сарая упирающегося парня, второй нес два мешка. — Сэр Гай, — он поднял мешки повыше. — На них цеховой знак, такой же, как у пекаря Йестина. Робин застыл на миг, впился взглядом в резкий профиль всадника. Гай. Ну конечно, кто еще мог приехать в Локсли с отрядом стражи, как к себе домой! Помощник шерифа, бывший друг, почти брат, ставший теперь врагом. Он двинулся дальше, скрываясь за спинами крестьян. Стражники его не видели. — А остальное? — Больше не нашли. — Сюда его. Стражник толкнул парня ближе к лошади, и тот повалился на колени. — Томас, сын Ричарда Гидденса, — Гай чуть наклонился вперед. — Кто помогал тебе воровать? Может, тебя заставили украсть? Парень замотал головой. — Пастух сказал, что видел на телеге троих. Скажи их имена, и я проявлю снисхождение. Два солида, поделенные на троих, это меньше солида на каждого. Отделаетесь отрубленным пальцем, поркой и колодками, — Гай обвел крестьян взглядом. — Кто был с ним? Все так же не раздалось ни слова. — В таком случае, тебя вздернут первым, — Гай пожал плечами. — Потом мы найдем твоих сообщников и повесим их тоже, — он махнул рукой стражникам. — Забирайте мальчишку! — Стойте! — Робин вышел вперед, и крестьяне поспешно расступились, пропуская его. — Гай Гисборн? — Для тебя сэр Гай Гисборн, — процедил державший вора стражник. — Поклонись хозяину! Робин слегка наклонил голову, потом выпрямился и встретился с Гаем взглядом, пытаясь отыскать в нем хоть что-то от друга детства. Что-то, что позволило бы сделать шаг навстречу. Но синие глаза, когда-то смотревшие на него с теплом и любовью, сейчас могли заморозить воду в жару. И если глаза — зеркало души, то душа Гая была чернее адской бездны. Робину хотелось кричать, но он заставил себя говорить спокойно. — Сэр Гай Гисборн, — произнес он с издевкой и даже удивился, что не сорвался голос. В горле скребло, как от песка Святой земли. — Я Роберт Локсли, граф Хантингтон. Это моя земля, мое поместье, и я больше не нуждаюсь в твоих услугах. На плечи Робину лег подбитый горностаем плащ, принесенный Мачем. — Мой лорд, — оруженосец опустился на колено. Дэн Скарлет и его сыновья, стоявшие неподалеку, первыми склонились в глубоком поклоне, все крестьяне последовали их примеру. Робин видел, как светлеют лица его людей, но у него на сердце царила непроглядная ночь.