***
Ноттингем, тремя месяцами ранее — Где тебя черти носят, Гисборн?! Вейзи раздраженно швырнул на стол перо. — В Лэмли, милорд, — Гай закрыл за собой дверь, прошел в кабинет и остановился в двух шагах от стола. — Там убили шорника. Вейзи скривился. — Одним сервом меньше, подумаешь. Нечего тратить время на всякую чепуху. У нас в камерах хватает желающих сплясать в петле. — Когда я поймаю убийцу, и мы его вздернем, вас будут считать поборником справедливости, — Гай скрестил руки на груди. Такие разговоры случались каждый раз, когда он занимался делом, которое не пополняло сундуки принца Джона и самого Вейзи. Спорить было бесполезно, но за полтора года на должности помощника он отлично изучил шерифа и знал, как повернуть все в нужную сторону. — У шорника осталась жена и двое детей, а вы знаете, что смерды скоры как на проклятия, так и на благословения. Колючие глаза шерифа с подозрением впились в Гая. — Гисборн, ты издеваешься? Это такая шутка? — Нет, милорд, — Гай ответил предельно честным взглядом. — Ах, ну да, ты же не умеешь шутить, — Вейзи фыркнул. — Вы сами учили меня, милорд, что смердам нужно иногда бросать жирную кость, — продолжал Гай почтительно. — Чтобы держать их в узде. — Да, ты прав, — Вейзи милостиво улыбнулся. — Ладно, лови своего убийцу. Но сначала налоги. — Собраны, милорд. — И в Локсли? — шериф снова прищурился. — И в Локсли, — Гай кивнул. — Троих пришлось высечь и отправить в колодки, зато у всех, кто не хотел платить, тут же нашлись припрятанные монеты. — Надо было не в колодки, а на виселицу, — Вейзи пристукнул ладонью по столу. — По-моему, ты слишком добр к этим грязным вилланам. Забыл, как они во главе с Хантингтоном вышвырнули твоего отца, а потом и тебя с маленькой сестрой? И что земли твоих предков больше тебе не принадлежат? Гай усмехнулся. — О нет, милорд, этого я никогда не забуду. Но мне кажется, неразумно резать курицу, которая несет золотые яйца. Мы дали им небольшое послабление, и они стали лучше работать. А посидеть в колодках на солнцепеке, с поротой спиной и после двух кружек соленой воды — отличный урок для строптивых. Остальным вряд ли захочется опробовать его на своей шкуре. К тому же скоро страда, нужно как можно больше рук. Вешать их было бы неразумно. — Соленой воды? — Очень соленой, милорд. И на спину тоже. — Вижу, ты не безнадежен, — шериф встал, подошел к Гаю и потрепал его по щеке. — Молодец, Гиззи. — Учусь у вас, милорд. Гаю стоило усилий не сломать ему руку — как и всегда, когда Вейзи до него дотрагивался. Видимо, шериф уловил что-то в его взгляде, поскольку быстро сделал шаг назад. С некоторых пор он проникся к помощнику уважением с немалой долей страха: после того, как Гай вытряс из лорда Эсмонда имена противников принца Джона в Ноттингеме, тайно отправлявших послания королю. То, что не удалось за два дня палачу, за какой-то час сделал Гай. Правда, он сообщил лишь немногое из того, что узнал. Но этого хватило, чтобы окончательно войти в доверие к Вейзи, а заодно и напугать. Гай мысленно усмехнулся, вспомнив, как шериф блевал за дверью пыточной. Рожденный в семье торговца, Вейзи всегда люто завидовал тем, кто по праву крови стоял выше, мог карать и миловать. К тем, кто носил титул, и чье имя предварялось «сэром» или «лордом». Власть была для него самым вожделенным, самым лакомым куском, и он шел к ней, не гнушаясь никакими средствами. Сначала глава торговой гильдии, потом — приближенный принца Джона, к чьим ногам он положил золото и чужие жизни. Вейзи не прогадал, сделав ставку на брата короля, на его алчность, на слабость к женщинам и желание сесть на трон. Получив из рук принца Джона власть не только над простолюдинами, но отчасти и над лордами, он упивался ею. Любил смотреть на казни и пытки, но в первую очередь ему нравились отчаяние и страх осужденных. Вейзи наслаждался тем, что жизнь и смерть людей зависела от росчерка его пера, от взмаха платком, зажатым в его кулаке. Иногда он заменял кому-нибудь повешение или колесование оскоплением, отсечением руки, ослеплением, а после Гаю приходилось выслушивать длинные речи о его милосердии. Вейзи обожал власть, но был не хищником — падальщиком. И купаться в крови в прямом смысле было для него чересчур. В отличие от Гая. — Ступай, — Вейзи махнул рукой. — Даю тебе три дня на это убийство. Потом у меня есть для тебя важное поручение.***
— Куда Вейзи тебя отправляет? — переспросила Мэриан. Они с Гаем медленно ехали вдоль опушки леса, со стороны — обычная прогулка. И главное, здесь не было лишних ушей. Гнедая кобыла Мэриан, подаренная Гаем, то и дело игриво косилась на его вороного, прядала ушами и норовила перейти на рысь. Сэру Эдварду его частые визиты, ухаживания и беседы с Мэриан наедине были не слишком по душе, все-таки она помолвлена, однако он не возражал. Робин далеко и ничем не мог им помочь, тогда как у Гая сейчас власти куда больше, чем у бывшего шерифа, к тому же старика. Лордов, которые жадно поглядывали на земли Найтонов, хватало, а Вейзи не помешал бы никому из них выкрасть Мэриан и силой склонить к свадьбе. В свои двадцать семь она, конечно, считалась старой девой, но ее красоту признавали даже злоязычные завзятые сплетницы. А манор и солидные владения делали ее еще желаннее. Сэр Эдвард был сердит на Робина: обвенчайся они с Мэриан до его отъезда в Святую землю, охотники за приданым остались бы ни с чем. Замужнюю женщину к браку не принудишь. Это стало еще одной причиной, по которой сэр Эдвард позволял Гаю ухаживать за ней. Она нуждалась в защите. Гай был жесток, и люди его боялись, но с Мэриан он пылинки сдувал. Сэр Эдвард поступился бы и гордостью, и честью, лишь бы дочь была цела и невредима. — В Акру, — повторил Гай. — С лордом Годфри, сэром Клиффордом и еще кое-кем. — И зачем? — А ты как думаешь? — Кровь Христова! — Мэриан так резко натянула повод, что лошадь негодующе захрапела. — Король? Гай, не смей! Это уже не просто убийство... — Мэр, я сто раз объяснял тебе, что спасти лорда Эсмонда было не в моих силах, — Гай поморщился и тоже остановился. Из-за того случая они поругались, и Мэриан несколько дней с ним не разговаривала, несмотря на то, что сведения, которые он скрыл от шерифа, сберегли несколько жизней. В конце концов, она смягчилась, но напоминать ему об этом не перестала. — Я убил его быстро и только после разрезал на части. Заодно Вейзи немного припугнул. А палач наверняка развязал бы ему язык, и тогда смертей было бы гораздо больше. — Да, я помню, — Мэриан вздохнула. Методы Гая нравились ей не всегда, и она временами злилась на него. В том числе за то, что была вынуждена признавать его правоту. — Но покушение на короля... Это государственная измена. Если ты попадешься, сам знаешь, что тебя ждет. — Принц Джон хочет смерти Ричарда и велел Вейзи все устроить. Он отправляет меня во главе отряда, — Гай подъехал к ней вплотную. — Я не могу отказаться. Это поручение означает, что Вейзи полностью доверяет мне. Он считает меня не слишком умным, но исполнительным и преданным. И я получаю Локсли. Гай вытащил из-за пазухи свернутый пергамент, скрепленный печатью шерифа. — Вот, я потребовал заверить все письменно. Манор теперь мой, вместе с пятью деревнями. Когда Робин вернется, то заберет их обратно, и другие земли тоже. — Ты ведь не собираешься на самом деле убивать короля? — голос Мэриан дрогнул. — Скажи, что не собираешься, Гай! Он выпустил повод и взял Мэриан за руку. — Ну конечно, не собираюсь. — Но если ты не выполнишь приказ Вейзи... Гай заглянул ей в глаза. — Я ведь просил тебя доверять мне, помнишь? — Я доверяю, — она накрыла его ладонь своей. — Правда. Просто мне страшно. — Не бойся, все будет хорошо. Я знаю, что делаю. — А лорд Годфри и остальные? — Они-то как раз намерены убить короля, — Гай усмехнулся. — А поскольку наши планы не совпадают, придется им остаться в Святой земле.***
— Тебе лучше вернуться в Фоксборо, — Гай швырнул на кресло перчатки и принялся расшнуровывать бригандину. — Если что-нибудь пойдет не так... — То я как всегда прикрою вашу задницу, сэр Гай, — перебил Альгер, принимая у него тяжелый доспех. — Вам нужен верный человек. — Если что-нибудь пойдет не так, мы останемся там оба, — договорил Гай. — А у тебя сын. Ты же не хочешь, чтобы он рос без отца? После смерти Роджера Торнтона Альгер стал оруженосцем Гая, сопровождал везде. Отправился с ним в Ноттингем, отказался уезжать, когда он решил подобраться к Вейзи. Гай доверял ему, как доверял сестре и Мэриан. И Робину, даже спустя проведенные порознь годы. Альгер несколько раз отвозил письма Изабелле и передавал на словах весточки от нее. Отправлять письма с оказией они не рисковали — Вейзи считал Гая безземельным рыцарем, лишившимся всего по вине графа Хантингтона и жителей Локсли. А то, что его слуга изредка навещал стариков, у которых небольшой надел в другом графстве, подозрений не вызывало. Но Святая земля — не другое графство, а покушение на короля, пусть и ложное — не письмо. Гай не хотел лишать ребенка отца, как когда-то лишился он сам... и Робин по его вине. За свою преданность Альгер не заслуживал сгинуть в сарацинских песках. Это была не его война. — Я не хочу, чтобы мой сын презирал меня как труса, — Альгер повесил бригандину на распорки и повернулся к Гаю. — И чтобы Милли прокляла меня за то, что я вас бросил в трудный час. Да она меня не то что в постель, на порог не пустит! Я ведь почему стал наемником — шестому сыну в семье не на что надеяться. В монастырь я не хотел. Вот и продавал меч свой тому, кто больше платил. А вы дали мне землю, я женился на Милли, а не сдох в грязи. Я поклялся, что буду вам верен до смерти. И я буду верен, чтоб мне провалиться! Пусть я и младший сын, но я Торбьерн, а Торбьерны всегда держат слово. — Ну ты и разошелся, — Гай хмыкнул. — Ну что ж, тогда завтра поедешь со мной в Найтон, хочу попрощаться с Мэриан. По дороге поговорим и подумаем, что делать. Лошади точно не шпионят для Вейзи. И скажи, чтобы принесли вина.***
Акра, Палестина, год 1191 от Р.Х. Лагерь воинства Христова раскинулся под Акрой.* Меньше чем в миле, за холмами, стояла армия Саладина. Позади города, опоясанного крепостной стеной и широким рвом, сколько хватало глаз, простирались желтоватая земля и песок. Здесь не было лесов, к которым привык Гай, не было полей, засеянных рожью и пшеницей. Жесткая трава, кое-где с россыпью мелких желтых и голубых цветов, низкорослые кустарники, дикие маслины и странные невысокие колючие деревья, дававшие небольшие сладковатые плоды — сабар,* как называли их сарацины, — вот и все, что росло на каменистой почве. Неподалеку текла река, извилистая, как след змеи в песке, с коричневатой водой. Зато в городе зеленели роскошные сады с кустами роз и жасмина, с фруктовыми деревьями и виноградом, чья густая листва дарила спасительную тень. Во дворах богачей были колодцы, выкопанные на глубину в десятки ярдов, а бедняки брали воду из общих, на площадях, или из узких каналов — арыков. Большая гавань щетинилась мачтами десятков галер, крутобоких купеческих и военных парусников, между ними сновали рыбацкие лодки. Там густо пахло солью и водорослями, дегтем, рыбой, нагретым деревом, шерстью, солониной, пряностями — казалось, в эту смесь запахов можно завернуться. Слуги и рабы таскали сундуки, бочки, тюки, свернутые ковры, по длинным настилам из досок выводили или заводили на борт лошадей с прикрытыми тканью глазами. Шум стоял, как на большой осенней ярмарке в Ноттингеме, и стихал только к ночи. В городе Гай видел английских и франкских рыцарей, германцев, госпитальеров, храмовников,* сарацинских воинов — и ни одной стычки, не считая пьяных драк между самими крестоносцами. Эзра, служивший исмаилитам еврей-работорговец, в доме которого скрывались посланцы принца Джона, пояснил, что великие полководцы заключили перемирие. Неизвестно, сколько оно продлится, но пока солдаты могли отдохнуть и залечить раны, а мирный люд — не бояться за свои жизни. По словам того же Эзры, король и султан вели переписку, наносили друг другу визиты, слали дары. Саладин даже отправил к Ричарду своего лучшего лекаря. — Его величество был ранен в бою, легко, хвала небесам, — Эзра знал английский и франкский и, стремясь угодить гостям своего хозяина, охотно отвечал на вопросы. — Но когда на землю изливается столь сильная жара, рана может загнить, и в кровь войдет антонов огонь.* А лекари султана — великие целители. Ходят слухи, что среди них есть даже магррибы!* Гай, удивленно качая головой, слушал длинный рассказ — витиеватый и цветистый, как узорчатая вязь на стенах здешних домов и сарацинских церквей. По его мнению, все это было неразумно и нелогично. Король доверился вражескому лекарю, который мог беспрепятственно избавиться от него — отравить или пустить кровь так, что не остановишь. Тут и охрана ничего не успела бы сделать. Султан же, напротив, помогал Ричарду скорее подняться на ноги, справлялся о его здоровье, присылал свежие фрукты и драгоценный лед, доставляемый с гор Ливана. Гай трижды побеждал на турнирах и, конечно, не добивал упавшего противника, а ждал, пока тот встанет, поднимет оружие или признает поражение. Но в настоящем бою, тем более на войне, все средства хороши. — Пути королей неисповедимы, — пожал плечами Альгер, когда Гай поделился с ним своими соображениями. — Главное, что это перемирие нам на руку. Они шли по одной из узких улочек в сторону главной площади — центра городской жизни. От нагретых за день стен и камней струился горячий воздух. С дувалов свисали гроздья красных, белых, розовых цветов, их аромат смешивался с запахами благовоний, жареной баранины, мокрой шерсти от сохнущих на заборах ковров. Где-то ревел осел, лаяли собаки, бранились женщины, смеялись дети. Мимо пробежали трое босоногих мальчишек в белых длинных рубахах, один прижимал к себе плетеный садок с серыми красноклювыми птицами — видимо, наловил силками, — которые ценились за сладкозвучное пение. Богачи держали их десятками, в доме Эзры тоже висело несколько клеток. Окрестности Гай с Альгером обследовали первым делом, сразу после прибытия: три дня с утра до позднего вечера кружили по городу, запоминали разные пути к базару и порту, на случай, если потребуется быстро уходить и затеряться. Пары десятков слов на сарацинском, выученных от моряков, хватало в дополнение к жестам, чтобы объясниться при необходимости. Сейчас они покинули дом Эзры под видом похода в веселый дом. Нужды в этом не было, рабыни развлекали и ублажали гостей, просто Гай хотел спокойно обсудить планы, идущие вразрез с планами шерифа и принца Джона. Да и кислые физиономии спутников, недовольных жарой и отсутствием на столе свинины, ему осточертели. Гаем они тоже были недовольны, но с некоторых пор не подавали виду, наоборот, заискивали. Попытки лордов, возмущенных, что над ними поставили «какого-то выскочку», взять командование на себя он пресек еще на корабле. В результате Клеменс, слуга сэра Клиффорда, лишился трех зубов, выбитых Альгером. А Элфрик, смазливый и развязный оруженосец лорда Годфри, пытавшийся прирезать Гая во сне, познакомился с его кулаком и обзавелся сломанным носом. Он предпочел бы свернуть гаденышу шею и отправить на корм рыбам, но до покушения все четверо нужны были живыми. Сами же лорды долго щеголяли поблекшими синяками, и спесь заметно поумерили. Никто из них больше не рисковал соваться к «бешеному волку Вейзи» или оспаривать его главенство. От их приторных любезностей Гая воротило, но приходилось терпеть. — Да уж, — Гай усмехнулся и поправил куфию,* частично скрывавшую лицо. На корабле они с Альгером много времени проводили на палубе полуголые, как матросы, даже лазили с ними по снастям. К концу плавания оба покрылись загаром и не выделялись среди местных и рыцарей Христовых. А серые и синие глаза никого не удивляли: здесь хватало и полукровок, и персов старой крови — светлокожих и голубоглазых. — Ну, в любом случае, лекарь там будет кстати... после. — Если короля ранят? — Альгер на всякий случай перешел на датский. Гай выучил язык его родины еще в Уилтшире, просто из любопытства и чтобы было чем занять себя долгими зимними вечерами. В Ноттингеме, где любое неосторожное слово могло стоить жизни, это пришлось как нельзя кстати. Гай кивнул. Он бы с радостью спровадил Ричарда к праотцам — тот увез Робина в эту проклятую Богом пустыню, где есть кое-что похуже сарацинских стрел и мечей. Гай не забыл день, когда выяснилось, что чудом выживший отец вернулся из Святой земли с проказой. И Роджер Гисборн не единственный, кто принес отсюда эту страшную болезнь, кто гнил заживо среди таких же несчастных, изгнанных из родного дома, лишенных семьи, имени — всего. По воле короля Генриха он сражался с сарацинами за Иерусалимское королевство,* отдал короне свой меч, своих людей, свою жизнь, и ради чего? Какой толк в той и в нынешней войне, во всех этих смертях? В том, что Ричард оставил свою страну, и теперь его брат разоряет народ и метит на трон? Гай не понимал этого. И не раз просыпался в холодном поту от кошмаров, когда изуродованное болезнью лицо отца превращалось в лицо юного Робина — такого, каким он его помнил. Да, Гай с удовольствием прикончил бы короля. Вспорол ему живот, и пока из корчащегося в судорогах тела по капле вытекала бы жизнь, рассказал, за что тот умирает. О Гислейн, вдове при живом супруге. Об отце, о смерти Малкольма Локсли. О ребенке, так и не увидевшем свет — своем брате или сестре. Об Изабелле, изнасилованной мужем. О жителях Ноттингема, о непомерных налогах, которые текли в сундуки принца Джона. О повешенных за кражу на пять пенсов. О сэре Эдварде, которому верность королю могла стоить жизни. О Мэриан, спасавшей крестьян от голодной смерти и вынужденной сражаться, как мужчина. Она думала, Гай не знает, кто скрывается под именем Ночного Дозорного! Да стоило ему увидеть ее глаза в прорезях маски, и он сразу все понял. Он бы говорил и говорил, пока Ричард Плантагенет подыхал бы в куче смердящих кишок... Но понимал, что делать это нельзя. Понимал — потому что Робин был жив. Его ангел и свет был где-то здесь, совсем рядом. И демоны, рвавшиеся с цепи в душе Гая, покорно заползали обратно во тьму, сворачивались там, как верные псы у ног господина. Короля надо заставить вернуться в Англию, а вместе с ним вернулся бы и Робин. Мэриан говорила, что нужны доказательства измены принца Джона, заговора против короны — и Гай собирался положить их прямо к ногам его величества. Что может быть достовернее, чем трупы заговорщиков, явившихся отнять жизнь Ричарда по приказу его брата? — Подбросим записку, предупредим о покушении, как и решили, это несложно, — Гай принялся излагать свой план. — Завтра поедем в лагерь с торговцами, посмотрим, что там и как. Они повезут еще рабынь и евнухов, — он поморщился, обычай кастрировать юношей ради ублажения мужчин вызывала у него отвращение. — Большинство рыцарей и солдат будут думать о своем члене, а не о том, что происходит вокруг. На сарацина, отошедшего отлить, никто и не взглянет. Зато кусок пергамента посреди шатра кое-кто заметит точно. Отвлечешь внимание, как договаривались, а записку я беру на себя. — Уж отвлеку, так отвлеку. Заодно повеселимся, — Альгер ухмыльнулся. — Когда я еще мальчишкой с отцом и братьями на кровников ходил, устраивал всякие штуки. — И постарайся, чтобы тебя не схватили, — предупредил Гай. — Попадешься, и все коту под хвост. — Именно что под хвост, — Альгер ухмыльнулся еще шире. — Только не коту. Сами увидите, сэр Гай. И не бойтесь, не попадусь. — Смотри мне, — проворчал Гай. — Я тебя вытащу, если что, но потом спущу шкуру. Он снова замолчал, прокручивая в голове план. Сложность заключалась в том, что охрану короля возглавлял граф Хантингтон, и вовсе не из-за кровного родства с Ричардом. Гай не был уверен, что сейчас узнает Робина в лицо. Но в чем сомнений не возникало, так это в том, что попадаться на глаза человеку, которого сарацины прозвали Маляк аль-маут — Вестник смерти,* очень и очень рискованно. А записку нужно подбросить именно в его шатер или вообще в королевский. — Вы сами осторожнее, сэр Гай. Чтобы этот кое-кто, о котором вы постоянно думаете, не схватил вас за задницу. — Поговори мне, — буркнул Гай. — Давно в зубы не получал? Альгер в ответ только усмехнулся. С приближением площади высокие дувалы сменялись низкими, многие ворота были открыты — ремесленники работали там же, где жили. Становились гуще запахи, нарастали шум и гомон, сквозь который пробивался четкий ритм молоточков чеканщиков. В центре площади наполняли из колодца кувшины, болтали и смеялись женщины, с головы до ног закутанные в яркие пестрые покрывала. Мужчины в духанах — местных тавернах — за едой слушали рассказы караванщиков, обсуждали новости о переговорах короля англов с Саладином. Купцы наперебой расхваливали товары, покупатели яростно торговались, и те, и другие хватались за голову, размахивали руками. Увидев это впервые, Гай решил, что дойдет до драки, и они с Альгером остановились понаблюдать. Однако вскоре спорщики ударили по рукам и разошлись, довольные собой, один с деньгами, второй — с рулонами шелка, которые нес на плечах молодой раб. Оказалось, что это все не только целый ритуал, но и развлечение, и без него теряется половина удовольствия от покупки. Конечно, и в Англии на рынках торговались, особенно на осенних и рождественских ярмарках, но с таким представлением Гай не сталкивался даже в оружейных и конных рядах. По булыжнику зацокали подковы, на другой стороне площади появились два всадника, а за ними — нагруженные тюками и сундуками верблюды. Караван двинулся к постоялому двору, из нескольких лавок выбежали купцы, поспешили следом. — Ну что, по девкам? — спросил Альгер, кивнув на неказистый дом из серого камня, с приземистыми куполами и многочисленными круглыми крошечными окошками. — Или обратно? За невзрачными стенами скрывалась роскошная сарацинская баня — хамам, где можно было не только очистить тело, но и, по выражению лорда Годфри, страдавшего, помимо заносчивости, склонностью слагать унылые вирши, «погрузиться в бездонные пучины сладчайшего порока». Гай немного подумал и качнул головой. — Ты иди, если хочешь, а я вернусь. Бездонные пучины порока его обычно привлекали, от плотских удовольствий он не отказывался. Но сейчас в бордель не хотелось, вполне хватало услужливых рабынь Эзры. Красавицы с нежной смуглой кожей, пахнущей благовониями, опытные в любовных играх, заставляли его забыть о многом, хотя бы на время. О многом — но не обо всем. И временами, лаская податливое женское тело, погружаясь во влажное лоно, он не мог отделаться от мыслей, каково было бы чувствовать под собой Робина. Когда еще был жив Роджер Торнтон, в постели Гая оказывались не только женщины. Потом он тоже несколько раз предавался содомскому греху, в чем не считал нужным исповедоваться — впрочем, последний раз он ходил к исповеди перед акколадой. Но со дня приезда в Ноттингем его больше не прельщали симпатичные оруженосцы и смазливые менестрели. Ни один из них и отдаленно не походил на того, кто являлся ему во сне. На того, чье лицо он не мог разглядеть, видел лишь глаза — зеленые, словно весенняя листва, такие, какими они были годы назад. После этих снов Гай просыпался возбужденный и предпочитал или пообщаться с собственной рукой, или позвать служанку. Ведь женщину он никогда не назвал бы мужским именем. — Нет уж, лучше вернусь с вами, — после краткого молчания сказал Альгер. Гай благодарно сжал его плечо: оставаться сейчас наедине со своими мыслями не хотелось, но проводить вечер в обществе лорда Годфри и сэра Клиффорда хотелось еще меньше. Ночью перед поездкой в лагерь крестоносцев стоило отвлечься от тревожащих раздумий, а пить в одиночестве он не любил. Да и брать в постель одну женщину на двоих им с Альгером было не впервой. Над городом разнесся высокий протяжный голос певца-муаззина, призывающий сарацин к четвертой молитве, и гомон на площади стих. Отсчитывать время по этим странным и красивым песням оказалось так же удобно, как в Англии по церковным колоколам. Первая звучала на заре, но Гая это быстро перестало раздражать. Лорд Годфри с сэром Клиффордом каждый вечер налегали на вино, а каждое утро сыпали проклятиями — ранняя побудка усугубляла похмелье. На третий день он решил, что дело того стоит. Тем более ему ничего не мешало снова заснуть. Гай глянул вверх — солнце начинало клониться к краю неба — и направился к той же улочке, по которой они пришли. До заката два часа, вполне можно размяться во дворе в свое удовольствие. К тому же, звон мечей и глухой стук вонзающихся в доску метательных ножей тоже приводили обоих лордов в дурное расположение духа. _________________________________________ ГЛОССАРИЙ 1. Ан гард (фр. En guarde) — к бою. 2. Акра (Акко, Акка, Птолемаида, Сен-Жан д’Акр) — один из древнейших городов мира, город-порт, расположен на северной оконечности залива Хайфа. Имя Акко (Акка), что означает «исцеление», дали городу греки. По легенде здесь змея укусила Геракла, и он вылечился травой колоказия, растущей на берегу реки Белусе (современная Кардане). 3. Сабар, или сабер (арабск.) — кактус, опунция, а так же ее плоды. 4. Госпитальеры, или иоанниты — Орден братьев иерусалимского госпиталя Святого Иоанна Крестителя, Орден Святого Иоанна. Основан в 1099 году в Иерусалиме как христианский госпиталь, где заботились о неимущих, больных или раненых пилигримах в Святой земле. Во время Первого крестового походя орден стал рыцарским и военно-религиозным. Храмовники — тамплиеры, Орден бедных рыцарей Иерусалимского храма, или Орден бедных рыцарей Христа. Как и госпитальеры, военно-религиозный орден. Основан в Иерусалиме после Первого крестового похода, в 1119 году. Основан в Иерусалиме после Первого крестового похода, в 1119 году. 5. Антонов огонь — заражение крови, гангрена. Название происходит от имени святого Антония, которому молились об исцелении от болезней, в том числе, ран, защите от пожаров и других бед. Также огнем святого Антония называли эрготизм — отравление спорыньей. Одним из последствий отравления, помимо галлюцинаций и судорог, была гангрена конечностей. 6. Магрриб — маг, колдун. Происходит от Магриба (сейчас это территория Марокко, Алжира и Туниса), который считался землей колдунов. 7. Куфия — мужской головной платок в арабских странах, который носят для защиты головы и лица от солнца, песка и холода. Часто куфию закрепляют вокруг головы черным двойным шнуром — укалем. Султаны и шейхи носили расшитые золотом и серебром укали четырехугольной формы, наподобие короны. Размер куфии позволяет использовать ее не только по прямому назначению, но и в качестве фильтра для воды (сложенную в несколько раз), пояса, для подъема груза. Название происходит от города Эль-Куфа (Куфа). 8. Иерусалимское королевство — государство крестоносцев, было создано в Леванте в 1099 году, после Первого крестового похода, просуществовало до конца XIII века. В 1162-1184 годах почти не прекращались войны с арабскими государствами. Поражение в битве при Хаттине 4 июля 1187 года, нанесенное войску крестоносцев Саладином, стало поводом для Третьего крестового похода. 9. Ангел смерти, Азраил. В Коране и сунне его называют не по имени, а Маляк аль-маут.