***
Он стоял позади матери, сжимая ледяную ладошку Изабеллы, и смотрел как его отец, объявленный мертвым, уходит в сторону приюта для прокаженных. Гислейн рыдала, опустив голову и зажимая рот рукой, но Гай был почти уверен, что в душе она торжествует. В собственных чувствах он разобраться не мог, в голове царил сумбур. Сначала он обрадовался возвращению отца, решив, что это положит конец связи матери с Малкольмом. Он давно знал о них, но молчал из опасения, что для Робина эта новость станет серьезным ударом. Болезнь отца перевернула все с ног на голову, как и беременность Гислейн. — Пойдемте, нужно забрать ваши вещи и сегодня же перевезти вас в Локсли, — Малкольм положил руку Гаю на плечо, и почему-то это вывело того из себя. — Никуда я с вами не пойду! — огрызнулся он, отступая. — Гай! — Гислейн всплеснула руками. — Как ты можешь!.. Гай глубоко вдохнул, подавляя рвущееся из груди рычание, и криво улыбнулся. — Простите, сэр Малкольм, я... Мне тяжело сейчас. — Конечно, я понимаю, — тот сочувственно сжал его локоть. — Если хочешь, мы справимся без тебя, а вы с Робином поезжайте в манор. — Нет, не надо, — Гай наклонил голову и направился к привязанным в стороне лошадям. Ему стоило большого труда сдержать желание что-нибудь сломать или разбить. А лучше — подраться, с кем угодно, лишь бы выплеснуть напряжение, от которого в левый висок будто воткнули раскаленный гвоздь. — Я не хочу в дом прокаженного! — звонкий голос Робина больно резанул по ушам, и Гай медленно обернулся. Внутри словно сворачивалась тугая пружина, перед глазами сгущалась красная пелена. — Робин! — одернул сына Малкольм. — Но это правда, — Робин надулся и смотрел исподлобья. — Почему мы должны туда ехать? Зачем Гаю старые вещи? Вдруг на них зараза? В Локсли у него будут все новые и... Договорить он не успел. Гай одним прыжком оказался рядом, схватил его за грудки, встряхнул и отвесил оплеуху. Робин от потрясения онемел и замер — никогда прежде Гай не поднимал на него руку, — а затем вцепился в него, как дикий кот, и они покатились по земле. Изабелла заплакала, Гислейн обняла ее, пытаясь утешить, а Малкольм кинулся разнимать драчунов. Гай вскочил на ноги первым. Несколько мгновений он смотрел на сидящего в пыли Робина, потом перевел взгляд на свои руки и побледнел, как полотно. — Гай, я все понимаю, Робин был не прав... — Малкольм шагнул к нему, но Гай попятился, мотая головой, и бросился прочь. — Как ты мог сказать такое! — он повернулся к сыну. — Ты хоть представляешь, каково ему?! Робин всхлипнул, прижимая ладонь к расквашенному носу. — Догони его и извинись! — сурово велел Малкольм и, больше не глядя на него, принялся вместе с Гислейн успокаивать Изабеллу. Гай этого разговора уже не слышал. Он залез в первый попавшийся сарай и забился в угол между оглоблей и сломанным колесом. Его трясло, под руками он до сих пор чувствовал горло Робина. Один удар — и перебил бы ему гортань. Он ведь уже почти замахнулся... Голова раскалывалась от боли, Гай сжал ее ладонями, раскачиваясь взад-вперед. Этого не должно было случиться никогда. Робин — его ангел, его свет. Как он мог причинить ему зло, как посмел пролить хоть каплю его крови? — Гай! — раздалось снаружи. — Гай, ты где? Он вцепился зубами в рукав рубахи, чтобы не заорать, из горла вырвался сдавленный хрип. — Гай? — Робин все-таки услышал его. Постоял немного на пороге, подошел и присел рядом на корточки. — Прости меня, я дурак. Марта с Данканом говорили, что проказа может прицепиться к чему угодно, и я испугался. Но это все выдумки, точно. К заразе отец нас не пустил бы, и дом приказал бы сжечь... Пойдем, а? Заберем твои вещи. Поедем вперед всех в Локсли и сразу в лес, уток на болоте постреляем, хочешь? Ну, скажи что-нибудь... Гай поднял голову, и Робину стало жутко: его синие глаза потемнели почти до черноты от расширившихся зрачков, губы побелели, на бледных щеках полыхали алые пятна. — Я тебя ударил, — сипло произнес он, протянул руку и осторожно коснулся наливающегося на скуле Робина синяка. Провел пальцами ему под носом, стирая кровь. — Пресвятая Дева... я мог тебя убить... — Скажешь тоже! — Робин с деланным спокойствием пожал плечами. — Ну, подрались. Мы же мужчины, это нормально. А теперь помиримся. — Ты не понимаешь, — Гай тяжело дышал, как после долгого бега. — Не понимаешь. Я правда мог тебя убить. Я чудовище... — Никакое ты не чудовище, — Робин придвинулся вплотную, обнял Гая за плечи, как тот всегда обнимал его, утешая. — Ты мой друг, самый лучший. Единственный настоящий друг. Ты мне ближе родного брата. А я трепло... и заслужил, чтобы ты мне врезал. Гай со стоном скорчился на полу и уткнулся лицом ему в колени, содрогаясь в беззвучных рыданиях. — Ну, подумаешь, синяк и разбитый нос. Ерунда же, — Робин растерянно гладил его по спине. — Ты только прости меня, ладно? Пожалуйста...***
Гай оглянулся. Над Локсли все еще висело облако дыма. Сизо-серые клубы постепенно таяли, но Гай знал, что запах гари останется надолго не только в поместье, но и в его памяти. Где-то там сейчас Робин наверняка ищет его, зовет, проверяет каждый сарай, каждый закоулок, плачет. Он едва заставил себя идти дальше — больше всего на свете хотелось развернуться и кинуться обратно. Но возвращаться нельзя, Гай не мог так рисковать. Не мог рисковать жизнью Робина. За ним есть кому присмотреть. Сэр Эдвард, Мэриан, отец Суэйн, Данкан, Марта, Дэн, Матильда и остальные — все они любят Робина и не оставят одного. А он должен исчезнуть. Будет лучше, если Робин сочтет его предателем и со временем забудет. — Гай, почему мы уходим? — Изабелла, всхлипывая и размазывая по щекам слезы, брела за братом. — Я домой хочу... к маме... И к Малкольму... — Мамы больше нет, Колокольчик, — Гай остановился, присел и вытер ей лицо рукавом своей рубахи. — Не бойся, я о тебе позабочусь, все будет хорошо. — Мы могли остаться, Робин нас не выгонял, он хороший! — Изабелла снова разрыдалась. — Он нас лю-ю-юбит! — Не могли, — Гаю пришлось прилагать усилия, чтобы голос не дрогнул. — Наш дом сгорел из-за меня. Малкольм погиб в огне. И мама... Такое мне не простят, это убийство, понимаешь? Даже Робин не простит. Еще и тот выстрел, из-за которого чуть не умер отец Суэйн... Никто так и не узнал, что стрелял не он. Гай не выдал, а Робин промолчал. Видимо, решил, что раз священник выжил, признаваться необязательно. Гай не злился на него, правда, сказать об этом так и не успел — из-за пожара. А сейчас уже поздно, да и незачем. Он поднялся, крепко сжал руку Изабеллы. — Доберемся до постоялого двора, и передохнешь. На первое время у нас есть деньги, а дальше как-нибудь справимся.***
Питер Лонгторн, чертыхаясь, запустил пустым кубком в стену. Чертов щенок Локсли! Выставил его на посмешище перед смердами, которые должны были подчиняться, а не тыкать в него пальцами и кричать: «Убирайся!» И отец Суэйн, проклятый святоша, чтоб ему пусто было, донес шерифу о наемниках. Теперь еще и должность висит на волоске. Сэр Эдвард всегда был на стороне Малкольма и уж точно горой встанет за его сына. В доме было тихо, слуг Лонгторн прогнал — ему казалось, что они смеются у него за спиной. Цокая когтями по каменному полу, в комнату вошла сука мастиффа, заскулила, глядя на стол, где валялись кости с остатками мяса. — Граф Хантингтон! Хантингтоны в родстве с шотландцами и Плантагенетами,* — пробормотал Лонгторн, покачивая пальцем перед собачьим носом. В голове у него шумело от выпитого вина. — Старый хрыч Найтон знает, где выгода, он будет плясать перед сопляком на задних лапках. Но я получу земли... Да, получу... У меня есть козыри в рукаве! Мы еще поглядим, кто кого... Вы тоже не вечны, сэр Эдвард, а шерифская цепь* подойдет мне больше, чем вам... Логнторн смел со стола кости, собака схватила самую большую, улеглась в углу и с довольным ворчанием принялась грызть. Он поднялся, шатаясь, неровной походкой направился во двор. Едва бормотание стихло, как в приоткрытое окно проскользнула закутанная в плащ темная фигура. Собака вскинула голову, верхняя губа дрогнула, обнажая клыки. Но человек опустился перед ней на колено, откинул капюшон и, стащив перчатку, протянул руку. — Тихо, Лютая, тихо, это я. Собака обнюхала его и лизнула пальцы. — Хорошая девочка, — Гай погладил собаку и поднялся. Нужно было торопиться. Изабелла осталась на постоялом дворе одна, хоть и под присмотром доброй старой служанки. Да и лошадь, которую он тайком увел у какого-то йомена, лучше вернуть поскорее. Гай подошел к столу, проверил кувшин. Затем вытащил из-за пазухи мешочек, а из мешочка — серебряный флакон, осторожно открутил крышку и вылил четверть содержимого в вино. Старая карга из прокаженных, у которой его мать взяла отраву, сказала, что десяти капель хватит, чтобы взрослый мужчина умер через два дня, а ребенку довольно и пяти. Значит, Лонгторн отправится на тот свет очень быстро. Гаю было безразлично, что помощник шерифа хотел заполучить земли Гисборнов. На такую мелочь он закрыл бы глаза, особенно теперь, когда они с Изабеллой все равно покидают эти места. Но Лонгторн посмел угрожать Робину, и этим подписал себе смертный приговор. Гай жалел только, что не удалось дать яд Гислейн. Жалел, что она не прочувствовала на себе то, что собиралась сделать с Робином. С той ночи, когда подслушал разговор матери с мерзкой старухой, он следил за каждым ее шагом. Дважды она пыталась подлить яд в отвар, который давали Робину перед сном — он до сих пор кашлял после той лихорадки. И оба раза Гай спутал ей планы. Потом Гислейн слегла с болями в животе, и лекарь запретил ей вставать несколько дней. И при ней постоянно находилась служанка, так что на какое-то время Робин был в безопасности. Гай как раз собирался забрать флакон, но помешал злополучный выстрел. В случае смерти отца Суэйна ему грозила казнь, однако его тревожило лишь, как спасти Робина, не подставив при этом Изабеллу. Сестра не виновата в том, что Гислейн решила избавиться от наследника Хантингтонов, чтобы все досталось ее детям. А кто возьмет замуж дочь отравительницы, если это вскроется? Когда стало понятно, что отец Суэйн выживет, Гая выпустили. Робина в поместье не было, сразу после происшествия его отправили в Найтон-холл, к сэру Эдварду. Десять плетей Гай вытерпел молча, тем более выпороли его не прилюдно — Малкольм не хотел позорить своего оруженосца. Возможно, еще и потому, что мучился угрызениями совести за связь с Гислейн. Вечером Гай пробрался к матери и выкрал яд, но применить по назначению не сумел: появился Роджер. Пришлось спрятаться за сундуком, а потом все случилось так быстро, что он не успел остановить отца. Гислейн бросилась между Роджером и Малкольмом, кто-то из них оттолкнул ее. Падая, она сбила со стола канделябр. Занавеси и гобелены загорелись, пламя перекинулось на балдахин. Гай выбрался из своего укрытия, выплеснул на себя воду из кувшина — спальня уже полыхала вовсю. Вокруг головы матери расплывалось кровавое пятно — она ударилась затылком об скамеечку для ног. Отец лежал рядом с ней и тоже не дышал. Тогда как Малкольм, хоть и получил удар мечом, только потерял сознание. Его смерти Гай не желал и кинулся на помощь, но рухнувшая балка отрезала их друг от друга. Сверху раздался треск, он успел выскочить наружу за миг до того, как обвалилась крыша. Со всех сторон бежали крестьяне и слуги с ведрами воды и песка. Скользнувшую в темноту фигуру никто не заметил... Гай тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и криво усмехнулся. Мать мертва. А скоро не станет и Лонгторна. Робину ничего не будет угрожать. Снаружи донесся грохот и ругань. Гай тщательно закупорил флакон, спрятал обратно в мешочек и метнулся к окну, перемахнул через подоконник и затаился, прижавшись к стене. Скрипнула дверь. Послышалось бульканье и причмокивание — похоже, Лонгторн пил прямо из кувшина. Еще какое-то время раздавались шаркающие шаги, бормотание, пьяная икота, а потом на пол грузно рухнуло тело. Гай подождал еще немного и заглянул в окно. Лонгторн корчился на полу, хрипел, царапая горло и грудь непослушными пальцами. Собака забилась в угол и скулила. Дожидаться конца не было смысла. Гай сунул руку в карман, вытащил горсть темного порошка, бросил немного под окном, где стоял, и попятился к конюшне, посыпая за собой. Теперь его не выследят — эта адская смесь отбивала нюх лучшим ищейкам. Поначалу он не собирался заниматься конокрадством, но раз уж никого из прислуги нет, счел это знаком свыше. Тем более Лонгторну лошади точно уже не понадобятся. Взнуздать, заседлать и обмотать двум смирным кобылам копыта мешковиной, чтобы не проследили по следам подков, было делом нескольких минут. Гай вышел из конюшни, ведя их в поводу, рассыпал остатки порошка и оглянулся на дом. Труп вряд ли обнаружат до завтрашнего вечера. Смерть помощника шерифа наверняка спишут на кого-нибудь из его врагов, а пропажу коней — на разбойников, которые воспользовались случаем. Лонгторн стольким насолил, что даже искать убийцу будут не слишком тщательно, с расчетом: найдут — хорошо, не найдут — ну и ладно. Лошади спокойно шли за Гаем, и он быстро добрался до перелеска, где оставил коня, на котором приехал. Уже выезжая на тракт, он невольно остановился на развилке, ведущей в Локсли. Робин наверняка уже спит... на него столько навалилось в один день. Гай разрывался между желанием проверить, как он там, и пониманием, что делать этого нельзя. Увидит сейчас Робина — и уйти уже не получится. Он стиснул зубы и натянул повод, направляя лошадь в противоположную сторону. Все мосты были сожжены.