Дыхание осени

Когда Арей в ноябре покупал Пельке заколдованный плащ, он точно не думал, что через несколько лет, уже после ее смерти, наденет его в знак вечной любви и больше никогда уже не сможет снять. Для других этот плащ станет символом кровавой мести. Мечник будет жаждать отмщения едва ли не больше любви. Хотя бы потому, что любить его будет уже некому. Когда-то Пелька сумела заполнить ту пустоту, что создавал дарх, сумела унять многовековую боль, что была с Ареем до встречи с ней. Когда они с дочерью погибнут, новую дыру в груди мечник не сможет заполнить уже ничем. В тот день часть Арея умрет вместе с ними. А потом он вновь вспомнит, что такое быть богом войны и хаоса. Вспомнит, какого это быть никем не любимым. Вспомнит, какого это не доверять никому. Даже себе. И никогда больше не иметь друзей. Арей будет преследовать его сотнями лет. Яраату в какой-то момент покажется, что жажда мести Арея сошла на нет, но на самом деле мечник никогда и ни перед чем не остановится, пока не покарает того, кто отобрал у него все. В памяти стража мрака всегда будет жить один момент, когда они однажды все же вернулись в то самое место весной. Все, как и представляла Пелька. Холодный неприветливый март, черные ветви деревьев, везде еще лежит снег, от их избушки осталось лишь пепелище, а вокруг него… сотни белых цветов. Прорвавшихся сквозь холод, грязь и пепел. После смерти Пельки Арей несколько десятилетий будет проводить март около того места. Весной подснежников всегда будет много, но он больше никогда увидит тех осенних цветов, которых Пелька называла безвременниками. — Арей! Смотри! — жизнерадостный крик разносится по окрестностям.  — Цветов никогда не видела? — Арей вздыхает, наблюдая, как их ужин, точнее, косуля, испугавшаяся громкого звука, убегает в рощу. Несмотря на почти нулевую температуру и снег, между корней синеют цветы, чем-то отдаленно напоминающие подснежники.  — Это безвременники. Цветы, нарушившие всем известный порядок, цветущие не по правилам. Но от этого не менее, а может и более прекрасные, — лицо Пельки светится какой-то гордостью и необъяснимой надеждой, как будто она говорит не о цветах, а о… Арей ласково проводит рукой по ее щеке, отлично понимая, о ком она говорит.  — Да, красивые, — Арею никогда не было чуждо прекрасное, — но не вовремя… Но есть ли такое понятие вообще? Когда оно, это «вовремя» и кто его определяет? — он смотрит девушке в глаза, и она чувствует в его голосе еле заметную обиду и злость. Пелька приникает к его губам легким успокаивающим поцелуем. — Мы. Мы его определяем. И правила тоже наши.

***

Каждую весну Арей будет отправляться на то место, где в марте расцветают подснежники. Подснежники на старом пепелище. От Арея тогда осталось тоже лишь одно пепелище. Его жизнь, прежде преисполненная тепла и любви, вновь превратилась в войну без конца и без края. Хотя даже не так: это была не война, это была бойня. Все, кто так или иначе принимали участие в заговоре погибли еще в первый год. Оставался лишь Яраат и тысячи-тысячи лет до того момента, когда Арей сможет окончить свою месть. И еще немного до того, когда Аида отдаст ему свой последний долг. Много крови окропит белоснежные цветы, но никто не осквернит память его жены. Не подснежники были символом их любви, а безвременники. Расцветающие совершенно не в то время и не в том месте. Обреченные, как последняя надежда. Совсем-совсем как они с Пелькой. Да, Арей больше никогда их не видел, только в глазах всегда стояла картина: ноябрь, тусклый осенний лес, счастливый смех Пельки и синие безвременники, смотря на которые можно было подумать, что начинается март. Но Арею осталось лишь пепелище и цветы, которые его жена больше никогда не увидит. Неконтролируемая жажда мести, а еще острое чувство пустоты, которое уже ничем не заполнить. И тысячи лет до того момента, когда в его сердце вновь понемногу начнет теплеть.