***
Недавно я обещала себе разузнать об эльфах, да и многие другие вопросы об этом мире давно хотелось прояснить, но не спрашивать же напрямую у близких? Я аккуратно поинтересовалась у Лефлет, как и чему она училась, ведь она так много знала даже в сравнении с моими братьями, которые жили в столице несколько лет и успели выучить новый язык, а уже одно это для меня было вернейшим признаком образованности. — Я иногда читала книги, которые у нас скопились дома, — пожала плечами подруга, не отрываясь от иголки. В последнее время она почти всегда только и бывала занята тем, что пробовала новые узоры, и ее наметки намеревались занять уже весь обеденный стол. — Сестра убегала к подружкам, а я топала в библиотеку, потому что она никогда не брала меня с собой… Я улыбнулась: вот и с Лефлет у нас тоже нашлось что-то общее. И, значит, книги. Здесь есть книги. Не то чтобы во мне вдруг проснулся спавший восемнадцать лет ботаник — в Томске-то я ни разу не побывала в библиотеке, да и домашние собрания родителей меня мало интересовали с тех пор, как я выросла из сборника сказок, — но в библиотеку семьи Лефлет я захотела попасть совершенно искренне, и буквально через пару дней мы уже шли «навестить родственников». После скорых приветствий встретившему нас младшему братишке Лефлет провела меня к заветной комнате, открыла передо мной дверь, а сама ушла куда-то к своим. Я шагнула в наполненную солнцем и пылью комнатку. Назвать ее привычной мне библиотекой можно было разве что издеваясь — маленькая каморка и всего полдюжины полок, на которых вразброс стояли и лежали явно рукописные толстенные книги. Да, мои школьные учебники и пособия заняли бы больше места, но грех было жаловаться. В принявшей меня семье никаких книг не было вообще, и я даже не была уверена, что Фрит, например, умела читать и писать. Кажется, здесь давно никто не бывал, и от книг ожидаемо пахло пылью и, почему-то, старыми опилками. Переплеты были потрепанные, толстые, с корявыми названиями, чернила на них местами стерлись или размазались. Настоящая ручная работа, а не безликие томские учебники, в которых так и тянуло пририсовывать портретам усы. Я вытащила одну из книг и раскрыла наугад. Конечно, английский. Вот и дополнительные трудности… Я могла это прочитать, с грехом пополам, да, но могла. Но для нормального понимания мне требовалась помощь того, кто говорил на вестроне и имел свободное время. Много свободного времени. У меня не было таких знакомых, но, уходя, эту книгу я все равно прихватила с собой — уж как-нибудь разберусь. На новость о том, что я решила серьезно ударить по образованию, братья отреагировали странно: вроде, и не удивились, но и хвалить не стали. Младший пожал плечами и, поцеловав жену в светлую макушку, удалился в свою комнату переодеваться со службы, Годлаф же, задержавшись в кухне чуть дольше, после паузы спросил: — Может, и неплохо, что ты чем-то таким займешься, но то ли это, что надо тебе на самом деле? И я снова промолчала. Объяснять что-то, чему здесь никто не поверит, я не решалась уже очень давно, а брат наверняка подумал, что я затеяла это ради Эомера. Но ведь нет. Или да?***
День рождения Эовин уехала отмечать в Эдорас, туда же с ней отправился и наш правитель, и часть его личной охраны, в которую попал Ратгар. Я смотрела на прощание младшего брата со своей женой на запорошенном свежим снегом крыльце, и это зрелище почти заставило меня прослезиться — настолько трогательно выглядел здоровенный в своем зимнем обмундировании брат, нежно прощавшийся с миниатюрной Лефлет и их еще пока не родившимся сыном. Он уезжал всего на неделю, а переживал так, будто в его отсутствие сын не только появится на свет, но и успеет вырасти. Смахнув не то слезинку, не то снежинку со щеки, я оглянулась на стоявшего рядом Годлафа — тот и глазом не моргнул; кажется, эта сценка впечатлила только меня. Работа над платьем была, конечно, давно окончена, и мы с Лефлет некоторое время уже занимались чтением, переводами и разговорами на вестроне — последнее предсказуемо давалось мне хуже всего. Книга, которую я утащила первой, оказалась старым и малополезным перечислением и описанием ремесленников города, которых давно уже не было в живых. Сначала я возмущалась, зачем же хранить такую ерунду в своей библиотеке, но потом решила, что мне, в общем, все равно, на чем учиться самому элементарному, и список мы вычитали буквально за день, сложности возникли только в нескольких словах. Зато саму «книгу» было очень приятно и интересно подержать в руках, раньше я такого не видела, но подруга моих восторгов не разделила. Вернувшийся в обещанный срок Ратгар на все наши женские расспросы про праздник и принцессу лишь устало отмахнулся: — Да я и не ходил туда — посидел с друзьями и недурно провел время. Подробностей к этой информации не предполагалось, и мы отстали, но я тогда впервые задумалась, почему брат не стал рассказывать об этой неделе и чем вообще можно заниматься столько времени в столице, когда вся твоя семья в другом городе. Ранней весной в нашем полку прибыло — у Лефлет и Ратгара появился чудесный мальчишка с крепким голосом, не дававший нам всем спать до самого лета. Занятия, конечно, пришлось временно прекратить, потому что времени еще и на меня у молодой мамы совершенно не было, но и этих двух месяцев мне хватило, чтобы достичь такого прогресса, а каком я и не мечтала, обучаясь в школе по современным учебникам и схемам. Дело было, конечно, в мотивации. Вот если бы дома меня не кормили, а в школе давали за каждое выполненное задание еду, — славный был бы повод учиться лучше! Да уж, какие только идеи не приходили мне в последнее время из-за постоянного недосыпа…***
Перед самым летом, в последнюю неделю, младший брат получил увольнительную, и они с Лефлет и мелким Редвином поехали к родителям — знакомиться и показывать внука. Годлаф увольнительных не получал, а может, даже и не просил, поэтому я решила, что поддержу его и тоже не поеду. Родителям и Фрит хватит впечатлений и от новой семьи. Мне казалось, что в последнее время старший брат все больше пропадал на службе, а дома предпочитал молчать и находить себе полезное занятие вместо семейных вечерних разговоров. Кажется, он даже переколотил заново все полки в своей комнате, хотя вряд ли они в том нуждались. Спросить его напрямую, что происходит, мне было никак нельзя, и я терпеливо ждала, что он начнет сам или хотя бы как-то выдаст свои мысли, но все было напрасно. Правда, со мной он все же стал разговаривать почаще, и мы даже один раз выехали на прогулку. В итоге я решила, что проблема наверняка в какой-нибудь вредной девчонке, и ждала скорейшего возвращения Лефлет, чтобы посплетничать. Две недели протянулись так, будто прошло полгода. Я так привыкла к постоянному общению с подругой и дому, полному людей, что одинокие рабочие дни в лавке и немногословные ужины с Годлафом нагнетали на меня ощущение тоски и безысходности. Все книги из домашней библиотеки я перечитала и даже не постеснялась спросить у хозяйки лавки, нет ли у нее чего-нибудь почитать. Та непонимающе передернула плечами, видимо, уже привыкнув к моим странностям и толком их не слушая. — Вот это срочно, сегодня придут забирать, — она протянула мне ворох чего-то выбеленного до хруста и ушла на свою сторону комнаты. Ответа про книги ждать было бессмысленно, да и работа сама не сделается. Я взялась за иголку и расправила ткань, отыскивая проблему, из-за которой эта вещь попала сюда. — Вот с тех пор, как ты привела свою подружку сюда, — послышалось ворчание с того угла, — я так и не нашла другую такую же семью… — А? — Что «А?» Говорю, они теперь к Эльфрюн одежду носят. А у нее, между прочим, девчонка косая работает! — хозяйкин голос выдавал ее: она не сердилась, а просто ворчала, как делают это женщины в возрасте в любом мире. Не сразу, но я догадалась: проблема была в том, что, после того, как Лефлет стала работать здесь, со мной, ее семья не могла больше пользоваться услугами этой лавки. Да, пожалуй, это было правильно — платить своей дочери или сестре было бы странно, а не платить за работу — некрасиво. Я никогда не думала об этом, но услуга и правда оказалась медвежьей: привела работницу, но отвадила клиента. Но ведь я не хотела… Вечерело, и я засобиралась домой — завтра должны были вернуться дорогие родственники, и стоило бы прибраться в их пустовавшей комнате. Но дома меня ждал сюрприз: они уже вернулись, пока никого не было дома, и я, зайдя в дом, услышала сразу три веселящихся голоса. Старшего брата еще не должно было быть — он приходил намного позже. За спиной сидящего за столом Ратгара было не видно, кто же навестил нас еще, а подскочившая обниматься Лефлет вообще развернула меня в другую сторону. Из ее объятий меня тут же затянуло в медвежью хватку брата, а потом я увидела ее. — Привет, сестренка, — прошептала я, покуда Фрит нерешительно протягивала ко мне руки. У меня тут же защипало глаза, и я вцепилась в платье сестры, притягивая ее к себе и пряча лицо в грубой ткани плеча. Мелкая вымахала выше меня, и выглядели мы, наверное, очень нелепо. — Фрит полдороги гнала лошадь, будто за ней неслись орки, — смеясь выдохнула Лефлет. — И мы приехали раньше, чем рассчитывали. Наверное, стоило пожалеть ни в чем не повинную лошадь, но я была слишком рада, чтобы кого-то жалеть. Даже вернувшийся к ночи Годлаф был тронут этим сюрпризом настолько, что позволил себе обнимать сестренку чуть дольше обычного.***
— Я хочу остаться с вами. Я не сразу нашлась, что ответить. Время разрешенных отцом «каникул» подходило к концу, и все чаще во взгляде Фрит я видела эту тревогу. Видимо, не ожидая легкого согласия братьев или попросту боясь с ними разговаривать на подобную тему, она решила сначала проверить меня. — Ты еще слишком мала, чтобы жить отдельно от родителей, — я представила, как там, дома, отец и мать останутся совсем одни, и какая-то горечь заполнила сердце. — Мне уже почти пятнадцать! — с вызовом заявила сестра. — Следующей весной, — уточнила я, с трудом заставив себя не рассмеяться: девчонке только месяц назад исполнилось четырнадцать, но слова «пошел пятнадцатый год», похоже, она воспринимала как-то неправильно. Фрит была похожа на отца. Еще в Томске я слышала, что, если девочка внешне похожа на папу, мол, будет ей счастье. Так частенько говорили и про меня — я тоже была похожа на своего отца, того, чье лицо сейчас уже почти забыла, но разве можно меня назвать счастливицей? Теперь я глядела на выросшую сестренку: высокая, крепкая и своенравная, она напоминала молодую лошадку. Но я задумалась. В Альдбурге Фрит заинтересовали торговые ряды, деньги и разница в обеспеченности людей. Она буквально тащила меня посмотреть чей-то широкий двор с какой-нибудь росписью на опорах, едва завидев его за поворотом, или провожала взглядом людей в одежде побогаче. Мне казалось, я знала сестру совсем другой, а теперь она выросла и изменилась. Но потом я вспомнила, как когда-то рассказывала маленькой Фрит сказку про конька-горбунка. Отреагировала хмурая малышка тогда на нее совсем не так, как я ожидала: пропустив всю сказочную мораль и восхваление ума невзрачного конька, она просила вновь и вновь рассказать про его прекрасных братьев-жеребцов. «Нет», — решила я, — «Ни к чему Фрит жить здесь, не сейчас». — И можешь даже не пытаться подмазаться к братьям, — для пущего эффекта я погрозила сестре пальцем. Я ведь все еще была старше и могла себе позволить так с ней разговаривать. А Фрит не могла со мной спорить. Через два дня она, скупо попрощавшись со мной и нежно — с остальными, отправилась обратно с постоянными гонцами.