Проблема

«Если ты узнаешь это, То, наверно, не поверишь, То, конечно, захохочешь, скажешь: «Это ж глупо очень...» Скажешь: «Тоже мне — Влюблённый!» — И посмотришь удивленно, И не усидишь на месте. Будет смех звенеть рекою...» Р. Рождественский

[1] Как вы думаете, сколько человек теоретически может поместиться в обычной среднестатистической трёхкомнатной квартире? Очевидно, для комфортного проживания, – не больше трёх-четырёх. В семье же Димы было не три, не четыре, и даже не пять человек, а целых 8, и все они жили в этой проклятой трёшке в невысоком желтом доме, краска с которого давно начала обсыпаться крупными кусками, в десяти минутах ходьбы от метро. Престижный район, на самом-то деле. Помимо Димы, в «детской» жили два его брата – близнецы Андрей и Саша, которые, казалось, вообще стараются не отходить друг от друга – и сестра Лиза, которая в своём-то возрасте уже должна бы жить с мужем или женихом, на худой конец, как говорила бабушка. Под детскую была отведена самая большая комната с широким балконом, на котором по старой-доброй традиции хранили всё то, что не вмещалось в дом, так что особого дискомфорта никто из обитателей не испытывал. Лиза с Димой проводили большую часть дня на работе и в университете, а близнецам по возвращении из школы места хватало по горло. Родители жили в комнате поменьше, но тоже с маленькой аккуратной лоджией, куда менее захламлённой, нежели балкон в детской. Дима иногда запирался у родителей, пока их не было дома, чтобы хоть какое-то время побыть в тишине, наедине со своими мыслями или заданием из универа. Бабушка с дедушкой жили в самой маленькой, но в тоже время самой тёплой и уютной комнатке в квартире. Она граничила с кухней, где постоянно что-то варилось, жарилось, парилось или кипятилось, придавая и так многонаселённой жилплощади странной, нездоровой оживлённости. На кухне можно было встретить каждого жильца хотя бы раз в час, не реже. Дедушка, к примеру, вообще не покидал этих стен с утра до обеда, когда ровно в три тридцать удалялся в их с бабушкой комнату для просмотра «Последних известий» или какого-нибудь футбольного матча. «В тесноте, да не в обиде». Так, кажется, говорят? Вот для Димы такая домашняя суматоха была вполне себе привычной, и он даже порой считал странным то, что возвращаясь домой, многие его одногруппники оказывались в полном одиночестве до самого вечера. Очередной день подошёл к концу, завершившись фееричной сдачей важного зачёта по высшей математике на пятёрку, доставшуюся Диме наполовину собственным трудом, а наполовину – чистым, нечеловеческим везением. Профессору срочно позвонили и вызвали в деканат, так что Дима был с пятеркой отпущен, не успев закончить ответ на последний каверзный вопрос. На улице в шесть вечера оказалось на удивление пусто. Не было людей, спешивших поскорее домой, чтобы устроиться на диване перед телевизором, настроившись на предстоявшие выходные, и даже детей, которые обычно оккупировали площадки после школьной продлёнки и неустанно беспрерывно галдели, не было видно. Дима на это лишь облегченно вздохнул и продолжил свой путь к парадной, вытаскивая наушники и убирая их в мешковатый рюкзак. — Димка! Дима пришёл! — Я думал, что это мама... — Батюшки, щеки-то все отморозил! Краснющие! А ну-ка раздевайся и проходи скорее на кухню. — Отстань ты от парня, женщина. Ты, Дима, не торопись. — Дима, а покатаешь нас? Покатаешь? Дима-а-а-а! — Замолчи, старый! Димочка, картошечку будешь? Горячая, недавно с плиты сняла только. Боже мой, руки-то какие холодные! — А с математикой поможешь? — Саша, Андрей! Не мешайте брату! Идите в комнату, быстро-быстро! — Почему-у-у? — А когда ты нас покатаешь? — Дима, руки мой и на кухню. — Отстань ты от парня, ну! Знает он, что делать, не новорожденный поди. Дима вздохнул, окидывая взглядом бабушку, вертевшую в руках полотенце, с румяными от долгой готовки щеками, дедушку с привычной газетой и курительной трубкой во рту, близнецов, на перебой пытавшихся прикарманить себе старшего брата, и громко, но с улыбкой проговорил, перебивая галдёж: — Привет всем! Спасибо, кушать не буду, только чай, — и скрылся в ванной, дабы избежать бабушкиных причитаний по поводу его питания. Когда он оказался в кухне, бабушка уже клала ему в тарелку картошку в большом количестве и поливала всё это какой-то фирменной подливкой, рецепт которой она узнала у соседки снизу. Дима в очередной раз вздохнул, понимая, что отказ от ЭТОЙ подливки будет равносилен отказу от самой бабушки, так что парню ничего не оставалось, кроме как опуститься на мягкий угловой диванчик в ожидании своей порции. — Кушай, мой хороший. Целый день небось опять голодал в своём этом... институте. — Не правда, на перерыве мы с Лёней ходили в столовку. — Да? — бабушка искренне удивилась и присела рядом. — Ну и как? Вкусно там кормят? — Скажу одно: их борщ с твоим и рядом не стоял. А про второе я вообще молчу. Бабушка, Надежда Петровна, расхохоталась. Её смех можно было назвать типичным смехом пожилых людей: отрывистым, звонким, но слегка хриплым, завершавшимся недолгим приступом кашля. Дима улыбнулся ей в ответ и принялся за еду. — Ну что? — протянул дедушка, вальяжно проплывая в кухню. — Как твой экзамен, студент? — Нормально, на пятерку матан сдал. — А кто сомневался? — гордо проговорил он, также занимая место на кухонном диванчике. — Первый курс – это тебе не хухры-мухры! Вот я, когда в своё время в университете учился... — Помолчи ты уже, Василий Палыч, — с улыбкой одёрнула мужа бабушка и поставила перед ним ещё одну тарелку с ужином, от которого тонкой струйкой поднимался вверх пар. Дима уже давно начал задумываться, а не спутала ли пенсионерка их квартиру с лечебницей для тех, у кого проблемы с пищеварением или вообще анорексия. Однако он ничего не сказал и продолжил уплетать картошку, ведь толку от попыток дать бабушке понять, что столько еды в принципе съесть невозможно, было никакого. Бабушка Надя, на самом деле, готовила столько лишь из врожденной безграничной доброты и желания каждому в этом огромном мире угодить, особенно, если речь шла о близких, так что винить её в этом никому и в голову не приходило. Над этим шутили и смеялись, но не более. Пожилую, худенькую, хрупкую старушку низкого роста, но с огромным сердцем, в семье Кузнецовых слушались и любили все, от мала до велика. Она умудрялась даже неугомонных близнецов привести в чувства, если те забывались в порыве игры. Её муж, дедушка Вася, находил общий язык из мужской половины обитателей только с Димой. Его отца он недолюбливал, считая, что тот чересчур мало времени уделяет воспитанию детей, и слишком много – работе и собственному отдыху. Когда разговор с дедушкой вдруг касался папы, Дима всегда говорил: — Папа суету не любит, суматоху и шум, которых в нашем доме хоть отбавляй, сам знаешь. Ему нужна тишина и покой, вот он и старается на работе сидеть, где ему уж точно никто не помешает. Я его за это не виню, даже наоборот, понимаю. Но не сомневаюсь, что он нас любит. Дед на это лишь кивал, смотрел на внука тем свои особенным, дедушкиным взглядом, который испытывал на себе только лишь Дима: близнецы ещё не удостоились, не доросли, а с отцом и так всё понятно, и раскуривал старомодную курительную трубку из какого-то особенного дерева. Дима знал, что старику скучно было дома сидеть (с его-то двумя высшими!), но ничего с этим поделать не мог. Потому и составлял ему компанию в утомительных умных беседах и выслушивал истории, большая часть из которых уже по несколько раз была им слышана. После плотного обеда, Дима наконец сумел вырваться из кухни и устроился в детской, где братья корпели над тучей домашки. В такие моменты Дима даже жалел их, поскольку в двенадцать лет такой объём кажется неподъемным, однако помогать не спешил и уступал их жалобным просьбам лишь в крайних случаях. — Дим, а когда папа придёт? — спросил Саша, пристраиваясь на краю дивана, на котором валялся старший брат. — А зачем он тебе? Если что, я могу помочь, ты знаешь. — Да ничего, просто... — мальчик отыскал взглядом близнеца и только тогда тяжело вздохнул. — Просто мы скучаем по нему. И по маме. Когда они вернутся? — Скоро, Саша. Мама у знакомых сегодня, они поговорить собрались, а папа уже скоро с работы придёт, — с вымученной улыбкой проговорил Дима, которому самому стало мерзко от этой наглой лжи во благо. Детям так часто говорят, полагая, что так они выкинут этот вопрос из головы и забудут в скором времени. Но этого не происходит. — Ничего не скоро, — бросил Андрей и уткнулся в тетрадку. Дима вздохнул, провожая взглядом младшего брата. Дима знал, что только в конце осени у папиного автосервиса аншлаг, так что его рано не ждали. Он оглядел их – ещё совсем маленьких, невероятно активных и энергичных, но в тоже время, безумно понимающих, проницательных и умных – и не смог сдержать улыбки. Их светлые (в маму) макушки склонились над широким общим столом, локти соприкасались, пока они тщательно выводили буквы и цифры, а в их углу раздавалось смешное пыхтение и бормотание. Они оба знали, что в любое другое время года папа довольно много времени проводил с ними, порой не отлипая от сыновей ни на день, но обида всё же просыпалась в них в особенно загруженный период его работы. — С математикой помочь? — Нет, просто посиди тут, хорошо? — не отрываясь от написания проговорил старший Андрей. — Да, не уходи снова, — добавил Саша, и Дима, усмехнувшись, вернулся к чтению книги. Папа вернулся где-то в полдвенадцатого вместе с мамой, которую забрал по дороге домой от подруги. Вроде, они отмечали чей-то юбилей. Близнецы уже спали – Дима уложил их буквально час назад, яростно обещая, что папа сам скучает по ним безумно и завтра поведёт их куда-угодно. Дима один встретил родителей, предложив им разогреть бабушкин ужин. — Привет, Димон! — улыбнулся папа, пытаясь справиться с шарфом. — Привет, дорогой, — проворковала мама, которая, казалось, всегда и всех называла «дорогими», «моими хорошими» и «солнышками». Самой страшной частью всего этого была неподдельная серьёзность женщины. — Как мальчики? Лиза ещё не вернулась? — Здрасте, с пацанами все хорошо: у Андрея пятерка по музыке, а у Саши четверка по французскому. Лизы ещё нет, но она позвонила и сказала, что останется на ночь у Алисы. — Почему? Вы обидели её чем-то? Господи, ребёнок уже домой возвращаться не хочет! Рома, ты слышал? — мама картинно прижала ладони к щекам, то ли в попытке согреться, то ли от искреннего удивления. — Вик, она взрослая девушка, пусть уже живёт своей жизнью. Не по клубам же она таскается! — спокойно отозвался отец, состроив старшему сыну смешную гримасу в тихую от мамы. Дима хохотнул. — Откуда ты знаешь? Меня одну тут волнует судьба дочери? — Все, Вика, не шуми. Пойдём лучше перекусим, а Дима расскажет нам что-нибудь интересное из своей великой учебы. Мама, привычно моментально вернув себе спокойное настроение, прошла на кухню, а Дима остановил отца. — Я, наверное, спать пойду. Вы кушайте. — Ладно, отдыхай, — он уже было направился в кухню, но обернулся и задумчиво добавил: — На завтра ничего не планируй, хорошо? — Да помню я про вашу годовщину, помню. Никаких планов, полностью свободный день в вашем распоряжении. — Вот и отлично. Кстати, Олег всё же пообещал заскочить! Услышав это имя, Дима похолодел и не успел водрузить на лицо маску равнодушия. Хорошо, что папа уже скрылся за кухонной дверью, пожелав ему спокойной ночи. Дима не раздеваясь упал на собственную кровать и прошептал, словно мантру: «Олег пообещал заскочить...»