Необычная жизнь в Ходячем Замке

Отъезжала от замка Софи в смятении. Происходящее не укладывалось у нее в голове. Они сели в карету мистера Смита, которую Софи впоследствии называла закатной каретой. Это была красивая, резная карета, с белым корпусом и черепичной крышей, блестящей на солнце. Черепица была черных, оранжевых, желтых и багровых тонов, переходящих градиентом друг в друга. Под цвет крыши были переливчатые колеса. Добавляли закатных оттенков две рыжие, иностранные, тонконогие лошади. Внутри кареты сиденья были багрово-красные и столь мягкие, что Морган утопал в них. Карета явно была предназначена для путешествий, так как почти все обилие корзин с вещами поместилось в нее, оставшиеся же Софи убрала в волшебное хранилище, которому ее научил Хоул. Фермеры после успешно выполненного дела разошлись, а карета тронулась. Но этого всего Софи не замечала. Она глядела в окно кареты, на до боли знакомые пейзажи, холмы, усеянные цветами, и думала о том, что не увидит их какое-то время и, хотя Хоул и обещал скорое возвращение, Софи почему-то не верила в это. Морган, сидящий подле нее, взволнованно сверкал зелеными глазами. Он также волновался о предстоящем путешествии, которые не так часто случались с ним, и которые он всегда воспринимал, как приключения. Единственное, что волновало мальчика, так это долгая разлука с отцом и другими домочадцами, поскольку во все прежние путешествия они отправлялись все вместе. Фанни же, сидящую напротив, все не отпускало впечатление произошедшего. Она взволнованно продолжала кричать, да так громко, что кучер воспринимал эти окрики на свой счет и все переспрашивал ее. — Что говорите, хозяйка? — почтительно спрашивал кучер со своего места. — Да, ничего, езжай, — досадливо отмахивалась Фанни из-за того, что ее монолог прерывали. Всю дорогу так и ехали. Софи молчала, пребывая в невеселых мыслях, Морган сидел без движения, а Фанни продолжала оскорблять Хоула. Для всех троих путь от Ходячего Замка и до Маркет-Чиппинга прошел незаметно. Софи пришла в себя только тогда, когда карета остановилась перед воротами особняка Смитов. Этот дом находился на самой богатой улице и был среди всех самым роскошным. Это был огромный особняк квадратной формы, из белого камня с неоднородными дымчатыми разводами, множеством резных окон и черной с синим отливом черепичной крышей. Вокруг него располагался обширный зеленый сад. Все это было обнесено черным с золотом, дорогим, прутчатым забором, с округлыми воротами и электрическим звонком, которые тогда только входили в моду и имелись только у самых богатых. Ворота перед ними отворил Сиеменс. Сиеменс был бессменным дворецким мистера Смита и одним из не многих прислуживающих в доме предпринимателя. Из обслуживающего персонала вместе с Сиеменсом при доме мистера Смита жили несколько лакеев и кучеров, но только потому, что мистер Смит сам не умел запрягать кареты. Все остальные дела по хозяйству выполняли Фанни и Сашеверелл сами. Сами готовили, сами убирали, так как считали ненужным нанимать слуг для того, что можно сделать своими силами, хотя и могли себе это позволить. Сиеменс больше был близким другом мистеру Смиту, чем прислугой. Стоило им въехать на двор, как карету тут же обступили лакеи мистера Смита, с целью донести вещи. Софи, отказавшись от их помощи, одними словами приказала вещам следовать за ней. Фанни, глядя на дочь, в этот момент на мгновение зажмурилась, словно до сих пор не верила в эти недавно открывшиеся способности Софи. На самом деле Фанни все еще не могла поверить, что все три ее дочери были ведьмами и, хотя магический талант уменьшался от старшей к младшей, все равно кудесник Салиман говорил о том, что Летти, его жена, сильная волшебница, да и Марта, при должном обучении, сможет добиться очень многого. Если говорить прямо, из всей семьи, только Фанни и мистер Смит не имели колдовского дара. Софи же думала, что отсутствие магических способностей у своей мачехи, это даже хорошо, так как в купе с ее эмоциональным характером, это было бы опасно, не только для окружающих, но и для всего человечества. Они вошли через черную дорогую дверь с золотым дверным молотком в виде головы льва с кольцом в зубах, и прошли в гостиную с небольшой прихожей. Комната эта была просторной гостиной в тонах дорогого дуба. По стенам стояли шкафы для всяческих мелочей, с левой строны был камин с каминной полкой, облицованый дымчато-белым камнем, как тем, из которого был сделан дом. На полке стояли множество разнообразных фигурок. Подле камина стоял низкий чайный столик из стекла, с букетами цветов в вазах, и с мягкими красными диванами вокруг него. Пол был устлан цветастым ковром. Вдали, напротив входа, находилась округлая белая лестница с ковровой дорожкой, загибающаяся на второй этаж. В правой стене был вход в ванную комнату, в левой, дверь в кухню, столовую и зал. — Мистер Смит еще не вернулся, — заметила Фанни, — пойдем, я пока покажу вашу комнату. Она заботливо повела их вверх по лестнице, по золотисто-багровому коридору и открыла им дверь в одну из гостевых комнат. На втором этаже располагались спальни и ванные комнаты, как и хозяев, так и гостей. Фанни провела их в округлую комнату с нежно-голубыми стенами, большой люстрой, камином и мебелью белого дерева. Напротив было окно со светлыми занавесками, двуспальная кровать с плюшевым, нежного цвета, пледом, комоды, шкафы, стол у окна, и такая же белая, кроватка Моргана. Эти комнаты Фанни специально устроила для своих дочерей с семьями, вроде Софи и Летти, чтобы они могли здесь и переночевать, если придется. — Вот, ваша комната, Софи, — начала энергично говорить Фанни, — располагайся, не волнуйся, мистер Смит сможет обеспечить вас с Морганом всем необходимым. Эта комната на первое время, потом ты скажи, что нужно, я передам мистеру Смиту, он обязательно купит. По этим словам мачехи, Софи поняла, что та рассчитывает оставить у себя Софи с Морганом на долгое время. Она попыталась еще несколько раз объяснить, как все было на самом деле, но Фанни ничего и слышать не хотела, продолжая списывать все на шок. Софи поняла, что переехать отсюда обратно ей будет нелегко, также, как и заставить мачеху поверить в правду. Фанни, словно паучиха, оплетала ее своими сетями и не выпускала. — Все, все, я не буду вас тревожить, разбирайте сумки, а я пойду, — торопливо сказала Фанни от двери. — ужин в восемь. И Фанни удалилась, мягко прикрыв за собой дверь. И Софи действительно ничего не оставалась, кроме, как заняться распаковкой вещей. Сейчас, когда основная масса дел, которая отвлекала Софи от тяжелых мыслей, исчезла, эти мысли снова вернулись к ней с троекратным усилением. Софи знала, что от этих дум, ее может отвлечь только дело, и потому энергично принялась за разборку вещей. Она даже и думать не хотела об отъезде из замка больше, чем на обещанную Хоулом неделю, и потому, почти все корзины оставила не разобранными, вытащив лишь самое необходимое. Морган, старающийся казаться взрослым, также разбирал свои вещи, но, как это часто бывает с детьми, лишь добавлял беспорядка, и разбирая игрушки, незаметно для себя перешел от дела к игре. Софи не была против этого. Она, любуясь сыном, была только рада тому, что Морган прибавлял ей работы, которой можно было бы заняться. Но все равно, рано или поздно, вещи были разложены, беспорядок, создаваемый Морганом, прибран, и дел уж и вовсе не оставалось. Это и считала Софи одним из главных отличиев своего дома от чужого. У себя в Замке она всегда могла бы найти чем заняться, здесь же, на правах гостьи, у нее такой возможности не было. Софи еще до того, как закончила разбирать вещи, уже совершенно точно решила, что до ужина из комнаты не выйдет, воспользовавшись удобным предлогом тягот переселения. До того уж тяжело было выслушивать речи Фанни, которые как она знала, теперь еще долго не прекратятся. На самом деле Софи очень любила свою мачеху, но порой, ее материнский инстинкт брал верх над всеми границами разумного. Но на радость Софи, среди своих платьев, она обнаружила свое, заботливо положеное Хоулом, вязание с ее спицами. Софи, еще юной, отлично умела управляться с иглой, а в последствии, после снятия заклятия, скоро овладела другими техниками рукоделия, вроде вышивания и вязания. У девушки на душе сразу стало тепло и спокойно. Она сама, в попыхах, не вспомнила об этом, но проницательный чародей даже позаботился о ее досуге. Софи и не видела, когда он успел положить вязание. Для нее такие мелочи были намного большим показателем любви, нежели открытое их излияние. Обрадованная находкой Софи, так и провязала все оставшееся время, сидя на кровати, пока Морган подле нее весело играл. Мальчик заметно успокоился, приехав в знакомый дом, и был уже несколько смелее прежнего. Без четверти восемь, Софи с сыном спустились вниз, в столовую, где встретили суетящуюся Фанни, бегавшую из кухни в столовую и обратно с различными приготовлениями к ужину. От помощи женщина отказалась, поэтому Софи ничего не оставалось, кроме, как гостье, сесть за стол. Столовая была большой прямоугольной комнатой со светлыми обоями, высоким потолком и раскидистой люстрой со множеством светильников. По стенам стояло несколько антикварных буфетов с вареньем, а на занзибском ковре стоял длинный, прямоугольный, тяжелый, дубовый стол темного дерева. Комната была полупуста, а большая ее часть, не закрытая ковром, блестела отчищеным паркетом для танцев. На столе уже было накрыто на четыре персоны и он ломился от множества явств и угощений. Тарелки с фруктами, мясные нарезки, салаты, десерты, самое малое, что было на столе. Во главе стола, с торца его, сидел мистер Смит. Это был стройный, выше среднего роста, мужчина, немного постарше Фанни, с мягким лицом, добрыми лучистыми голубыми глазами и совершенно седым волосами, аккуратно уложенными. В чертах его сквозило такое добродушие и оптимизм, что казалось бы, он и вовсе не способен на что-то плохое. На нем был костюм благородного серого цвета из дорогого сукна, накрахмаленная рубашка и черные лаковые туфли. Он сидел на своем месте совершенно спокойно и складывал большую салфетку. Заметив Софи, он приветливо поздоровался с ней, дипломатично, ни словом не упомянув о случившемся, а лишь взглянув на нее сочувствующим взором. Она была очень благодарна за это мистеру Смиту, так как одной Фанни ей хватало с полна и поздоровалась с ним в ответ с легкой тенью смущения и робости. Она, так до сих пор окончательно и не привыкла к новому мужу Фанни и все еще не могла чувствовать себя свободно в его присутствии, хотя отношения их были очень теплыми, как и у всех членов бывшей семьи Хеттер с ним. Но, все равно, Софи думала, что между ней и мистером Смитом всегда будет присутствовать некая грань почтительности. Она в дополнение выразила свое извинение за то, что пропустила его возвращение, на что он ответил с улыбкой, что о таких мелочах не стоит даже и думать, и завел разговор на нейтральную тему. Фанни продолжала собирать стол и уверяла, что шарлотка ни как не испечется, и что ее нельзя оставлять не на минуту без присмотра. А в это время Софи и мистер Смит обсуждали погоду, общих знакомых, политические новости и случаи из жизни, а порой и просто молчали. Как правило, молчание всегда тягостно для разговаривающих, а бывают и такие люди, с которыми даже говорить тяжело, но мистер Смит был из тех редких, с кем и помолчать было совершенно легко. С ним не возникало какого-то гнетущего молчания, он легко находил общий язык с детьми и, так замечательно рассказывал, что Морган, совсем осмелев, весело смеялся. Софи считала именно это качество хорошего собеседника, тем самым, которое помогло добиться мистеру Смиту успехов в предпренимательстве. Но, как только Фанни пришла с шарлоткой и села на свое место хозяки дома с другого торца стола, это благостное настроение было нарушено. Фанни, тут же заговорила о случившемся, и начала пересказывать все это мистеру Смиту, с такими преувеличениями, что Софи, порой хотелось вмешаться, но она не решалась. Фанни говорила быстро и, эмоционально взмахивая руками, совершенно не замечала плохого настроения дочери. Софи кусок в горло не лез, поэтому она только ковыряла вкусную рыбу, не притрагиваясь к еде. Морган молчал, глядя в свою тарелку. Мистер Смит спокойно ужинал и молчал, не перебивая Фанни, и, ничего не спрашивая, только иногда отвечал нейтральными фразами на вопросы жены. Мистер Смит был тактичен, каковой не была его жена, потому, время от времени, бросал на Софи извиняющиеся взгляды. — И, как ты на все это смотришь? — обратилась к мужу Фанни по окончанию рассказа, — Каков наглец! И как только таких людей земля носит! Была бы моя воля, я бы таких тиранов казнила! Фанни говорила это, не замечая, как Софи скрипнула по тарелке вилкой. — Мне кажется ты горячишься, дорогая. — задумчиво ответил мистер Смит. — И ты тоже выгораживаешь этого деспота! — ужаснулась Фанни. — И вовсе нет, я считаю такое поведение недопустимым, но мне кажется, мы не полностью понимаем ситуацию, а несколько односторонне. — все также спокойно и мягко говорил предпрениматель. Фанни на это лишь отмахнулась и продолжила рассуждать в том же ключе. Если миссис Ферфакс была похода на скакалку, то Фанни напоминала поезд. Если она разгонялась, то остановить ее было практически невозможно. Мистер Смит был лучшим мужем для нее. Он никогда не спорил и не противоречил ей, а по возможности соглашался с Фанни. Был немногословен, спокоен и рассудителен. Словом, он своим характером сглаживал норов Фанни. Нельзя точно было сказать, была ли меж ними любовь, так как она не выказывалась на прямую, но полное согласие и взаимопонимание, вместе с обоюдной заботой, царили между ними. Софи лишь радовалась, что шляпа подобрала ее мачехе такого подходящего мужа. А тем временем она начинала ощущать в себе закипающее раздражение, вызванное речами Фанни. Странное дело, раньше, до превращения ее в старуху, Софи была робкой, застенчивой, бессловесной девочкой, довольной своей участью, но, после же обратного перевоплащения, Софи стала волевой, решительной, уверенной в себе, языкастой, как ее называли, девушкой, которая могла не скупясь, в самых разнообразных выражениях, отстаивать свои интересы и то, что считала справедливым. На эту тему часто шутили Хоул и Кальцифер, говоря что, хоть она и вернула себе молодость, но характер у нее остался старушечий. Поскольку же Софи не хотела ругаться с мачехой, она под предлогом того, что Моргана пора укладывать спать, вышла из столовой. По сочувствующим взглядам, Софи не могла понять поверили ли ее легенде. Но, в свою очередь, это действительно было так. Софи, уложив сына в кровать, в раздумье подошла к окну. На улице уже было совершенно темно, в окнах соседних домов горел свет. Софи тоскливо глядела на непривычный ей пейзаж из окна и задумалась о том, как бы прошел их вечер в Замке. Тогда бы, она также уложив Моргана, спустилась бы вниз и села с каким-нибудь рукоделием в свое любимое кресло у очага. Кальцифер бы травил байки, а Хоул с Майклом за столом позади Софи, пили бы чай или же разбирали какое-нибудь заклятье, а в прочем все равно бы вскоре перешли к чаю. Все их вечерние уроки как правило заканчивались чаем. Так бы они долго все вместе проговорили бы о чем-нибудь. Озноб, пробравший Софи, выдернул ее из воспоминаний. Она увидела, что, незаметно для самой себя, смяла пальцами юбки платья. Расправляя их, Софи забывшись обернулась к камину желая попросить Кальцифера поддать огоньку, но, завидев пустой камин, даже не сразу смогла уразуметь отсутствие демона. Когда же она окончательно вернулась в действительность, ее пробрала такая злость, которую она решила сорвать на не в чем не повинном камине. — А ну, быстро загорелся! — прикрикнула она на него, — Разве не чувствуешь, что в доме прохладно, стыдно должно быть, что я такие простые вещи тебе объясняю, или ты хочешь, чтобы мой сын замерз?! К тому моменту, Морган, утомленный событиями дня, уже давно мирно спал. Камин же, испугавшись, в миг загорелся сильным рыжим пламенем. От него так волнами и повалило тепло. Казалось, он хотел реабелитироваться за недосмотр. Софи удовлетворенно фыркнула и сама начала собираться ко сну. Когда она уже легла, девушка долго ворочалась на своей кровати в поисках удобного места, и даже, не сдержавшись, пару раз приказав кровати стать помягче, наконец улеглась. Она по себе знала, что, либо она сейчас, утомленная за день, уснет мертвым сном, либо же до утра ее будет мучить бессоница, вызванная переизбытком эмоций за сегодня. Но произошло первое. Глаза Софи быстро начали слипаться и она заснула глубоким сном без сновидений. На следующее утро Софи получила письмо, в котором Хоул в подробностях интересовался их переездом. И, хотя письмо было написано с легкомысленной веселостью, впрочем напускной, Софи ничего не подчерпнула из этого письма, кроме как-то, что его появление рано утром свидетельствовало о бессонной ночи в Замке. Хоул, в свои выходные, никогда раньше полудня не вставал, а это означало, что он всю ночь нервно расхаживал по комнате.