Поставщик

Флаттершай была заперта. У неё была свобода перемещаться по огромному, кажется, бесконечному дому, по его оттаивающему саду, по мини-заповеднику, который Дискорд организовал по её просьбе. Больше не было вспышек испуганной жестокости, когда мужчина привязывал её к креслу и бросал одну просто из-за того, что ему что-то показалось или вспомнилось. Но она могла говорить только с ним и с Пинки. Контакты с кем-либо ещё, особенно с родителями или с Рэйнбоу, были под запретом — доктор Скрюболл не в счёт. Флаттершай была заперта в собственной беспомощности. Она до сих пор доподлинно не знала, зачем её держат здесь и для какой цели будет служить существо, что она носит в себе. Словно взяв плату за раскрытые карты, Дискорд снова перешёл к тактике игнорирования, но теперь она была не похожа на детскую. Драконикус не скрывался из виду, если девушка набредала на него даже случайно — он сам сверлил её таким холодным взглядом, что Флаттершай становилось стыдно не только за своё присутствие, но и за само своё существование. Она стушёвывалась и уходила, стараясь издавать как можно меньше шума, но не получалось. По ногам словно рывками расползалась густая вода, двигаться с каждым месяцем становилось всё тяжелее, даже дыхание порою давалось с трудом. Пинки Пай забросила университет и свою двойную жизнь, вызвавшись помогать подруге без выходных, но её усилия были ничем против самой природы. Флаттершай лучше многих знала, что всё, что с ней происходит — нормально. Но она всё больше сомневалась в нормальности причины этих изменений. Девушка была предоставлена самой себе, и у неё было достаточно времени, чтобы познакомиться с глубинами своего разума — не имея альтернатив, невольно займёшься собственными мыслями. Дискорд по-прежнему приходил к ней, но его визиты были искренними только по отношению к ребёнку в её утробе. Он охотно, но как-то снисходительно разговаривал с девушкой, когда решал удостоить её визитом, позволял себе кое-какие безобидные подколки и никоим образом не показывал, что она дорога ему, близка сердцу, любима. Флаттершай догадывалась, что это — шутки гормонов, но именно такого отношения ей хотелось больше всего на свете, а она была слишком застенчива и запугана, чтобы потребовать или сказать прямо. Да и о какой искренности этих чувств тогда будет идти речь? Зато искренности по отношению к малышу было предостаточно. Разумеется, мужчина не превращался в гордого отца, брызжущего восторженной слюной. Но Флаттершай чувствовала, что его ребёнок ему дороже, чем она — такое понимание жило всегда, но теперь оно почему-то особенно уязвляло. Пинки же говорила, что Дискорд скорее костьми ляжет, чем выдаст свои секреты, а ей, Флаттершай, рассказал почти всё, осталось узнать самую малость, самую значительную и важную малость! А драконикус что-то шептал, шептал на неизвестном языке, касаясь её живота сухими и горячими поцелуями, и ребёнок, к тайному суеверному ужасу Флаттершай, начинал толкаться сильнее, словно пытался прорваться сквозь тугую оболочку разбухшего живота к прижавшимся к нему губам. Плод всё чаще ощущался чем-то чужим и неправильным. Будет ли он гибридом? Овладеет ли магией? Убьёт ли кого-нибудь? Девушка, понимала, что в каком-то смысле — да. Твайлайт Спаркл прорывалась в её безразличные сны, кричала, умоляла, но её голос размывался и путался звуками, превращаясь в тонко дребезжащую плачущую какофонию, словно сотканную из воплей совершенно разных людей. Совершенно разных пони. Флаттершай знала, что они тают и исчезают в посмертии, но бездействовала. У неё не скоро не осталось сил что-либо делать, не осталось сил даже думать, потому что что-то словно скальпелем вцарапывалось в швы черепа, перекраивая желейную серость мозга, смешивая прорези извилин в гладкую кашу и прочерчивая их заново. Что-то с неба. С неба, испещрённого рваными трещинами, как на карте Селестии… Их секреты словно передались Флаттершай. Она слышала, как они взывали к ней, и знала, что Дискорд был прав, говоря об открывающихся через них путях в Эквестрию. Из сотен звучащих во снах голосов к ней в реальность перекочевал последний из них. Твайлайт больше не требовала сделать невозможное. Она лишь просила зайти в её комнату — это очень просто, Флаттершай даже знает, как незаметно пробраться туда и бесшумно открыть замок. Она лишь просила залезть под кровать и открыть потайной ящичек на дне — это тоже несложно, пусть Флаттершай и немного боится темноты внизу. Она лишь просила достать из тайника самодельную игрушку в виде фиолетового дракончика. Девушка выползла из-под кровати, села прямо на полу, отдыхая после таких тяжёлых в её положении манёвров, и прислонилась спиной к прикрытому мягким одеялом краю, чтобы рассмотреть добычу, взятую по наводкам совершенно не кажущегося странным чужому голосу в голове. На самом деле игрушка слабо была похожа на дракона. Дутое тельце с короткими неуклюжими лапами, не имеющее ничего общего с грациозными драконами на китайских календарях или бронебойными монстрами на европейских иллюстрациях. Несоразмерно большая голова, ото лба до хвоста тянутся скруглённые зелёные шипы. Вместо глаз — две перламутровые пуговицы такого же цвета. Флаттершай и не поняла бы, что это дракон, если бы пробежавшие по ним блики на секунду не задержались в центре, приняв форму вертикального кошачьего зрачка. Так и не поняв, что должна делать с игрушкой, и не получив больше никаких приказов или рекомендаций от Твайлайт Спаркл, девушка аккуратно положила её обратно в тайник, вышла из комнаты и потеряла покой. Существо внутри неё, неведомое, неизвестное, чужое. Оно питалось ею, вытягивало все соки, возилось под кожей, под тонкой жировой прослойкой, под эластичными мышцами. Девушку пугали её мысли, она вспоминала, как опекала плод на ранних сроках, с какой нежностью относилась к нерождённому ребёнку, как любила его уже тогда. Но теперь она ощущала неправильность его до такой ясности, что становилось отвратительно дышать с этим грузом в матке. Похищение, запугивание, изнасилование, удерживание в плену, сотни и тысячи девушек до неё, которым не удалось дожить и до четвёртого месяца — какая цель стоит таких жертв? Будет ли она оправдана всеми этими страданиями? Как может служить добру существо, зачатое в такой жестокости? Двоение, с которым внутренний голос произнёс эту речь, перестало быть чем-то, на что-то стоит обратить внимание. Единственным приоритетом стало избавление от плода. Алкоголь, градусами которого можно было бы выжечь засевшего внутри паразита, не достать. Удары кулаками по разбухшему животу могут не принести должного эффекта. Остаётся только действовать… изнутри. Изготовление загнутого крюком на конце щупа не заняло много времени. Флаттершай улеглась на кровати, сгибая ноги в коленях. Добираться до влагалища через раздавшийся вперёд и в стороны живот было страшно неудобно, но девушка упорствовала, кряхтела, пыталась, ведомая подбадривающим голосом в голове, нашёптывающем извлекаемые из памяти девушки подробности ритуального изнасилования. Внушение было столь интенсивным, что Флаттершай начала говорить их вслух голосом Твайлайт Спаркл. — Флаттершай! — высокий голос Пинки Пай, заглянувшей на странные звуки из комнаты пленницы, взвился до ушедробящего крика ужаса. — Что ты делаешь?! Она метнулась к подруге, уже ухитрившейся ввести крюк во влагалище и до крови оцарапать его стенку, схватила импровизированный абортивный инструмент и выдрала его, захватив кусочек плоти изнутри и пустив по ягодице Флаттершай ручеёк крови. Девушка взвыла от боли, распахивая фиолетовые глаза. — Что ты творишь?! — орала Пинки Пай, в ужасе глядя то на беременную, то между её судорожно трясущихся ног, то на окровавленный щуп у себя во взмокших руках. Флаттершай метнула в неё дикий лавандовый взгляд. — Дура, — прошипела она сквозь боль голосом, который остолбеневшая кудрявая девушка и не надеялась больше услышать. — Ты не знаешь, кому служишь! — вой страдания прервал речь Твайлайт, вселившейся в тело робкой девушки. — Вы слишком… слабохарактерны… для… Она поняла, что тратить время на речь, когда готова потерять сознание — непозволительная роскошь. Управляя телом Флаттершай, Твайлайт вскочила на её ноги, оттолкнула Пинки Пай и, сильно заваливаясь вперёд, почти падая, отчаянно понеслась к лестнице. Только на верхней ступеньке она позволила ногам окончательно ослабнуть, отправив Флаттершай в полёт животом вниз. Но кудрявая девушка неведомым образом смогла настигнуть её и бросилась вперёд быстрее, чем она. Флаттершай почти не приходила в сознание. Она спала большую часть суток, не находя успокоения в лихорадочном, прерывистом, душном сне. Растущее и пытающееся выжить внутри существо отнимало все силы, живот покрылся взбухшими венами, словно показывая пути, по которым уходят силы умывавшейся собственными слезами девушки. Жизнь на последних месяцах превратилась в агонический калейдоскоп темноты, хмурости тщетно пытавшейся облегчить страдания Флаттершай доктора Скрюболл, дрожащей боли, Дискорда, шепчущего на неизвестном языке и жалеющим не девушку, но оболочку для его ребёнка. Слова Твайлайт были жестоки, но они имели смысл. Флаттершай признавала её правоту — в постулатах умершей девушки, каким-то образом сумевшей вселиться в тело живой, нашлись и мысли розововолосой пленницы. Но было ошибкой слепо поверить им. Было ошибкой послушаться и найти ту игрушку; после произошедшего, после ощущения того, как собственное безвольное «я» оказывается оттеснено от управления телом и аккуратно размазано по внутренней поверхности черепа, было понятно, что маленький дракончик и был вместилищем души бывшей возлюбленной драконикуса. Девушка вспоминала силу, которая теснила её изнутри, и думала: «Не потому ли Дискорд хранил у себя душу Твайлайт? Потому, что не смог её уничтожить, или восхищался теми высотами, которые она достигла?». Но приходила новая волна мучений, скручивающая низ живота, заставлявшая с гортанными стонами корчиться на кровати, и любое предположение растушёвывалось и тонуло в темноте. А трещины с небес продолжали вшиваться в её мозг. Флаттершай была концентрацией боли от макушки до самого остова и видела от этого только одно спасение, и неудивительно, в чьём лице. А Дискорд продолжал приходить к ней и продолжал жалеть и лечить не её, а плод в её животе. Девушке было обидно до слёз: как хотелось быть больше, чем инкубатором, как хотелось почувствовать заботу от отца этого ребёнка, а не от Скрюболл! И как эгоистично было страдать от несправедливости, имея за душой такой грех… «Но это была не я, — отчаянно оправдывалась девушка. — Я люблю своего ребёнка, кем бы он ни был, я бы никогда не… неужели Пинки ничего ему не рассказала? Вдруг она не заметила, не поняла?..». — Пинки Пай, — со свистами шептала та, только увидев своего пленителя рядом в одно из коротких всплываний к сознанию. — Что с ней… где она? Я… не видела её… Драконикус приподнял густую бровь. Его глаза потемнели от наплывшей злобы. — У Пинки сломаны рёбра. Она покалечилась, ловя тебя. Разве ты не помнишь? — Нет… она сильно страдает?.. — слабым голосом, начинающим снова дрожать от слёз, спросила девушка. — Почти так, как ты. Зачем ты это сделала? Почему попыталась убить ребёнка? — Это… была не я. — Правда, и кто же? — Твайлайт… Спаркл… Дискорд расширил глаза. — Ты бредишь. Она мертва. — Нет… она… ждёт в Эквестрии, на той стороне… — оставаться в сознании было всё тяжелее. Лютая боль клещами тянула Флаттершай в тьму бессознания даже за кончики ногтей. — Слишком… помоги мне, пожалуйста, помоги… — Я облегчу твои страдания, — презрительно поджал губы драконикус, — если расскажешь, что произошло. Ей едва удалось выполнить это условие. Флаттершай медленно умирала, но продолжала говорить, продолжала и жалела, что не сделала этого раньше. Она почти потеряла сознание к концу рассказа, но наградой ей было смягчившееся, пусть и печальное выражение лица Дискорда. — Это снова моя ошибка, — прошептал он, гладя девушку по волосам. Облегчение от этой ласки, от вернувшейся теплоты и нежности было неописуемым, пусть и коротким. — Ты — непроходимая дура. Но — по моей вине. — Мне больно… — нерешительно напомнила девушка. Её глаза уже не открывались, в голове стояла жестокая, рвущая лицевые мышцы пульсация. Флаттершай обнаружила себя на руках Дискорда, но не смогла вспомнить момента, когда он её взял. — Я соврал, Флаттершай. Я ничем не смогу тебе помочь, даже если хочу этого. Прискорбно для тебя, но я рассчитал всё правильно. Мой ребёнок и впрямь имеет идеальные способности для прямой связи с трансдименсиональными разломами. Это и есть ещё один риск понести от меня — если ты перенесёшь первый триместр, ты можешь не перенести последний, потому что… у тебя такой связи нет. — О чём ты… говоришь… Драконикус прижал мокрую и дрожащую девушку к себе, поднимаясь с ней и идя к окну. Он повернул её беспорядочно болтающуюся голову к небу. — Открой глаза, Флаттершай. Теперь, благодаря магии в тебе, ты тоже можешь это видеть. У девушки едва получилось выполнить это условие, не умерев от натуги. Вместо осенней голубизны в вышине зиял сплошной жадно пульсирующий чёрный разлом.