***
— Теон, ты играешь слишком нервно. Я бы предложил тебе больше оглядываться на команду и не солировать. — А я бы предложил тебе вырвать руки и вставить обратной стороной, — щедро отсыпал Теон, вызвав вспышку гнева Джона. — Пока Робба нет… — Да мне плевать, что Робба нет. Ты несёшь чушь. — Если бы здесь был Робб… — упрямо начал Джон, — он бы… — Здесь нет Робба! — проорал Теон в ответ, и напульсник с его руки полетел в лицо Джону. Аша сгребла его как кутенка, подрубила острым ударом локтем под дых, что-то прошелестела Джону над его согбенным телом и прошипела: — Разорался! Следуй! Сестра скрутила его умело, как только она и делала, словно натренированный санитар психбольницы. Вывернутая рука невыносимо ныла, хрустел сустав. Аша выдохнула шумно, выбросила его тело в угол комнаты, зажала там стулом, который оседлала, прижавшись грудью к спинке, так что казалось, она топчет его вороным конем. Ее ноздри раздувались от еле сдерживаемого гнева, что случалось с ней редко. Временами она пугала брата так сильно, что он мог бы, пожалуй, начать заикаться, а то и писаться по ночам. Лет пятнадцать назад. — Что за хрень ты устроил? — выдохнула она зло, сжала губы в одну тонкую черту, выдохнула воздух через нос, а потом с усмешкой, скрывая свои прорвавшиеся эмоции сообщила едко: — Недоебит или целибат, малыш? Иди к Джейни, она знает, где у тебя кнопка. — Отвали, — проныл он, не разжимая зубов. Никто не мог обвинить его в трусости, и все же атакующая сестра временами вызывала в нем страх — животный, слепой, и лишь усилием воли он держался, чтобы не закрыть голову руками, из последних сил повторяя ее поведение, вплоть до жестов и мимики, как самое верное зеркало. А что? Я тоже Грейджой, черный кракен и летучая смерть. Я наследник, я! Она снова сжала губы, словно не хотела, чтобы хоть один звук покинул ее рот. Сквозь застилающую разум пелену страха брат все равно распознал ее колебания. А я бы ударил, думал он зло, такой момент… Наконец фурия исторгла ряд реплик, вызвавших в нем новый приступ паники. — Ты — позор семьи, гребаный стыд, — голос ее был похож на сипение. — Борись, блядь, со своими слабостями. Как слепой зверёныш без мамки! — Да что ты знаешь? — Больше, чем твоя дурья башка вообразит когда-либо, — сплюнула, словно прошила картечью Аша, — и мне нахер не нужны твои сопливые камин-ауты! Веди себя нормально. — Кто ты такая, чтобы решать, что норма? — вырвалось у Теона помимо воли. Уголок рта Аши дрогнул, и она немедленно вонзила жало в просвет его казавшегося безупречным панциря. — Значит, будет мне признание? А что же? Соскучился, малыш? Сводить тебя за ручку в гей-клуб, чтобы научить снимать мальчиков, или самой пару раз провернуть в твоей заднице ручку от метлы? Это было настолько больно, что он потерял всякую возможность отвечать, лишь ярость поднималась в нем приливной волной, снося все. Словно цунами, нависшее гигантским водным столбом над прибрежной деревушкой. Теон смотрел на нее зло, думая лишь о том, что свернуть ей шею с одного раза не удастся. — Проняло, да, красавчик? — в глазах Аши промелькнуло что-то, что он бы принял за сочуствие, если бы эта сучка не была провокатором. — Ты должен бороться, а не плавать в проруби как кусок дерьма. Подумаешь, чувства его одолели! У всех есть слабости, а ты, блядь, одна большая слабость, Теон! Как в детстве, готов разодрать в клочья всех вокруг за кусок пирога, который хотел больше остальных. Ни хрена не умеешь делиться! Ни чувства локтя, ни совести… — Где уж мне, — наконец собрался с духом брат, медленно обнимая колени, — делиться, это же так по-женски, так мило. Если собрать всех, с кем ты спала, придется арендовать стадион. Это же про умение делиться, правда? Ну же, научи меня, как это — менять по пятеро за ночь? Кстати, всегда хотел спросить, как ты запоминаешь их, а? Или нумеруешь? А, ну да, конечно, главное имён не называть… — Сучонок! Аша сократила расстояние слишком быстро, хлесткая пощёчина отбросила его голову вбок почти одновременно с обжигающей болью от удара носком кроссовки в бедро. — М-м, — протянул Теон, словно бы и не получил удара, — бьешь, значит любишь. Ну же, Аша, признайся, я по-прежнему твой любимый маленький братец… Ты же споёшь мне колыбельную на ночь, правда? — Да, о да. Про волчка, — зло бросила девушка, отбрасывая стул и резко заходила по комнате. — Укушеный за бочок кракен не живёт долго, дурачок. Ты уязвим как медуза без воды. Ты придурок и идиот, и бесишь меня… И ты мой брат, и потому я терплю тебя и спасаю… — Вау-вау, это спасение? — он встал, нависая над ней во весь рост. — Больше похоже на процедуру изгнания демонов. Слыхала про экзорцизм? — С одержимыми только так, — фыркнула она, отступая. Упертые в бедра кулаки слегка подрагивают, выдавая жёсткую концентрацию, — выгони его из своей головы, Теон, иначе под мозги места не останется. — Или на х… — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Я буду любить кого хочу, когда хочу и как хочу! — Сначала тебя ломает, как нарика без дозы, а теперь ты делаешь громкие заявления? — она постучала носком кроссовки по полу, опустив голову, а потом пригвоздила его взглядом к едва оседланному братом стулу, — дай угадаю, наш рыжик не знает о твоей беспощадной любви? Может, мне приоткрыть ему глаза? Или будет честнее переспать с ним, м? В рамках… как ты там это называешь… ах да, дружбы. Скажем, между семьями. Наши дома та-ак дружны. Удар снова достиг цели. — Солоно, мальчик? Отбрось его сейчас, пока не влип. У него будет семья и дети, а у тебя? — Это не тебе решать. — И не тебе. Он навис над сестрой, хватая за плечи. — Я тоже люблю тебя, дорогая сестричка. По-своему. Не лезь не в своё дело. — Вся твоя гребаная жизнь — мое дело! — не сдвинулась ни на миллиметр, застыла и добила: — А он тебя убьет, будь он проклят. И тут Теон расхохотался и не мог успокоиться, пока Аша не выбежала назад в зал, уже не слыша, как всхлипы смеха брата перешли в душащий кашель. Я не сдамся без боя, шептал он глупо в пустоту одними губами. Я не отступлюсь.***
Боль была тупой, как при начинающейся ангине. Только левый висок ломило сильнее. — Ро-об! Голос доносился издалека. — Роберт. Я не Теон, я не смогу его заменить. Я другой. Знать бы еще, кто это и о чем. Наконец лицо из размытого пятна стало четким. Сандор. Черт. Он лежит на полу, пряди волос Сандора висят над его лицом, в глазах беспокойство. — Я не Теон, — повторяет он, а Робб стремительно пытается вынырнуть из омута безумия, в которое его слова посылают его раз за разом. Дайте мне проснуться! — Я не успеваю за мячом так быстро, он легче, Робб. Пасуй на меня, а не на него, понимаешь. — Крепко его приложило… — задумчиво произносит Бриенна, теперь он видит и ее. — Нельзя играть без блока с этими лосями. — А с блоком играть нельзя при таком росте, — буркнул Сандор. — Вот пожалуйста, дозакрывался, получил в голову… Ты жив там, боец? — Уже… Кажется, да… Робб со вздохом поднялся. Пиздец, а не расстановка, пиздец, а не состав, и ни блока. Трижды пиздец по совокупности факторов. Кто, блядь, придумал, тряхнуть стариной? Он давно утомился слушать воспоминания тети, с которыми в связи и случилась эта великолепнейшая история. Тьма смыслов, скрытая в этом нахальном «а давайте», оказалась тяжёлой ношей. Он играл с Арьей, но тётя была ниже и тяжелее ее, и хоть дядя, казалось, совсем не изменился по сравнению с юношескими фотографиями, они имели две дыры в расстановке — его жену и их дочь. С трибуны робко, а потом уже уверенно скандировала «воо-ки, воо-ки» будущая невеста. А он четко осознавал, что сил больше нет. Последний бой и домой. Никакая переписка не могла перекрыть разверзшейся бездны. Никакие проблески связи, отрывочные фразы в трубке, бередящие и опустошающие. Разлука додавливала его с каждым новым днём все сильнее, словно выкручивающая тряпку поломойка. Все меньше терпения, все больше тоски и свинцовой тяжести, что давит на лоб.***
— Тоже тебя люблю, — шепнула Бри, почти касаясь губами экрана. Лицо Джейме подмигнуло ей и истаяло, оставив дырку в груди и тянущее чувство. Осталось пять дней. Уже скоро. — О чем печаль, юная дева? — уточнил пробегающий мимо Рейегар. — Скучаю по дому, — почти не чувствуя краски на щеках сообщила Бри. — Неудивительно, это же дом. Хотя, — подмигнул ей Таргариен, — мне казалось, что ты не считаешь Гавань домом. — Мой дом на Тарте, но… Гавань тоже мне дорога. — В лице отдельных жителей, — усмехнулся Рейегар, а в ответ на ее возмущенный взгляд пояснил: — На твоём лице написана тоска и томление, конечно, я тоже заметил. Могу обещать никому не говорить, но это вряд ли поможет — у тебя слишком чистое и честное лицо. — Как меня иногда тревожит это лицо… — созналась Бриенна. — Я пытаюсь научиться врать. — И получается? — уточнил лукаво арьин дядя. Бриеннина в ответ пожала плечами. Он вздохнул, похлопал ее по плечу и сказал: — Не прекращай попыток.***
Он еще помнил кружево под ногтями, обмен кольцами, какую-то еще ерунду и прощальные речи, и под пальцами еще не истерлось воспоминание от скользкого касания теплого на ощупь то ли пластика, то ли металла Драконьего камня, под завязку набитого драконами, их детьми, легендами и тайнами. Капсула села медленно, истаяли над кабиной крылья, словно ангел покинул их, двери развоплотились следом, и он осторожно ступил на землю. Силуэт Теона звенел над полем размытым от быстрого бега пятном. Нет, кричала осторожность. Да, сказала жажда. Он раскрыл объятья, и их тела, с размаху ударившись друг о друга, стали одним.***
— Они любят ласку, — сообщила рыжая и присвистнула, — кто не любит? ВСЕ! — Да вот ещё, — только затем, чтобы поспорить, выдала Арья. — Я не особо люблю. Могу и без соплей. — А зачем без соплей, если можно с соплями? — удивилась Игритт, запуская в шерсть на загривке собаки тонкую смуглую руку, усыпанную веснушками густо-густо. — Да, не знаю, — нахмурились Арья. Как разговаривать с этой «беженкой», она так и не поняла, но к ней тянуло. — Все любят ласку, знамо, без ласки ни одна тварь божья долго не живёт. А какая тварь одним тем и жива. То словом, а то и вовсе щипком. Арья на это недоуменно фыркнула. Дверь во двор слабо скрипнула, и послышались шаги. Джон, подумала она немедленно. Игритт прикрыла глаза на мгновение, но с места не двинулась, пока Джон не подошёл ближе, и лишь после его короткого, казалось, смущённого кивка Арье, Игритт вдруг повернулась, осветив рябое лицо улыбкой. И сестра вдруг почувствовала себя лишней. — Я на минутку, — наврала она, почти не глядя на них и набирая скорость, почти бегом стартовала. Ей в спину донесся шумный выдох и шорох объятий. Так странно, и все же я рада. Выходит, что рада.