Девушка с острова Тарт

Возвращайся. До сих пор не понимаю, Как душа моя живая держится. Возвращайся. Я мечусь в делах и спорах, Так намаялась, что впору вешаться. Возвращайся. Богу сделалось угодно Отнести мой шумный город вдаль. Хоть на часик перестань ночами сниться И попробуй воплотиться. Жаль… Ах, как мне возле быть, подскажи? За песни возлюби, за миражи. А за чудачества, за нежность, За ненужность, за небрежность, Необузданность и неузнанность Накажи. Я летаю. Как легко ты даришь крылья И бросаешь без усилья космосу. Возвращаю все, что я брала когда-то. Я теперь опять крылата голосом. Это счастье — хоть душою быть поближе, Я сквозь песню смех услышу твой. Возвращайся. До сих пор не знаю, где ты. Сердце желтою одето листвой. Ах, как мне возле быть, подскажи? За песни возлюби, за миражи, За любовь мою и веру, За безумие без меры, Чтобы голос рвать на части. Возвращайся. Ах, как мне возле быть? За песни возлюбить, За чудачества, за нежность, За не нужность, не небрежность, Необузданность и неузнанность… Возвращайся. Любовь Хорева «Возвращайся»

      Тайвин остановился на светофоре, барабаня пальцами по рулю, а потом посмотрел на Джо. В ее руках был телефон, а пальцы бегали по экрану, словно она печатала. Она стрельнула в него глазами виновато, а он просто опешил. Ну, конечно, какой же я дурак! Разумеется, ее дурацкий обет никак не касался письма. Насколько было бы проще общаться с ней письменно, как много сил бы он сэкономил и ночей доспал… — Жалеешь, что не узнал, м? — уточнила жена. — Да, я могу писать прекрасные длинные тексты. Давно. — На выходные твоя подопечная перебирается к нам окончательно на время ремонта. И я жалею лишь о том, что ты не хочешь перебраться вместе с ней, — он наклонился к Джоанне, напрашиваясь на поцелуй. Она усмехнулась по-кошачьи и жадно накинулась на него, словно они и не занимались любовью только что. Когда-то его удивляла ее страсть, даже пугала временами. Надо было все это потерять, чтобы начать ценить. — М-м, — удовлетворенно выдохнула женщина, откидываясь на сидение. — Твои поцелуи — вот по чему я скучала больше всего. А с Бри я как раз разговариваю. — И? — уточнил Тайвин, с опозданием трогаясь. — Она боится твоего дома, Тай. До колик. И никакой Джейме не спасает девочку от нашей дочери и ее беспощадной ненависти, — Джоанна поправила локон, упавший на нос. Ее прекрасные волосы снова были упрятаны под миниатюрную, непонятно как вмещавшую их шапочку. Через полчаса у Молчаливой Сестры начиналось дежурство, а он вез ее на работу. — Конечно, девочка хочет, чтоб я ее сопровождала, но попросить стесняется. Ей бы чуточку, капельку хор-рошего ланского нахальства… — У тебя есть все для того, чтобы провести выходные с нами. И мое желание, и помощь твоей подопечной, — Тайвин внутренне похолодел, но все же озвучил свою тревожную мысль. — Ты не хочешь этого сама, так? — Это не так. Это иначе, — женщина включила камеру на телефоне и теперь расчетливыми аккуратными движениями поправляла макияж. После того, что они вытворяли недавно, было странно, что у нее вообще на лице хоть что-то сохранилось. Магия или мастерство, или оба сразу. — Объясни, пожалуйста, — попросил Тайвин. Он тысячу лет ни у кого ничего не просил, голос дрогнул так несвойственно, что Джо дернула головой в его сторону. — Ты просишь, — констатировала она. — Серьезная заявка на победу. Я скажу. Мне и самой это надо. Объясни мне лучше ты — что у нас, Тайвин? Встретил свою женушку, которую весь город считает покойницей, и решил, эх, была — не была? У нас офигительный секс, уж поверь мне, мой дорогой, самый сдержанный и терпеливый в мире человек. Да-да, можешь не хмуриться, это шпилька в сторону твоих Кастамерских подвигов. Я знаю цену твоему терпению как никто другой. Мне хорошо с тобой, я жива, я наполнена смыслом. И если ты считаешь, что у тебя есть право вторгаться в мою жизнь, когда тебе угодно, брать из нее лучшие куски — хоть и к обоюдному удовольствию, признаю, — а потом продолжать жить как ни в чем не бывало, то я скажу тебе. Не выйдет, дружок. Играй в это с кем-то еще. Не тебе потом собирать меня из обломков, и реставрировать как жертву неумелых раскопок косоруких археологов. Я это проходила однажды и не желаю повторять. Поэтому, мой дорогой, мне бы хотелось конкретики. Что, черт возьми, между нами прямо сейчас? — Ты не поверишь, но я как раз собирался с тобой поговорить, — голос Тайвина звенел от напряжения. — Каждый долбаный раз, когда я всерьез собираюсь что-то с тобой обсудить, ты делаешь эдакий лихой вираж, и начинается беготня и езда по городу, сумасшедшие гонки и секс в неприспособленных местах. Ты-то сама хочешь ли знать? Не притворяйся дурочкой, Джо, ты умнейшая блондинка этого города, я знаю тебя так же хорошо, как ты меня. — Туше, — произнесла она, глядя перед собой. У него была прекрасная отмазка — он был за рулем, у нее же не было необходимости смотреть в свое импровизированное зеркальце так долго. Вот только он понимал не хуже нее — не было сил смотреть в глаза. Не с таким количество секретов в шкафу. С банковской точки зрения их кредитная история была ужасной. И они уже много лет как разучились доверять друг другу. Их маски вросли в лица, оттого эта встреча и была такой яростной, и было в ней столько страсти, что они обнаружили себя настоящих под всеми слоями фальши и маскировки. По-прежнему любящими, по-прежнему больными. Одержимыми друг другом в той же мере, в какой и безнадежно искалеченными. — Мой ход. Я хочу. — Ты снова за старое? — взвился он. — Мы вроде бы договорились? — Да, мы договорились, — устало произнесла она. — Там — моя работа. Моя жизнь. Молчаливая Сестра. Пойми. Дай мне привыкнуть. — Прости, — наконец выдохнул он после паузы. — Принято, — прошептала она. Только не доводить ее до слез, иначе, успокаивая, он порушит все ее представления об идеальном рабочем внешнем виде и макияже. — Я довел тебя? — Нет еще, но близко, — голос звучит глухо, а маневрируя в этих подворотнях рядом с больницей, он ни на секунду не может отвлечься. — Кстати, если ты хочешь закончить разговор, осталось двадцать минут.       Тайвин наконец запарковал машину и остался сидеть, глядя перед собой задумчиво. Потом порывисто закинул руки на руль, положил поверх голову и посмотрел на женщину. — Я не могу все время ловить тебя за ускользающий хвост, львица. Я прошу тебя, если ты можешь… Если тебе это настолько же нужно, насколько мне… Вернись ко мне вся. — Значит, для тебя все всерьез? — уточняет она, подняв бровь. Ее лицо — уже рабочая маска. Не выражает ничего. Он боится этого лица. Оно отрезает ее настоящую, как забрало доспеха, скрывая рыцаря вместе с ее бесконечной ежедневной битвой. И это бой с самой собой в первую очередь, а уже потом с призраками прошлого, может быть, даже с его призраком. — Да, — отвечает он честно. Правая рука мужчины нервно ложится на левую, проворачивая вокруг безымянного пальца кольцо. Утром он переодел его на другую руку, в ужасе глядел на ладони, а потом вернул все, как было. Нельзя действовать так, словно она уже согласилась. Он принял свое болезненное и мучительное решение много лет назад. В том положении звезды сошлись на нем, он был ключевой фигурой и все должен был разрулить. И он решил. Болезненно, вырывая сердце из груди с мясом. Никому бы не пожелал подобного. Теперь она была на его месте. Простит или нет. А простил ли он сам? И… Что, если для нее это именно игра, и потому она так яростна, так хочет подтверждения, что желанна, что любима? Не оттого ли Джо сомневается в нем, что для нее это все какой-то затянувшийся затертый флэшбек? Была моя любовь прекрасна, словно лето. И локоны ее, как солнца свет.       Он услышал эти слова у себя в голове и не сразу понял, что это декламировала Джо. Тихо, как-то настолько пронзительно и по-женски нежно, несвойственно. И оттого еще страшнее было, что нежные, памятные обоим строки не вызывали на ее лице никакого отклика. Оно так и оставалось маской. Когда-то давным давно он завидовал ей, учился у нее, чтобы уметь быть таким же холодным тогда, когда требуется. Тайвин был чертовски хорошим учеником — упрямым, дотошным, дерзостным, но до своей учительницы ему было не дотянуться никогда. Что, если она за долгие годы уже срослась со своей маской? Что, если теперь она уже не способна ее снять, даже если захочет? — Тай, — начала она тихо, словно пробовала на вкус старое-престарое слово. Его детское прозвище. Четыре брата и сестра. Тай, Кин, Тиг, Гери и Жейка, как называла себя Дженна. — Я хочу тебе верить, но для этого мне важно услышать одно. Ты простил мне то, что я сделала?       Ледяная хватка вокруг сердца. Раздирающий душу мучительный флэшбек, в который он раз за разом падал по ночам. Самый худший кошмар. Выбирай, выбирай, выбирай… И ее выбор. — Я не знаю, — выдохнул он, наконец. — Это ранит по-прежнему. Одно знаю точно — я без тебя больше не могу. И не желаю быть один, зная, что ты в этом чертовом городе, так близко, рядом, и я не могу тебя коснуться. Если ты прогонишь, я просто буду околачиваться вокруг твоей больницы, могу что-нибудь сломать, чтобы быть поближе. Ты меня знаешь, я болен на всю голову, но болен тобой, Джо. — Придется открыть отдельную палату для любителей что-нибудь сломать, чтобы меня увидеть, — ответила Джоанна. — Значит, Джейме знает? — уточнил Тайвин. Догадка была безумной и странной. Скорее, он бы заподозрил Тириона. — Да. Он узнал меня в бреду. Скорее всего, из-за глаз. Близнецы их унаследовали у меня, словно скопировали в графическом редакторе — до дурацких мелочей. — Джоанна, до этого глядевшая в окно, резко повернула к нему голову. — И я не стала отпираться. Какой смысл? У нас был тяжелый разговор. Джейме не стал меня спрашивать ни о чем. Просто сказал, что рад. Что я все-таки жива. Что могу выслушать.       Ее голос пресекся, она резко дернула головой вверх. Тайвин протянул носовой платок. Она, не опуская головы, приняла его, промакивая наполняющиеся слезами глаза. — Я много раз думала о возвращении, Тай. Иногда это было моей единственной мыслью. Тянуло так… Ох. Мне казалось, что из меня на живую вырезали сердце, а душу я волочу за собой с тех пор, как гирю. Нет, как не могущую взлететь птицу.       Его воображение немедленно нарисовало эту картину. В носу защипало. Он нервно дернул из бардачка пачку салфеток, не обращая внимания на женщину. Она знала, что он способен плакать. Он прижал салфетку к глазам, заслоняясь рукой. Жестокость по отношению к близким — беспощадность, яростная, как удар копья. И зачем? Чтобы день за днем чувствовать себя убийцей? Кого ты наказывал, дурацкий ты дурак — ее или себя? — Ты удивительный, Тайвин. Таких больше нет, — она произносила это с восторгом. Не было издевки в ее словах. — Я вижу много смертей и горя. Я узнала жизнь с таких сторон, с каких никто и не думает глядеть. Временами мне казалось, что я то ли попутчик для Харона, то ли уже сама часть греческого мифа. Он снился мне, этот суровый мужчина, живым, как ты сейчас, стоящим рядом. Нет, он не звал меня в свою лодку, но так смотрел, словно я одна из Мойр. Та, что отмеряет нить жизни. Это было страшно и странно. И сейчас, когда я опять вижу твои слезы, я думаю о том, что в последний миг перед тем, как ты расслышишь щелканье ножниц последней Мойры, прежде, чем погрузиться в ничто и отплыть вместе с Хароном, ты теряешь все лишнее. Едва она заносит расставленные лезвия, едва твоя тонкая жизненная нитка, еще теплая от рук отсчитывающей, еще помнящая касание прядущей, ощутит с обеих сторон холод близкого металла, ты понимаешь все. Вдруг приходит осознание, что же было важным. Наносное становится пеплом мгновенно. Ты стоишь обнаженным, как на заре рождения, и знаешь о себе все.       Он слушал ее не дыша. Мир тоже, казалось, вслушивался в каждое ее слово, бездна всматривалась в недра заметаемой снегом машины, силясь пронзить своим взглядом всю прорву смыслов, вкладываемую маленькой молчаливой женщиной в каждое емкое слово. — Нет ничего важнее жизни. Близких. Возможности быть рядом. Для меня реальность такова. Я готова переиграть свою жизнь с чистого листа, но боюсь, я снова наделаю тех же ошибок. — Джоанна медленно повернула к Тайвину голову, не мигая глядя на мужа. — Если ты позволишь, я хочу быть рядом со своими детьми. Жить в родительском доме. Радоваться смеху племянников. Этот дом всегда давал мне силу. И люди, что в нем. И ты, Тайвин. В первую очередь ты. Я не прошу тебя прощать, это невозможно. Я знаю, что тоже никогда тебя не прощу до конца. Это слишком для такой, как я. Не святая. Грешница. И ты готов попробовать снова?       В ответ он медленно снял кольцо с левой руки и переодел на правую. Джо смотрела на него пристально, словно боялась спугнуть. Он осторожно протянул ей руку с небольшой коробочкой. — Я думала, что выкинула его в снег, — прошептала она, открыв. — Я была уверена… — Все совершают ошибки, Джо, — сказал он, осторожно надевая на ее палец кольцо. — Не у всех хватает сил признать их. Я был не прав. Я хочу вернуть тебя. — Надолго? — уточнила она. Джоанна вдруг запаниковала, даже ее маска словно дала трещину. — Навсегда меня бы устроило, — произнес он, стараясь донести эту простую истину такими же простыми словами.