***
Эта история началась очень давно, когда Морровинд еще именовался Рейсдайном и не был изуродован извержением Красной Горы, представляя из себя не серую вулканическую пустошь, а прекрасную вечно цветущую землю, не знающую суровых зим и населенную причудливыми существами, коих нигде нельзя было встретить боле. То был чудесный, однако неимоверно опасный край, и бродить по нему в одиночку все равно, что подписать себе смертный приговор, в особенности, когда ты прежде не ступал за пределы безопасного города, и уж тем более, когда ты не держал в руках оружия, да и с магией управляешься едва-едва. А она была именно такой. Всю свою жизнь проведя в резиденции своего Дома в небольшом городке, эта женщина была с оружием на «вы», ибо ее родители считали, что дочери одного из кимерских Домов, пусть и малого, не пристало махать мечом или чем там еще, да и к магии относилась настороженно, ведь не была сильна в ее использовании. Однако женщина была неимоверно красива и порой ее посещали видения, посланные принцами даэдра, иногда она даже слышала их голоса, шептавшие лесть, предсказания, слова о том, что могло бы свершиться, о том, что не сбудется никогда. В особенности ее любила Мефала, хотя ее любовь была весьма специфична. Так как же эта особа, имя которой Ранис, оказалась так далеко от безопасных стен родного дома, да еще и с позорным клеймом на тыльной стороне ладони? Все началось несколько месяцев назад, когда Ранис впервые повстречала Фелена, вора, который пытался обокрасть ее посреди ночи. Не проснись женщина от ужасного кошмара, посланного самой Верминой, никогда бы не узнала этого обворожительного и таинственного мужчину. Впрочем, встреча не была особо радостной. Еще бы, какой дурак будет улыбаться, видя, как из его шкатулки наглый вор вытаскивает драгоценности, и какой бы вор радовался тому, что хозяин вещей, которые он пытался украсть, вдруг проснулся и смотрит теперь, как незадачливый воришка опускает его добро в сумку из кожи нетча. Фелен боялся, что женщина закричит и позовет стражу, а Ранис боялась, что вор убьет ее, если она поднимет шум. Они страшились каждый своего примерно минуту, молча глядя друг на друга и замерев, ожидая воплощения своих страхов. Но напрасно. В итоге вор тихо извинился, вернул драгоценности в шкатулку и хотел было ретироваться, как женщина попросила его остаться и, поднявшись с ложа, выудила из-под подушки дорогой золотой перстень, украшенный большим сапфиром, подарок будущего мужа, и отдала его воришке. Тот, удивленный этим жестом, забрал драгоценность и скрылся в ночи тем же способом, коим пробрался в покои дочери знатного рода – через окно, которое Ранис оставила на ночь открытым. С тех пор женщина никогда не закрывала его ночами. Через несколько ночей вор вновь явился к женщине. Но на сей раз не с целью ее ограбить. Он вернул ей кольцо и остался в покоях Ранис, проведя остаток ночи за разговорами с умной и неимоверно красивой женщиной. Позже он стал являться чаще, и коротать время не только за болтовней, но и делить с красавицей ложе. Фелен был от женщины без ума, а Ранис нежно любила своего ночного гостя, не представляя, как будет жить без него, когда выйдет замуж. Их роман длился бы, наверное, гораздо дольше, если бы однажды вор не задержался в покоях своей пассии и не был замечен служанкой. Ранис приказала ей молчать, однако страх служанки перед хозяином дома, отцом женщины, был сильнее, и в итоге она выдала ему тайну Ранис. Отец был в гневе, узнав, что его дочь отдала свое предпочтение какому-то бродяге. Фелена было приказано найти и убить, а женщину – клеймить и изгнать, лишив принадлежности к Дому, ибо Ранис опорочила имя своего рода. И теперь несчастная вынуждена была скитаться по Рейсдайну без средств на существование, страшась любого шороха и непонятного звука, ночуя где придется, питаясь порой подножным кормом и думая о том, как бы вообще выжить. Дела обстояли плохо, и, казалось бы, куда уж еще хуже? Но не тут-то было. Оказалось, что одних этих несчастий злому року было мало. Шли месяцы, и Ранис стала замечать, что ее тело меняется. Женщина сильно исхудала от недоедания, но вдруг начала расти в талии, к тому же стало периодически ухудшаться самочувствие. В голову скиталицы сразу закрались мысли о том, что это неспроста, и вскоре ее худшие опасения оправдались. Ранис носила под сердцем ребенка горячо любимого вора Фелена, с которым женщина более никогда не увидится. Она не знала, что делать, радоваться или горевать, но изменить она ничего уже не могла. Оставалось только ждать и надеяться на то, что к тому времени, как настанет срок рожать, Ранис найдет себе хоть какое-нибудь мало-мальски пригодное для жизни пристанище. Тем временем, пока женщина скиталась по землям Рейсдайна с благой целью, ночуя в канавах, кустах и под корнями деревьев, ей часто являлись во снах даэдра, и чем ближе был срок родов, тем четче становились сны, тем больше они походили на явь. Самым первым был кошмар, в котором Ранис увидела незнакомые и явно небожественные лица. Она стояла на обрыве над бушующем морем, спиной к взъярившейся стихии, лицом к прекрасной женщине. Стройный, но крепко сложенный стан, темно-рыжие и слегка вьющиеся волосы, изящные черты лица, глаза цвета меди – незнакомка, несомненно, была очень красива, к тому же, внушала уважение и какой-то благоговейный страх. — Имя мое Айем, — произнесла странная женщина, глядя на Ранис, — Я – королева Трех в Едином. В тебе сочетаются видение и заклятие, кое ты будешь повторять до прихода тайны. Сказав это, та, что назвалась первой буквой даэдрического алфавита, вытянула руку. Тело Ранис стало легким, как перышко, и, управляемое чужой волей, подалось назад, плывя по воздуху. Затем, словно вновь налившись осязаемой материей оно камнем полетело вниз, в самое сердце бушующего моря. Дреуги приняли ее и увлекли за собой в причудливые замки, созданные из коралла и стекла, одарив Ранис жабрами и перепончатыми пальцами, дабы она могла жить под водой. Женщине показалось, что она провела среди обитателей глубин несколько месяцев, прежде чем перед ней предстал еще один незнакомец. Он выглядел так, как подобает ученому, был сед, несмотря на то, что молод, и имел причудливый цвет глаз, какой Ранис никогда не доводилось видеть. Он открыл рот, словно собирался начать говорить, однако под водой это было невозможно сделать, но голос раздался прямо в голове женщины. — Имя мое Сехт, — представился ученый, — Я – Часовой король Трех в Едином. В тебе жизнь моих брата-сестры, коих ты будешь хранить и оберегать их до прихода Хортатора. Тот, кто тоже нарек себя буквой, развел руки в стороны, закрыв свои причудливые гипнотические глаза, от которых Ранис не могла оторваться все то время, пока он говорил. Тут руки женщины удлинились, подобно веревкам, пальцами ухватившись за камни у самого побережья, и подняли Ранис на поверхность, вынесли ее к побережью Азуры, где она осталась лежать без сил, обнимая руками округлившийся живот и нашептывая ожидавшей там своего рождения жизни Слова Мефалы, пророчества Велота и даже запретные учения Тринимака. Проснулась женщина в холодном поту и с удивлением обнаружила, что все еще спала там же, куда и ложилась с закатом. Подняв взгляд к небу, она узрела, что занимался новый день, и прошла всего ночь, а не много месяцев, как ей приснилось. Странные образы сна не уходили из головы, и Ранис могла точно сказать, что никогда не видела ни одного из тех, кто представал перед нею в причудливых и одновременно пугающих видениях. Осмотрев себя, чтобы точно убедиться, что никаких жабр и перепонок на ее теле нет, женщина продолжила свой путь. Оставаться на одном месте, не имея крыши над головой и стен, укрывающих от ветра, было опасно, потому что по округе бродили хищники, которые, наверняка, уже шли за ней, приманиваемые ее запахом и влекомые одним желанием – сожрать несчастную женщину. Спустя несколько ночей ее вновь посетило видение. Ранис все так же лежала на песчаном берегу, обнимая еще не рожденного ребенка, когда взору ее предстали семь даэдр, именовавшиеся Бароны-Двигайся-Именно-Так, и каждый, особым движением рук, придал разуму женщины новое свойство. А вскоре пришел и восьмой даэдрот, что был полу-принцем, и имя ему было Фа-Нуит-Хен, Совокупность Известных Движений. Он подошел к женщине, лежащей на песке, наклонился над ней и спросил: — Кого ты ждешь? — Хортатора, — не задумываясь ответила женщина, осмелившись поднять взгляд на полу-принца и стоявших за его спиной баронов, в страхе закрывая живот руками, боясь, что они причинять ее малышу вред. — Поспеши! Дойти до земель Индорил за три месяца, ибо разразится война, — покачал головой Фа-Нуит-Хен, — Но прежде, чем уйти, я покажу тебе кое-что. Смотри же, и отыщи суть среди мелькания клинков, ибо в них сокрыты истины любого конфликта. Сколько же их? И слились бароны и полу-принц в единстве всех известных кимерам боевых стилей, со свистом рассекая соленый, пропитанный запахом моря воздух часто меняющимся оружием. И женщина с восторгом и благоговением наблюдала за ними, познавая новые истины, которые прочно закреплялись в ее сознании, уже не отличавшем сон от реальности. Но славная песнь множества клинков погасла в шелесте древесной листвы, колыхаемой порывами теплого ветра, предвещавшего скорое наступление утра. Как и наказал даэдрот, явившийся Ранис во сне, женщина направилась к землям Индорил. У нее в запасе было всего пара месяцев до того, как придет срок рожать, потому до места назначения нужно было добраться как можно скорее. Чем ближе она подбиралась к границам земель великого Дома, тем чаще являлись ей во снах всевозможные духи, благословлявшие скиталицу своим даром. Первый дух пропитал Ранис Неисчислимой Попыткой. Второй был слишком далеко, но желал приблизиться, однако женщина изгнала его. Третий явился скиталице, когда она дремала под тентом в лагере эшлендеров. То был Ал-Хатур, чьи одеяния были сделаны из различных значений, и женщина трижды взглянула на них, не сразу поняв, что это оказалось целостное значение в чем-то, лишенном деталей. Тогда дух изрек: «Мудрость твоя, смертная, это мудрость плода, что ждет часа своего в чреве твоем» – и после поспешил удалиться. Затем, когда Ранис уже практически достигла границы владений Дома Индорил, в ее видениях явились ей четвертый и пятый духи. Они пришли вместе, ибо были родственниками. Они даровали женщине семена бедствий, что повлекут за собой конец света, и знания о всех изначальных союзах, которым суждено будет свершиться. Эти дары испугали женщину, но она не осмелилась от них отказаться. Срок родов неумолимо приближался, но женщина успела найти и обжить одну заброшенную хижину, по всей видимости раньше служившей пристанищем охотников, которые по какой-то причине вдруг покинули это место. Своими силами Ранис смогла даже немного подлатать ветхое жилище, сделав его более-менее пригодным для обитания, несмотря на то, что в щелях неумело заделанных провалов в потолке или проломов в стенах ночами страшно свистел ветер, а во время дождя добрую часть хижины просто заливало водой. Самой темной и страшной ночью, когда звезды прятались за тяжелыми тучами, а туман накрывал своей серой пеленой землю, Ранис увидела сон наяву. В ее старую хижину зашла так, кому эта ночь принадлежала, сама Чернорукая Мефала. Жар ее сердца ослепил женщину, расплавив ей глаза. Шестью разрезами Мефала вспорола живот Ранис и извлекла из чрева скиталицы младенца, связанного с матерью пуповиной. Даэдра смотрела на покоящегося на ее руках ребенка, который шевелил ручками и ножками, однако не плакал и глаз не открывал, испытывая дух того, показывая ему все то, что происходило в древние времена. Малыш оказался на удивление силен. Дух его выдержал испытание Мефалы, и та передала ему свои знания и тайны, но не все, дабы сохранить хрупкую паутину мироздания. — Вот-вот ты родишь сына, - молвила Мефала, все еще держа младенца на руках, — Нареки его Вивек и не давай ему иного имени. После этого она вновь погрузила младенца в чрево его матери и, исцелив нанесенные женщине раны, исчезла. В этот момент Ранис открыла глаза и… Ничего, кроме непроглядной темноты, не увидела. Женщина ослепла. Не успела Ранис испугаться внезапной потери зрения, как почувствовала боль. Время пришло. Вивек родился в ночь, когда мир находился под властью Мефалы, в самую темную и страшную ночь, под свист ветра в щелях старой, полуразвалившейся хижины. Слепая его мать действовала на ощупь, перерезая ножом пуповину и пеленая плачущего младенца, едва сдерживаясь, чтобы самой не заплакать от счастья. Она чувствовала тепло маленького тельца, завернутого в рваный запылившийся плащ, слышала голос своего долгожданного сына и жалела, что не могла увидеть его. Еще когда женщина была без ребенка на руках и зрячей, жизнь была неимоверно сложной, теперь она стала еще сложнее. Отыскать пищу было просто невозможно, оставлять малыша одного в хижине – опасно. Из-за недоедания у Ранис было мало молока, к тому же оно быстро пропало, а ее сын надрывисто и громко плакал, прося еды, ибо голодал вместе с матерью. Потому женщина приняла решение оставить хижину и вернуться на дорогу, ведущую во владения Индорил. Идти приходилось на ощупь. Чтобы лучше чувствовать путь, по которому придется следовать, Ранис отказалась от обуви, и от пути босиком ноги, непривычные к подобному, сильно болели, сбитые в кровь из-за того, что женщина часто спотыкалась о встречающиеся на пути камни и прочие естественные препятствия, которые не находила палкой, используемой для обнаружения больших преград вроде деревьев, столбов или оград, иногда обрамлявших ленту дороги. Ранис пришлось бы худо, если бы ее не подобрал один караван, идущий в ближайший город. Добрые люди помогли слепой женщине с ребенком на руках добраться до ближайшего поселения кимеров. Некоторое время, до тех пор, пока караван не ушел из города, Ранис оставалась с караванщиками. Когда же ей пришлось расстаться со своими добродетелями, так как им настало время возвращаться восвояси, женщина подалась в местный храм, где прожила несколько лет, служа почитаемым кимерами даэдра. Маленький Вивек рос и обучался в храме у местных монахов, которые отмечали небывалое рвение мальчика к новым знаниям и его магическую силу, слишком большую для такого маленького тельца. Когда Вивек стал более-менее самостоятельным, Ранис покинула вместе с ним храм и продолжила свой путь. Сын вел ее нужной дорогой и заботился о ней, как мог, как умел. Однажды, когда они порядком заплутали, следуя горными тропами, путников застала гроза, от которой Вивек и его мать укрылись в самой обычной, на первый взгляд, пещере. Но случилось так, что пещера эта была одним из выходов твердыни двемер и отнюдь не была заброшена. Первый же патруль схватил непрошеных гостей и доставил их в темницу, где посадил под замок. Двемер долго думали, что делать с пленными кимерами, пока не обнаружили в Ранис и ее сыне странные силы. Они пытали женщину большими ножами, затвердевшими звуками и жаром, но неведомые силы хранили Ранис, и она оставалась невредима. Тогда сказал один из двемер: «Ступайте и сделайте ее изображение, и верните его на поверхность, и кимер будут жаждать получить это, и не заметят, что ее долго нет.» Женщина, и без того испуганная всем тем, что с ней сотворили двемер, и вовсе впала в панику, тогда Вивек, встретив мать в темнице, обнял ее и успокоил дивной песней, в которую вплел самые сильные чары, на которые был способен. Ранис улыбнулась и погрузилась в сон столь глубокий, что, когда двемер вернулись с угловатыми сферами и умертвили ее, забрав душу и разбив ее на несколько небольших частей, женщина не проснулась и упокоилась с миром, не почувствовав боли. Двемер сотворили из разбитой души Ранис, заключенной в несколько маленьких камней, тяжелый венец, отбирающий дыхание, и одели его на Вивека. Тот сразу погрузился в сон, подобный смерти. Время застыло для него, и не существовало больше ни боли, ни страха, ни мира вокруг. Тело мальчика погрузили в каркас механического изображения его матери. В плоть и кости ребенка вонзились иглы. Кровь, чужая жизнь и заключенная в венце энергия питали творение двемер, и оно ожило, само поднялось на золотые ноги и продолжило начатый Ранис путь в земли Индорил, неся в себе не то спящего, не то мертвого ее сына. Вивек, подобно матери, в чьем изображении возвращался на верный путь во владения Дома Индорил, видел сны, в которых его посещали духи, предлагавшие новые дары и испытания. Ему пришлось столкнуться с отрядом духов, называемым Лоббиистами Совпадательной Гильдии, и оспорить власть случайности, втянуть Старый Кость в дискуссию и стать правящим королем мира собственной души, и, благодаря абсолютно совершенному Канцлеру Великоточности, понять, что ему придется выстрадать множество вещей, который выстрадать нельзя, и измерить то, что невозможно измерить посредством астролябии или компаса, дабы стать настоящим королем своего мира. Десять лет он скитался по Рейсдайну, и в конце концов изображение женщины испортилось. Двемер в спешке не были так усердны, а безустанный путь ослабил золотые сухожилья изваяния. В конце концов, золотая женщина рухнула бездвижная на обочину дороги, ведущей в землю Индорил и пролежала там восемьдесят дней, пока ее не обнаружил купеческий караван, идущий в земли, принадлежащие одному из великих Домов, как раз туда, куда должен был попасть Вивек. — Посмотрите, двемер опять хотят одурачить нас, создавая наше подобие из металла, — произнес воин-кимер, сопровождавший караван (это он первым увидел золотое изваяние женщины), — Думаю, мы должны отвести это в Индорил и показать главе Дома. Должно быть, ее это заинтересует. Воин поднял золотое тело на руки, думая, что оно пусто или наполнено какими-нибудь шестеренками, с которыми разберется мудрец Дома Сота, гостивший в это время во владениях Дома Индорил, и перекинул через спину гуара, который был меньше всего нагружен товарами. Животное, привыкшее к относительной легкости, недовольно заурчало, почувствовав на спине лишнюю тяжесть, жалобно глядя на мужчину, закреплявшего находку на его спине. За всем этим наблюдал капитан торговцев, явно возымевший свои планы на счет созданного из чистого золота изображения. — Можно подумать, Дом Индорил хорошо нам за это заплатит! — возмутился в итоге он, картинно всплеснув руками, — Мы выручим гораздо больше, если остановимся в Нурмоке и продадим это Красным Женам Дагона, которые хорошо платят за подобные изделия двемер. Воин недовольно посмотрел на капитана, глубоко вдохнул, дабы присмирить загорающийся в груди гнев, вызванный алчностью торгаша, который, судя по всему, заботился лишь о деньгах, наплевав на то, что между двемер и камерами назревает новый виток продолжительной войны, и что в этот раз его родичи рискуют быть смятыми машинами двемер. Нужно было знать, каких еще хитростей ждать от фанатиков логики и как с этим бороться. Мужчина уже хотел развязать спор, когда голос подал мудрый и ведающий пророчества старец. — Разве не был я нанят, дабы принести вам удачу и указать верный путь? Говорю вам, капитан, вы должны слушать своего воина и принести это главе ближайшего Дома, наплевав на цену, которую за это заплатят. Капитан торговцев хотел что-то возразить, однако вместо этого просто молча взглянул на изображение, стиснув зубы. Он всегда старался следовать советам провидцев, но сейчас не мог думать ни о чем, кроме дохода, который получит в Нурмоке, если сбудет творение двемер в нужные руки. К тому же, Красные Жены могли отплатить не только звонким золотом… Похоть и жажда наживы в итоге взяли верх над капитаном, и он твердо вознамерился получить то, чего желал, и холодно отдал приказ изменить курс и отправиться в Нурмок. Но прежде, чем караван двинулся в новом направлении, противоположном землям Индорил, воин, советовавший отправиться к главе ближайшего Дома, бросил все деньги, которые у него были, под ноги капитану. — Это плата за изображение. Я забираю его и отправлюсь в земли Индорил, — твердо произнес мужчина, глядя на главу каравана, — Приближается война с двемер, и не время разбрасываться подобными артефактами, меняя их на шлюх! Караванщик поднял кошель с деньгами, взвесил в руке и, поморщившись, помотал головой, намереваясь спрятать кошель за пазуху. — Знаешь, Неревар, этого недостаточно. Я сам себе господин, сам себе великие Дома, и я следую желаниям своего тела и требую большего. А ты иди своей дорогой, раз тебя это не устраивает. Не стерпев подобного, воин выхватил меч из ножен и, недолго думая, пронзил им алчного караванщика, а после, приняв бразды правления караваном в свои руки, повел его в сторону земель Индорил, до которых оставалось всего пара дней пути. И весьма неплохо справился с обязанностью, которую добровольно принял. Он провел караван безопасными тропами, не потеряв в пути ничего: ни товаров, ни людей. И ровно через два дня прибыл в сердце земель Индорил, распродав по пути весь товар, распустив караванщиков, чей предводитель был убит, и, оставив себе лишь золотое изваяние, в гордом одиночестве направился в резиденцию Дома Индорил, расположенную в самом центре довольно крупного города. Неревар, держа на руках золотое тело механической девы, вошел в резиденцию, где его уже ожидала Альмалексия, извещенная о прибытии доброго друга своими соглядатаями, что незримыми тенями сопровождали война все то время, что он был в пути. — Прекрасная госпожа, — молвил Неревар, опускаясь на колени на мощеную дорожку сада перед восседавшей на высеченной из камня скамье женщиной, что с нескрываемым интересом смотрела на мужчину, покорно склонившегося перед ней и аккуратно опустившего к ее ногам весьма интересный дар, — На пути сюда мне удалось найти новое творения наших врагов, двемер. Мне показалось, что вам было бы интересно взглянуть на попытку двемер создать похожую на нас машину… — Могу поклясться, им это удалось, — улыбнулась Альмалексия, опуская босые ноги на вымощенную мелким камнем тропинку, змейкой петлявшую между диковинными растениями, коими был полон дикий сад, — Ты поступил правильно, доставив это ко мне, за что я тебе безмерно благодарна, Неревар. На наше счастье, сейчас у меня гостит ученый, прибывший из Дома Сота. Ручаюсь, что он будет в восторге от твоей находки. И, ах да, чуть не забыла. Зайди ближе к закату к моему управителю, он даст тебе награду за труды, смелый воин. Неревар стоял на коленях, опустив голову и краем глаза поглядывая на щиколотки Альмалексии, не прикрытые подолом легкой юбки и украшенные тонкими браслетами из дорогого металла. Поймав себя на этом неблагородном занятии, мужчина переводит взгляд на ближайший цветок. Заросшие колючей щетиной щеки тронул едва заметный румянец стыда перед самим собой.Глава 1
12 октября 2016 г. в 20:14
Нереварин занес Истинное Пламя над измотанным долгой битвой Вивеком. После разрушения его связи с Сердцем он стремительно слабел, день ото дня теряя все больше сил, не только магических, но и душевных. События прошедшего года окончательно сломали того, кто старался хотя бы казаться сильным. И теперь он лежал на холодном полу своего же храма, прикрывая золотой ладонью глубокую рану на пепельно-сером боку и, тяжело дыша, чувствуя, как из многочисленных ран сочится на пол кровь, смотрел из-под полуприкрытых век на расплывчатый силуэт Неревара Возрожденного. Сломанное копье, служившее одновременно и оружием ближнего боя, и магическим посохом, лежало рядом. Переломленное пополам древко, украшенное искусной резьбой, острый серебряный наконечник… Подарок, дорогая память, попытка ухватиться за прошлое, сохранить хоть один его осколок… И это было сломано и превращено в пыль. Вивек поворачивает голову и, отняв перепачканную кровью руку от раны пытается дотянуться до больше ни на что непригодного оружия. В этот момент Нереварин резко опускает Истинное Пламя, вонзая его в плоть поверженного противника, нанося последний удар. Все, что успевает сделать Вивек, так это сказать одно единственное слово «Прости», глядя на сломанное копье, прежде чем клинок, уже вкусивший его крови, вошел в самое сердце лже-бога, прерывая нить его жизни. Рука, тянувшаяся к обломкам древка, безвольно опала, взгляд застыл и остекленел. Нереварину показалось, что в этот миг глаза того, кого он прежде считал другом и в ком теперь видел врага, были наполнены слезами.
Горячая кровь капала с клинка на холодный пол. Неревар Возрожденный смотрел на поверженного врага без капли сожаления. Он не придал последним словам Вивека особо значения, ведь не они занимали его сейчас. Последний из троицы лже-Трибунала был повержен, лежал в крови у ног Нереварина. Да, Азура была права, когда говорила, что Вивеку недолго осталось… Так это и случилось. И реинкарнация великого кимерского героя собственноручно воплотила пророчество Владычицы рассветов и закатов.