***
— А тебя не волнует тот факт, что я точная копия Барти Крауча? Знаешь, будет немного странно, если героиня войны придёт на бал с внезапно воскресшим Пожирателем смерти. — Знаешь, той самой героине войны будет немного не уютно, если она придёт одна, — настаивала на своём Гермиона, поправляя на шее Доктора галстук-бабочку. — К тому же, все тебя и так знают. Ты же придумал гениальный план по спасению Дамблдора. И нашёл противоядие от яда Нагайны для Снейпа. А ещё ты спас больше половины учеников Хогвартса от последствий укусов оборотней. — Это было больше семи лет назад! — воскликнул инопланетянин. — Для тебя, — поправила его гриффиндорка. — Для всех остальных прошёл всего лишь год. Запомни это. И ещё, если кто-нибудь спросит, то мы познакомились на позапрошлых летних каникулах во Франции. В библиотеке. Ты помог достать мне книгу с верхней полки, а потом мы разговорились и… В общем, ты понял. — Почему во Франции? И почему в библиотеке? И почему на позапрошлых летних каникулах? — Потому что это первое, что мне пришло в голову, когда я объясняла мальчикам откуда я тебя знаю… И не смотри на меня так! Вообще-то, это ты свалился на меня в разгар битвы, а потом куда-то убежал. У меня не было времени придумать что-нибудь получше, чем «это мой парень». Ты бы видел лицо Рона… — Ты сказала им, что я твой парень? — Ага, — улыбнулась Гермиона. — И что каждую среду я хожу с тобой на свидание. К счастью (или нет), Гермиона не заметила, как покраснел последний Повелитель времени, и, убедившись, что костюм, ровно как и бабочка, сидит на инопланетянине идеально, ушла переодеваться сама, оставив Доктора в крайне растерянных чувствах.***
И какой только чёртов идиот мог украсить Большой зал омелой? Это же всё-таки выпускной, а не Рождественский бал! Несмотря на то, что всем идея очень даже понравилась, Гермиона была то ли в ярости, то ли в печали… Ведь теперь, если она с Доктором, точнее с Джоном Смитом, случайно окажется под омелой, то их обязательно кто-нибудь заметит и заставит поцеловаться. А это было крайне нежелательно. И дело не в том, что гриффиндорка не хотела этого. Проблема заключалась как раз в обратном: какой-то частью Гермиона очень, очень хотела, чтобы Доктор её поцеловал, но прекрасно понимала, что если он, ко всем его прочим достоинствам, хорошо целуется (а в этом не было никаких сомнений), то она влюбится в него окончательно. К сожалению, влюбиться в Доктора — очень плохая перспектива, по крайней мере для неё. Ведь вряд ли она сможет продолжать с ним путешествовать, зная, что тот видит в ней всего лишь… друга? товарища? объект для изучения? В любом случае, будет крайне неловко. Но под омелой они всё-таки оказались. И Лаванда — кто же ещё? — это заметила. Как и то, что оба просто стояли, что категорически её не устраивало. Не просто же так она предложила развесить омелу по всему Большому залу?! — Ну, как вечер? — подошла к «парочке» Лаванда. — Неплохо, — ответила Гермиона, оглядев зал. — Вполне себе. — «Неплохо» и «вполне себе» в твоём понимании означает «хорошо», ведь так? — В принципе, да. — Значит, вы не поссорились? — деловито поинтересовалась Лаванда. — Нет, — переглянувшись, удивлённо в унисон ответили Доктор и Гермиона. — Тогда, я не могу найти уважительную причину, почему вы до сих пор разговариваете со мной, а не делаете то, что должны! — А что мы должны делать? — не понял Доктор. — Целоваться! — воскликнула Лаванда. — И если вы не поцелуетесь, то я… то я… то я, что-нибудь, да придумаю! С этими словами девушка развернулась на каблуках и направилась прямиком к своему ухажеру. — О чём она только что говорила? — обратился Доктор к гриффиндорке. — И почему мы должны целоваться? — Потому что я невнимательная дура, — посмотрев на верх, сказала Гермиона, чем ещё больше озадачила своего «парня». — Что ж, кажется, нам придётся… — Придётся что? — Знаешь, раньше я не воспринимала «что-нибудь, да придумаю» в серьёз… и зря. Лаванда может быть похуже Волан-де-Морта и далеков вместе взятых, особенно в придумывании её «чего-нибудь»… — Гермиона прикусила губу и посмотрела на всё ещё ничего не понимающего Доктора. — А сейчас она смотрит прямо на нас, поэтому ты обязан меня поцеловать. — Обязан что?! Доктор был уверен, что ослышался. Поцеловать её? Она просит его поцеловать её? Кажется, оба его сердца пропустили по удару. — Поцеловать. Меня. Сейчас. — Прости, что?! Гермиона нетерпеливо вздохнула, на какую-то долю секунды перевела взгляд куда-то за него, а потом, кажется, неожиданно даже для самой себя, подалась вперед и, приподнявшись на мысочки, прикоснулась к его губам. Инопланетянин от внезапности лишь удивленно вздохнул, но тут же, поддавшись какому-то странному чувству, зародившемуся где-то в грудной клетке, ответил на поцелуй. Это было… странно. По-хорошему странно. По спине будто пробежало стадо мурашек, когда он сначала нежно, неуверенно, будто опасаясь, что происходящее всего-лишь игра воображения, ответил ей на столь внезапный поцелуй. В тот момент Гермиона чуть ли не боготворила того человека, кто развесил эту омелу. Потому что… всё это действительно было похоже на сон. Сколько они простояли так — неизвестно. Намного дольше, чем планировалось Гермионой. Ей просто не хотелось просыпаться. Как, собственно, и ему. Однако, даже самые хорошие сны имеют свойство заканчиваться. И приходится возвращаться в реальность. В самую неловкую реальность из всех возможных. Ну и зачем она его поцеловала? Подумаешь, омела… Под ней что, только целоваться можно? А почему он поцеловал её в ответ? Понял в чём суть и решил подыграть? Чёрт, слишком обидно получается… — Прости, я не… — начала Гермиона, но Доктор, чувствовав себя ещё более неловко, хотя, казалось бы, такого не может быть, перебил её: — Это ты прости, я не хотел тебя целовать… Нет, хотел, конечно, но… всё не так, как ты думаешь. Я не имел ввиду, что я поцеловал тебя, потому что хотел… Хотя я хотел… Но я не должен был. Да. Не должен был. — Ты хотел меня поцеловать? — изумлённо спросила Гермиона. Всё остальное, кажется, она пропустила мимо ушей. — Нет, — быстро ответил Доктор, а после короткой паузы прибавил: — Возможно. — Мерлин, ты хотел меня поцеловать! — воскликнула девушка. — Слушай, так просто получилось, — попытался оправдаться Доктор. — Всё было так неожиданно, и целуешься ты восхитительно… — Я хорошо целуюсь?! — Да. То есть, нет. То есть, да. Это неважно! Я просто хочу сказать, что такого больше не повторится. Обещаю. — А если я буду настаивать? — не растерялась Гермиона. — На чём? — На поцелуе. — Зачем тебе настаивать на поцелуе? — Я, видите ли, из-за всех сил старалась не влюбиться в тебя, но в какой-то момент всё-таки влюбилась, однако отрицала это до сегодняшнего чёртового поцелуя, а затем я слышу, что «такого больше не повторится», — вскипела гриффиндорка. — Как ты думаешь, зачем мне настаивать на поцелуе? Удивительно, что никто из гостей до сих пор не обратил на их перепалку внимания. Но так, наверное, даже лучше. Гермиона пребывала в тихом ужасе от самой себя и уничтожила бы взглядом любого, кто осмелился бы взглянуть на неё. Она открыла рот, чтобы извиниться перед Доктором, но так и застыла. Потому что он заговорил первым: — Как насчёт Франции 1863 года? — спросил Доктор. — Ни разу не был в 1863, говорят, хороший год. Что думаешь? Как по мне, идеальное место для поцелуев.