Симфония боли

Когда Рамси вернулся в башенку, Донелла была ещё жива. Впрочем, умереть за несколько дней, имея канистру воды, доступ воздуха из вентиляции и даже толчок, – это надо постараться! Прислонившись к дверному косяку, Рамси беседовал с ней. Долго. Обо всём подряд. Рассказал подробно, как съездили в Эйл, как пообщались с Элиотом и ещё много всякого: в конце-то концов, он всегда любил делиться впечатлениями. Донелла сначала просилась выпустить и твердила что-то про Вонючку, но вскоре перестала перебивать: плакала, а потом уже просто молчала, временами всхлипывая, – судя по глухости звука, забившись в угол. Когда Рамси в задумчивости подёргал замок, она панически зарыдала, умоляя не входить. Забавный выбор между обществом законного мужа и пятым днём взаперти в сортире. Но, как бы то ни было, Рамси не зашёл бы: он понятия не имел, где ключ. То ли забыл, то ли потерял, то ли этим вообще занимался Гриш… Мелочи выветривались из памяти слишком быстро – хорошо хоть, сохранились записи показаний Фрея… И смартфон Донеллы. Взобравшись по винтовой лестнице наверх, Рамси сгрёб со стола бумаги, и как был, в куртке, осторожно опустился в старое скрипучее кресло. Прохладно, темно и тихо, так тихо… Вытянув ноги в долгожданной неподвижности, он потерянно замер над ворохом товарно-транспортных накладных, будто впервые их видел. Хаотичные обрывки информации прыгавшим от ужаса почерком Гриша, цены на хлеб и мясную продукцию, километраж перевозок, чьи-то подписи и печати… Сосредоточиться, выбрать следующий объект. Составить план… план… Рамси уронил руку, неосознанно ища пальцами кудрявую макушку, – и резко дёрнулся. Вырвал себя из хрупкой полудрёмы, проморгался, таращась: не спать! Во снах его поджидал… вовсе не Вонючка. *** Сколько себя помнила, Луиза Хопер всегда была хорошей девочкой. «Хорошая девочка» всегда мила, немножко неуклюжа, безукоризненно вежлива, спрашивает, как у вас дела (даже кажется, что ей это действительно интересно), помнит, как зовут вашу собаку. Она хорошо ладит с родителями, учителями и одноклассниками, втихомолку рыдает над слащавыми мелодрамами и неизменно радует маму если не отличными оценками, то хотя бы весьма неплохими. Иногда Луизу просто бесила собственная положительность. «Лу, помоги с лабой!» – и разумеется, одногруппник получал советы, а то и готовую работу. «Посиди с Джейсом» – тётя в последнее время забывала даже говорить «пожалуйста», но Луиза всё равно покорно оставалась с двоюродным братишкой, напоминая себе раз за разом, что тётушке нужно отдохнуть, а у неё всё равно свободное время. «Она такая миленькая!» – говорили про неё все. Миленькая! Луиза искренне ненавидела это безликое слово, почти так же сильно, как «пампушку». Ведь это означало, что она – простая, хорошая и безмерно скучная, и жизнь у неё будет такая же: встретит такого же миленького парня, купят домик с белым заборчиком, родят двух деток – и прочие прелести пасторального рая. А Луизе так хотелось быть совсем другой! Смелой, ловкой, сильной, иронично смеяться навстречу опасностям, дерзить врагам, преодолевая их ловушки, как героини её любимых сериалов. Уметь ставить свою цель превыше чужих капризов, уметь говорить «нет», быть той самой стервозной штучкой, которой восхищались бы мужчины… Но она смотрела в зеркало – и реальность в виде жизнерадостной пухляшки сокрушительно контрастировала с мечтами. И похудеть никак не удавалось. И каждый раз, когда Луиза пыталась перебороть себя, начать новую жизнь, измениться, – у неё ничего не выходило. Раз за разом она думала, что если откажет, то обидит человека, если не поможет советом или не выслушает, значит, упустит шанс быть нужной. А быть нужной – это то действительно важное, что у Луизы очень хорошо получалось. Вот почему, должно быть, она так быстро и сильно привязалась к Теону. Он был ещё слабее, чем она, ещё беспомощнее, ещё потеряннее. И впервые Луиза ощутила себя сильнее, впервые ей хотелось защитить, впервые она ощущала себя героиней, смелой и решительной. А понимание сотворённой с ним несправедливости лишь придавало ей сил. С каждым днём Луиза всё с большей радостью и воодушевлением спешила на учёбу в клинику. И каждое её дежурство теперь было волнительным, будто встреча с чем-то очень важным и приятным. Волшебным. Она была счастлива уже не только обманчиво-ласковому осеннему солнцу – в отделении острых психозов у неё было собственное, русоволосое, с глазами цвета моря. Её солнце пока не умело улыбаться, но Луиза не сомневалась, что вместе они справятся с этим. Как бы она хотела тоже быть солнцем для Теона! Знать, что освещает и согревает его своим появлением, приносит такую же радость, как он ей… Теон разговаривал теперь целыми фразами – даже профессор Нимур отметил этот успех! Уже несколько раз он ел с тарелки, стоящей на столе, не утаскивая её на пол. Не так болезненно реагировал на своё имя. С ним больше не случалось истерик и реакций бегства под кровать, даже когда Луиза, вручая таблетки – сама, непременно сама! – невзначай касалась его изрезанных шрамами пальцев. Она мечтала однажды прогнать всю боль из этих невероятно красивых глаз. Мечтала вернуть этому прекрасному, по-детски чистому существу человеческий облик и человеческое имя. Вот только для этого нужно было вытащить наружу его омерзительное прошлое… «Память нарушена, да и чёрт знает, что с ней творится, – говорил профессор. – Я спрашивал, всегда ли он был Вонючкой и кем был до того… Он выдал какие-то дикие соматические реакции, орал, будто я его пытаю». «Как будто поведенческую терапию применяли… – предположила Луиза. – Но не для того, чтобы обучить каким-то позитивным реакциям, а чтобы он забыл прошлое. Может, его и правда пытали? Такое вот негативное подкрепление: вспоминаешь – и причиняют боль…» Профессор Нимур посмотрел на неё тогда с одобрительным удивлением – будто бы с озарением даже: «А что если поискать обходные пути? Спрашивать так, будто это не его прошлое, а другого человека?..» «Не сведёт ли это смысл работы к нулю? – засомневалась Луиза – настолько увлечённая стремлением помочь, что даже не испытала гордости за то, как профессор на равных обсуждает с ней тактику лечения. – Он ведь тогда не будет ассоциировать себя-настоящего с собой-прежним, который ещё не Вонючка…» «Не важно. Главное – перевести воспоминания о смене сущности в область сознательного. Дать ему возможность осмыслить их». Луиза не хотела делать это во время сессии, под видеозапись: Теон ведь был больше, чем просто пациент, и выставлять его боль напоказ ради оценки учебных успехов было бы… предательством, что ли. Отлично понимая, что видеться с пациентом вне сессий нельзя, Луиза верила, что поступает правильно, и – в конце-то концов, она ведь ещё и медсестра! – каждое дежурство после вечерних назначений приходила к нему в палату. Вот и сегодня, показывая с планшета заботливо выбранный фильм, Луиза исподтишка следила за выражением точёного скуластого лица. История была о Безупречных – воинах-рабах в Меерине, – о героическом сопротивлении и бегстве одного из них. Теон смотрел на экран, будто бы сквозь: ни тени эмоций на сцены драк и избиений, на воодушевляющие речи и панорамы вольных просторов – только когда главный герой, Р'ханда, дерзко ответил рабовладельцу, он болезненно прикрыл глаза. Дождавшись, пока по экрану побегут титры, Луиза предложила обсудить: - Теон, как ты думаешь, о чём эта история? - О непонимании, – монотонно, как и всегда, отозвался тот – удивительно мягким глубоким голосом с хрипотцой, к красоте которого Луиза всё никак не могла привыкнуть. - О непонимании? Почему? – аккуратно спросила она. – Поясни, пожалуйста. Теон неловко поёжился, скрипнув пружинами (удалось упросить его прилечь на кровать), спустился на пол и сел там. Обхватив колени, наконец заговорил – всё так же монотонно: - Потому что Безупречный не пытался понять, чего хочет хозяин. Не пытался радовать, вызвать одобрение. А хозяин… не пытался понять, как с ним лучше обращаться. - Хозяин хотел сломать его личность, – напомнила Луиза. – Превратить его из Р'ханды в Чёрного Слизня. - И что? – в ровном голосе Теона мелькнуло что-то вроде удивления. – Важно ли, как называться, когда принадлежишь, – снова равнодушная монотонность без вопросительной интонации, только с тенью тоски – будто горькой зависти даже – в последнем слове. Луиза болезненно нахмурилась, убирая планшет. - Я не буду пытаться переубедить тебя, – ласково заверила она и призналась: – хоть и очень бы хотелось. Я знаю, где-то в твоей памяти есть другая история, не как в этом фильме. История о том, как Р'ханда всё же назвался Чёрным Слизнем, забыв себя-настоящего. Расскажи, пожалуйста, как это произошло? - Не обо мне, – чуть быстрее, чем обычно, произнёс Теон, ёрзнув ближе к стене. – О фильме. И Луиза, с готовностью согласившись, вся обратилась в слух. Теон говорил медленно, с явным трудом. Будто бы открывал для себя что-то новое в собственной памяти… - Герою фильма приказано было забыть прошлое. Всё, что было до Хозяина. Он… чувствовал боль… и сильный страх, пытаясь вспоминать, – прерывисто бормотал Теон. – Решил для себя, что прежний-он умер… А в какой момент и как – вспомнить не мог… Не хотел. Так спокойнее было. А на самом деле… Он замолчал теперь уже надолго, подрагивая, сжимая-разжимая пальцы. Будто всё силился, силился что-то сказать… - Что на самом деле, Теон? Что? – осторожно окликнула наконец Луиза – и всё испортила своей нетерпеливостью! Теон дёрнулся, будто от самого первого её оклика, и болезненно шикнул. Резко повернулся, распрямившись, – показались нелюдские зубы: - Фильм закончился вовремя, – отрывисто произнёс он. – Не всё показали. Пёс умер. Луиза видела теперь не только треугольные острия – видела клыки на всю длину, до дёсен. Страха не было, совсем. Только неуютные отзвуки боли, которую наверняка испытал Теон из-за этой бесчеловечной модификации: когда ему заменяли собственные зубы имплантами и когда он бесконечно ранился, учась с ними жить… - Да, ты прав, Теон: пёс умер, – негромко подтвердила Луиза. – Остался человек… Р'ханда. Теон Грейджой. – Она с надеждой следила за тем, как оскал сменяется равнодушием, – упрямо выискивая хоть тень понимания и согласия… - Я грызанул дочку лорда Хорнвуда, – сообщил вдруг Теон. – Из-за этого он начал охоту, из-за этого… всё случилось. Укус пришёлся в плечо. Как думаешь, выел бы я ей горло – Донелла Болтон умерла бы, а Донелла Хорнвуд осталась жить? – Теон смотрел пристально и хладнокровно; после паузы заключил: – Не важно, как называть. Ни любви, ни смерти это не отменит. Луиза неслышно поднялась на ноги, поправила в кармане халата планшет. Сжала руки за спиной: так хотелось заверить его, что он чудесный – не злой, не страшный, не гадкий! – самым простым и понятным способом: обняв… Нельзя, нельзя – пока любое прикосновение напоминает о пережитом насилии. Какой долгий путь ещё впереди! - Завтра к тебе придёт важный посетитель, – сообщила Луиза негромко, – из тех, кто оплачивает твоё лечение и охрану. Пожалуйста, Теон, не сиди при нём на полу! Он приподнял брови и изогнул угол рта – только припухлости над верхней губой, по бокам от ноздрей, выдавали теперь, что там есть клыки. Луиза пожелала спокойной ночи и тихо вышла. Пикнул электронный замок. Вонючка обхватил колени, уткнувшись в них лицом. Неужели Эта действительно полагала, будто он расскажет то, что осознал? Чтоб она испачкала его память своим осуждением? Пёс окончательно признал собачье имя не под пытками, а сам. Потому что Хозяин любил собак. Потому что Хозяин был бы рад обладать псом – именно под тем именем, которое выбрал ему. Потому что «Вонючка» – это титул, ошейник – награда, а благосклонность хозяина неизмеримо важнее глупых людских представлений о хорошем и плохом, почётном и позорном. Но Эта – разве поняла бы… *** Выманить леди (Энитт?..) Хорнвуд было несложно. Для этого не понадобилось даже ломать замок и допрашивать Донеллу, которая разве что под пытками раскрыла бы рот: Рамси видел в щель двери, как она сидит, уставясь безжизненным взглядом в стену. Обхватить себя руками и упрямо стиснуть губы – вот был весь её ответ на вопросы о матери. Рамси пожал плечами и, включив озвучку клавиатуры, прямо перед дверью напечатал с телефона жены сообщение: «Это всё из-за отца. Ему нельзя доверять! И его людям особенно. Встретимся в пять у твоего фитнесс-центра». «Скучаю, мам…» – дописал он тотчас вслед – с нелепой кривой усмешкой и совершенно не вяжущимся с ней стеклянным взглядом. *** Робб Старк не ожидал ничего хорошего, направляясь (уже второй раз!) на переговоры с Вонючкой. Только из уважения к отцу он согласился потратить на это время, которое мог бы уделить поискам Донеллы, – и по дороге всё не мог успокоиться, прокручивал раз за разом в голове их последнюю встречу. Если бы он не выпендривался, как последний болван, со своей великой обидой, то, может, Донелла была бы сейчас рядом! Не сбежала бы, не исчезла… А если бы эта тварь не искусала её, как бешеное животное!.. Робб сжимал кулаки, чувствуя почти облегчение: винить болтонского прихвостня было не так тошно, как себя. «Он не просто приманка, – объяснил отец, инструктируя перед дорогой. – Благодаря Теону мы сможем обратить Железный Флот себе в службу. Есть ведь и другие пираты, способные доставить проблемы… А Яра, думаю, охотно возьмётся охранять от них побережье взамен на безопасность своего брата. Нашего заложника. Подготовь Теона к интервью, оно уже скоро. Скажи, что мы не дадим его в обиду и позаботимся о нём». «Пап, он полнейший псих, – скептически возразил тогда Робб. – Его только поселить в будку на цепь и держать в наморднике. Он ни слова не поймёт, что я ему скажу». «Ты недооцениваешь норсбрукских специалистов, – поморщился лорд Старк. – Теон уже хорошо разговаривает и больше ни разу не проявлял агрессии. Будь добр общаться с ним как с человеком, без предубеждений – он не виноват в преступлениях Болтонов. Нам важно наладить хорошие отношения: я собираюсь после лечения оставить его в Винтерфелле». «У нас дома?! – не поверил Робб. – Ты же сам не хотел, чтоб он оказался рядом с Сансой! Он искалечил Донеллу, ты помнишь?! Я не хочу, чтобы этот выродок – неважно, Болтон в этом виноват или нет, – околачивался рядом и тем более попадался ей на глаза!». «Теон прошёл курс психотерапии, – мрачно, тяжеловесно выронил отец. – А тебе как моему наследнику надо ещё многому учиться. Защита Севера от нападений пиратов – и неприязнь при виде бывшего раба. По-твоему, действительно равноценно?» «Защита Донеллы – вот что главное. Она моя будущая жена, и я не намерен подвергать её риску! – выпалил Робб. – Или ты не защищал бы на моём месте маму?» *** Наверное, Рамси выглядел теперь и впрямь плохо. Леди Хорнвуд, тревожно озиравшаяся на холодном ветру, не узнала зятя – только брезгливо поморщилась и протянула двумя пальцами монету, вроде бы даже серебряную… Рамси был задумчиво-тих, словно погружён весь в хрупкую застылость. Ему не хотелось ни смеяться над этим недоразумением, ни подыгрывать, изображая попрошайку. - Донелла ждёт вас в машине, – только и произнёс он – отстранённо, глядя куда-то поверх чужого плеча. - Почему она не подошла сама? – нарисованные по волоску брови подозрительно сдвинулись: леди Хорнвуд вглядывалась собеседнику в лицо. - За вами могут следить, – всё так же бесцветно сообщил Рамси. – Быстрее. - Вы мне, кажется, напоминаете… – забормотала она растерянно по пути к машине. – Но… не может быть?.. Когда Рамси открыл перед дамой дверцу, та, кажется, наконец поняла – из-под макияжа причудливыми пятнами проступила бледность. Только и выдавила, запинаясь, упавшим голосом: - Б-болтон… – и потерянно, панически: – Где Донелла?.. - Мы едем к ней. Или вы хотели бы убежать?.. – вежливо предположил Рамси. – Это меня не обрадует. Поделюсь недовольством с вашей дочуркой, когда вернусь. – И после паузы, равнодушно глядя в искажённое страхом лицо, распорядился: – Садитесь. Хорнвуду действительно нельзя верить: охотился за мной несколькими бандами, а теперь ищет… чтоб добить. Усевшись, Рамси замер за рулём, потерянно опустив руки: никак не мог вспомнить, после чего нужно выжимать сцепление. - А Донелла… – напомнила о себе леди Хорнвуд. - Узнала об облаве и ушла. Не только из-за меня, там… грязная история, – Рамси говорил медленно, задумчиво… Осторожно перещёлкивая нужные рычаги и педали. – Это не моя тайна. Её с отцом. Интрига порой держит лучше верёвок. Пленница не шелохнулась, не пикнула по дороге до башенки – а может, даже и не подозревала, что она в плену… Глупенькая увядшая копия красавицы Донеллы. Рамси был не в настроении шуметь. Прибыв на место, он даже не стрелял, чтоб обездвижить жертву, даже не сообщил Донелле о её прибытии – только молча разглядывал, слушая вопросы: всё более испуганные и неуверенные в гулкой тишине каменного зала. И, когда гостья забормотала что-то о себе взамен на свободу дочери – Рамси, моргнув, будто проснувшись, негромко предложил: - Станьте возле той стены и приподнимите руки. *** - Ну привет, – усмехнулся Робб на пороге, пытаясь выдавить из себя дружелюбие. – Уже не будешь бросаться на меня? Выглядишь получше, чем в тот раз… Чистый, причёсанный и аккуратно одетый, бледный до полупрозрачности, Вонючка смотрел в его сторону, но будто бы сквозь, с отстранённостью фарфоровой статуэтки. - Ты тогда, в реанимации, говорил, что тебе не даёт напасть какой-то блок, – напомнил Робб, проходя вглубь палаты; огляделся, сел и по-хозяйски облокотился на стол. – Что это значит? Почему, чёрт подери, он не помешал тебе покалечить Донеллу?! Вонючка механически повернул голову вслед за его перемещением. И внезапно ответил: - Блок – это искусственно созданная в мозгу связь между нежелательным действием и неприятным переживанием. Переживание фантомно возникает при нарушении блока: страх и боль, как во время пытки при его установке, – речь звучала спокойно и рассудительно, как по книжке. – У меня блок на насилие без приказа. Робб неверяще вытаращился, отклонившись назад: Вонючка, собакообразный недоумок, едва способный пару слов связать, прочитал ему целую лекцию с мудрёными словами! Это же надо, как чётко ему вправили здесь мозги… - О… Вот как. Без приказа, значит, ты бы этого не сделал… – растерявшись, Робб помолчал несколько секунд – и заговорил, собравшись с уверенностью: – Мой отец, Лорд Хранитель Севера, считает, что ты не виноват в преступлениях Болтонов. Он готов предоставить тебе покровительство: жильё, еду, защиту и всё такое… С тебя – всего-то зачитать с бумажки нужный текст перед камерой – ну или выучить, если читать не умеешь. И вести себя прилично, само собой. Вонючка слушал безучастно, равнодушно – да и слушал ли вообще? Как робот на научной выставке, трансляцию которой смотрел вчера Бран: выдал залпом свой текст и стоит дальше тупой железякой… И тратит чужое время, которого, может быть, каждая минута на счету! - Мой отец не считает тебя виноватым, но я – считаю! – Резко поднявшись, Робб подошёл ближе. – Даже если ты не мог отказаться – неужели нельзя было укусить слабее?! – Пытаясь отделаться от ощущения, будто он кричит, как придурок, на большую уродливую куклу, Робб добавил уже тише и с угрозой: – Не очень-то ты себе удружил, когда признался, что не можешь дать сдачи… без этих своих фантомных болей. Рассеянный взгляд широко расставленных глаз сфокусировался на лице Робба – всё так же не выражая ничего. - У меня о-очень высокий болевой порог, – равнодушно выронил Вонючка. – А у тебя – нет. – И вдруг улыбнулся: извиняющейся, лицемерно невинной гримаской, почти как у издохшего Рамси. Надо отдать Роббу должное: он не отшатнулся и даже не дрогнул, только застыл, напрягшись. И Вонючка не коснулся его. Показывая, что аудиенция окончена, он обошёл замершего Старка по дуге и неслышно скользнул в дальний угол – одним движением стёк в сидячую позу. - Грёбаный псих, только трепаться складно и научили… – буркнул Робб, сердясь на свой секундный испуг. Вонючка, впрочем, уже не смотрел на него: скрестив ноги и ссутулясь, стеклянно пялился в бескрайние дали своего больного рассудка. *** Леди Хорнвуд была хорошей слушательницей. Или просто мёртвой? Рамси удалил ей часть гортани с голосовыми связками – двумя надрезами, как сегмент торта, – после первого же вопля: ему неприятны были громкие звуки. - Я – всё меньше я, – констатировал он с равнодушным подобием печали, аккуратно снимая очередную полосу кожи. – Или всё больше? Как ты думаешь, он делал меня настоящим или просто гасил?.. У безмолвной Рамсиной собеседницы уже не было мимических мышц, чтоб ответить гримасой. Да и кивнуть она не пыталась, вися неподвижно на цепях. - Это не имеет значения, – палач великодушно простил ей безучастность. – Знаешь, без него я не был бы таким, каким стал. Не знаю, где бы я был и что было бы со мной… «Был, был, было бы»… Раздражённый своим косноязычием, Рамси болезненно поморщился. О любимце надо говорить красиво! - Скорее всего, я не дожил бы и до шестнадцати. Самоуничтожился бы тем или иным образом, – и резать ровно, и ровно говорить казалось уже слишком сложной задачей: нож шёл лишь бы как, едва не соскальзывая по пальцам. – Вонючка уравновешивал меня, – сдавленный вдох, как от пореза, – не давал направить бесконтрольную агрессию на всё вокруг и в себя. Вот как сейчас… Рамси отбросил срезанное и устало оглядел работу – почти готово. «Что за рванина», – сказал бы, скривившись, отец. Но отец уже ничего не скажет – разве что ночью, если не получится перебороть сон. - Во мне полным полно… чёрт-те чего, – Рамси так и не смог подобрать слово. – Без Вонючки я бы не жил. Кровь капала на пол медленно, лениво – похоже, жертва и впрямь ушла. И может, даже давно. Но её воображаемый голос продолжал звучать, даже что-то советовал… - Нет, нового сделать невозможно, – возразил Рамси спокойно. – Вонючка – это больше, чем Теон Грейджой плюс сумма усилий, потраченных на пытки. В него вложено… слишком много. Слишком много того, чего во мне уже не осталось, чтоб вложить ещё в кого-то. Глубоко вдохнув напитанный кровью воздух, Рамси отступил от освежёванного тела. Оно окончательно потеряло свою ценность в качестве собеседника. Оставалась, конечно, запертая Донелла, но она могла расшуметься – это было бы неприятно. Рамси вышел на улицу и выдохнул облачко морозного пара – показалось на секунду, что оно должно быть розоватым от крови. Опустил руки в ведро с дождевой водой – ледяная и прозрачная, она тягучей болью заломила запястья и медленно замутилась маслянистыми багряными разводами. Уже не попить, ну да и не важно. Провизии из разорённой заправки должно было хватить ещё на пару недель – как и планов. Рамси задумал, например, отправлять Хорнвуду письма с посылками: «Угадай, чей палец», – бросая их в ящики для пожертвований, чтоб не засекли. А ещё публиковать заметки от лица Донеллы – он уже сочинил для нескольких текст. Такие смешные мелочи по сравнению с былыми амбициями: ободрать всех Хорнвудов, перебить всех Старков… Именно этот план Рамси, помнится, рассказывал Гришу; тот был не в курсе только последнего пункта: не каждый ведь может работать в условиях предопределённости исхода. Последним же пунктом, истребив всех, Рамси собирался сесть и ждать королевские войска. И перед их сытыми охреневшими рылами, стоя на крыльце отвоёванного Дредфорта – своего Дредфорта, – с улыбкой пустить себе пулю в висок. Теперь из этого можно было не делать тайны, потому что Гриша он убил. Как и отца. Как и его телохранителей. Как и Фрея, и Элиота, и леди Хорнвуд, и толпу тех, чьих имён не знал или уже не помнил. Как и Вонючку. - В конце пути, – многозначительно объявил Рамси супруге, вынырнув из мыслей перед её дверью. – В конце пути, в конце пути… Он ждёт меня где-то в конце пути. Осталось немного, осталось сколько успею. В конце концов, я обещал маме.