Симфония боли

Сегодняшнее свидание должно быть особенным. Рамси знал это ещё с той самой минуты, когда назначил его Донелле возле тира в парке, дождавшись, пока остальные отвлекутся. Сегодня, оказавшись с ней наедине, можно будет сказать много такого, чего при остальных было нельзя. И произвести необходимое впечатление в полной мере! Болтон-младший взял с полки самый убойный и резкий одеколон, который выливал иногда шутки ради на питомца (чтоб тот хоть как-то оправдывал своё имя), брызнул на себя пару раз, зажмурясь, – Вонючка, копавшийся в шкафу в поисках нужной одежды, обернулся и удивлённо принюхался. - Немного защиты, – пояснил Рамси. В конце концов, всегда лучше перестраховаться… *** Лес вокруг Дредфорта – просто прекрасен. И для охоты на людей, и для катания на квадроциклах, и для свидания, конечно же. Такого, которое предпочитает Рамси Болтон, а не все эти зануды со своими ресторанами и театрами. Путаные дорожки и вековые деревья карабкаются то на холмы, то в овраги, а уж дышится тут как! Прелые листья, горький отголосок дымка, принесённый ветром из дальних деревень, а чуть подальше, где сосны, – густой хвойный аромат. И река чудесная: и крутые пороги в ней, и тихие заводи, а на берегах тут и там – причудливые горы валежника. Дикая природа Севера как она есть! Выйдя из джипа, Рамси с удовольствием огляделся и вдохнул полной грудью; Донелла – городское дитя – должно быть, чувствовала себя не в своей тарелке, да и водитель её, выглянув из изящной тёмно-синей машины, диковато косился по сторонам – видно, что не местный, привезли с юга… Юная Хорнвуд, как и всегда, была образцом женского очарования и кокетливой элегантности: приглушенно-розовое платье по колено и босоножки на небольшом каблучке. Рамси презрительно хмыкнул. - Не волнуйся, – без труда расшифровала его неодобрение девушка, – мне удобно и в лесу не помешает. – Паренёк лишь пожал плечами, и Донелла, игриво улыбнувшись, сменила тему: – Опять ты с целой свитой! Действительно, кроме вечно зашуганного Вонючки, вслед за юным Болтоном из машины вышли трое телохранителей в фирменной чёрной униформе: бритоголовый здоровяк со шрамом на подбородке, бритоголовый же очкарик пониже и поплотнее (с очень оживлённым, даже каким-то чокнутым взглядом) и мелкий лохматый парнишка, имеющий боевой и решительный вид. - Меня без охраны папочка не выпускает из замка, – пояснил Рамси со скромной самоиронией. – Знакомься, это Кирус, любит громко орать и устраивать душистый салют в честь высоких гостей. Это – Безумный Марк, сочиняет песни про отходы жизнедеятельности и целыми днями их поёт, может и сплясать. А это Гриш, он считает Вонючку святым отцом, без благословения от него не отходит! Ну что, пойдём… Болтонские молодцы проявили чудеса выдержки, чтобы не заржать в лицо начальству. Хрюкали, давились – и, как только шеф отвернулся, взорвались гоготом, толкая друг друга и тщедушного Гриша. Донелла даже вздрогнула; Рамси как ни в чём не бывало предложил ей руку и повлёк за собой вглубь леса по тропинке – широкой, со следами протекторов, но явно не от автомобильных колёс. - У меня есть собственный отряд, восемь бойцов, – пояснил он. – Изначально это телохранители, но по большому счёту – моя личная гвардия. Ты не смотри, что на вид идиоты: убивают они весьма ловко. - Очень… занимательно… – вежливо улыбнулась девушка, ловко перешагивая через выпирающие из земли корни. – Только пусть твои люди идут подальше, у нас же всё-таки свидание. Рамси дал знак телохранителям держаться поодаль. Сыплющие грубыми шуточками болтонские молодцы послушно отстали; след в след за хозяином остался ковылять только сплошь покрытый шрамами домашний любимчик – на взгляд Донеллы, одетый слишком легко и даже откровенно: совсем короткие шортики из мягкого трикотажа да растянутая майка, одна лямка сползла с плеча. Ах да, и конечно же собачий ошейник, едва прикрывающий синяки на тощей шее. - Он тоже! – капризным голоском потребовала Донелла. - Нет, Вонючка не может идти подальше, – возразил Рамси удивлённо, будто речь шла о чём-то немыслимом. - Почему же? - Он гасит мою агрессию. – Болтон невинно улыбнулся. – Уравновешивает, так сказать. Я без него становлюсь злым и нервным, могу кого-нибудь порезать! – Левая кисть ловко крутнулась, выщелкнув лезвие откуда только взявшегося балисонга. Донелла с участливой улыбкой приобняла паренька за плечи, игнорируя нож (и с видимым удовольствием вдыхая убойный «Вонючкин» одеколон): - Я тебя не боюсь. Давай я буду гасить твою агрессию? Тем более – разве она есть? Мне ты кажешься добрым и милым… Рамси растрогался? Как бы не так. Он был оскорблён до глубины души! Не бояться – его, Болтона! – да ещё и открыто заявлять об этом, да ещё и цапать руками?! Хамство похуже, чем Гришево «приятель», за которое мелкий недоумок чудом не оказался освежёван в подвале. Чужие руки отчаянно захотелось стряхнуть – от них было так душно, неудобно, раздражающе, почти тревожно – но задумка была другой. Чтобы можно было сказать всё то, что Рамси собирался, обстановка должна быть самой доверительной… Паренёк глубоко вдохнул и выдохнул, прикрыв глаза, – усилием воли подавляя волну ярости. Кулаки стиснулись и разжались, лезвие, лязгнув, спряталось между половинками рукояти, а сам нож – в карман. - Ну ладно. Вонючка, назад, – как ни в чём не бывало скомандовал Рамси. – Что же, всё для тебя, – улыбнулся Донелле с самым подкупающим видом – и, будто невзначай повернувшись, деликатно освободился из её рук. – Ведь я хочу поговорить с тобой о действительно важных вещах. Можно даже сказать, судьбоносных… Рамси незаметно оглянулся – Вонючка плёлся рядом с болтонскими молодцами, потерянный, оторопевший и окружённый, как всегда, кольцом пустоты: его избегали не то что касаться – даже приблизиться. Всегда, с самого начала. *** Когда Вонючка впервые вышел из подвала, шугаясь яркого света и громких звуков, его страхом номер три (после господина Рамси и его отца) стали хозяйские телохранители. Грубые, шумные, дурковатые – они пугали игрушку для пыток каждым своим движением и выкриком. Это была и давняя память тела – о том, как эти здоровяки загоняли его, раненого, ловили, выламывали руки и прикручивали к дыбе, – и просто реакция забитого ребёнка на слишком активные и агрессивные объекты. Болтонских молодцев это забавляло – должно быть, на уровне ещё детских «стайных» инстинктов, призывавших травить всякого, кто слаб и боится. Открыто поднять руку на Вонючку, впрочем, не решались даже личные бойцы господина Рамси: двое из них получили некоторый неприятный опыт, потому ограничивались только презрительными взглядами на жалкую тварь (едва ли не плевками) и изредка, когда не видел шеф, – угрожающими движениями, от которых «крысёныш» отшатывался и ещё несколько минут вздрагивал, стараясь держаться поближе к хозяину. Вонючка ходил за господином Рамси всё то время, что тот находился в Дредфорте: сидел на полу возле письменного или обеденного стола, с благодарностью подбирал куски еды, которые бросал ему хозяин, выполнял мелкие поручения. Когда мальчишка уходил на улицу или спать, живая игрушка возвращалась в подвал. Вскоре Рамси приказал притащить туда собачью лежанку – Вонючка спал в ней, свернувшись клубком и тихо млея от счастья: мягко, сухо, тепло! Даже когда из этой лежанки его выдёргивали за шиворот, чтоб в очередной раз привязать к дыбе и мучить, – это было лучше, чем то же самое, но после сна на сырой куче тряпья. За год с лишним Вонючка приучился спать очень чутко, он просыпался от каждого звука или движения поблизости. Но, заметив, что хозяину доставляет удовольствие именно разбудить его и напугать, притворялся спящим до последнего – до увесистого пинка по лежанке или оглушительного свиста. Подхватиться с жалким вскриком, захлопать вытаращенными глазищами, вжавшись всем дрожащим телом в угол, – совсем ведь не трудно, а награда за это – довольная улыбочка господина Рамси и почти ласковая трёпка по голове… А значит – прямо сейчас больно не будет. Жить в одном только беспросветном ужасе, который вызывало малейшее недовольство на изученном до мельчайших черт лице хозяина, – невозможно. Потому в жизни Вонючки были и радости. Простые: луч солнца из окна, мимо которого случалось проходить, следуя за господином Рамси; вкусный кусочек еды из его рук, не впившийся больно в голые дёсны; пушистый ворс ковра около хозяйского стола, так приятно отличавшийся от ледяного пола в подвале; музыка, изредка доносившаяся из колонок у компьютера (обычно господин Рамси предпочитал тишину). Но радостнее всего были всё же редкие минуты одиночества и покоя. Минуты, свободные от боли. Да, юный Болтон продолжал мучить своего пленника – уже скорее питомца, – вешая на дыбу и множа мелкие надрезы на его тощем теле, хоть и не калечил больше. Только впитывал эмоции, не приближаясь вплотную – жёстко и с почти прежней увлечённостью. Постепенно он перестал брезгливо отдёргиваться от прикосновений к горячей Вонючкиной коже, липкой от крови. И снова начал собственноручно снимать живую игрушку с дыбы. А Вонючка… Теряя равновесие, а то и сознание, весь дрожа в крепкой хватке хозяина – он не всегда мог контролировать свои движения. Выныривая из небытия от очередной вспышки боли, он иногда обнаруживал собственные руки – тощие и изрезанные – беспомощно цепляющимися за плечи господина Рамси. Приходил в ужас и замирал, не дыша, медленно разжимая покалеченные пальцы. И слышал где-то в глубине чужого тела – в широкой груди вплотную к его многочисленным шрамам – блаженное хищное урчание. Всё почти вернулось на год назад, до того необдуманного желания смерти, тех резких и жестоких слов, словно и не было ничего. Только в глазах у Рамси всё еще стыло это маленькое, но неодолимое «почти», болезненной настороженностью тлело недоверие. Он походил на затаившегося зверя: «Ну! Как ещё ты меня предашь? Ты ведь предашь?..» И однажды Рамси дождался. *** Неровная тропинка карабкалась вверх, на лесистый холм, под всё более крутым уклоном. Но Донелла не обманула насчёт каблуков: она ступала по каменным выступам и узловатым корням так же изящно и уверенно, как дефилировала бы по подиуму. Несколько раз, правда, почти оступалась, но легко восстанавливала равновесие. - В детстве я часто убегала от родителей в сад. Они в это время были заняты, так что мои вылазки оставались незамеченными, – пояснила девушка, хотя Рамси не спрашивал. И, в общем-то, ему было это неинтересно. Какая разница? Он сейчас воспринимал девицу как хорошего бегуна, который зачем-то привязал к ногам колодки и гордится этим. - Понятно. – Болтон кивнул, а в следующее мгновение хищная улыбка раздвинула его губы, словно в голову пришла какая-то очень приятная мысль. – А вот я в детстве, лет с восьми, уже ездил с отцом на карательные операции. К должникам, конкурентам… Первые пытки, первые казни. – Рамси остановился и развернулся к своей спутнице: они как раз вышли на более-менее ровную площадку, где можно было передохнуть. – Настоящий нож у меня был с пяти лет, а опыт его правильного применения – со второго класса. Пришлось, знаешь, однажды после уроков кое-кому перерезать глотку, кое-кого пытать… А потом уже отец мне сам подсовывал жертв. Донелла выглядела слегка шокированной. Слегка – потому что хорошее воспитание позволило ей быстро убрать гримасу отвращения с хорошенького личика. - Твой отец тебя так воспитывал? – уточнила она дрогнувшим голосом, без всякого сомнения садясь на корягу – словно совсем не боялась запачкать свое кукольное платьишко. - Именно. Рамси заложил руки в карманы и приосанился, наслаждаясь произведенным впечатлением. Посмотрел на безоблачное небо и бросил тоскливый взгляд на державшегося поодаль Вонючку: даже спустя столько лет тот пугался куда более явно и приятно, чем эта девица. - И что же… – Донелла приподняла тонкую, изящно очерченную бровь, – тебе это, может быть, нравилось? - Нравится, – уточнил Рамси, довольно осклабившись. – Очень увлекательно наблюдать, как страх и боль делают человека абсолютно покорным. Как он просит сохранить ему жизнь, как будто ещё остаётся смысл за неё цепляться… Есть, знаешь ли, что-то завораживающее в обретении полной власти над жертвой, когда чёртова гордость и упрямство заменяются ужасом. - Или восхищением. - Что? – Рамси, засмотревшийся вдаль, перевёл взгляд на девушку: она ведь что-то сказала? - Нет, ничего, – Донелла встала с коряги и в пару шагов оказалась рядом, бесцеремонно ухватываясь за его локоть. – Продолжай, мне интересно. Рамси польщённо улыбнулся, хотя, по его мнению, реакция девушки должна была оказаться совершенно противоположной. - Гордость и упрямство, – повторил он с некоторой неприязнью. – То, что я ненавижу в людях. В объектах, в жертвах, – пояснил небрежно. – То, что выковыриваю из них ножом и всегда хочу уничтожить. Независимость, высокомерие, неподчинение… Наверное, именно поэтому мои любимые животные – собаки. Образец покорности и слепой любви. И ума. Я измеряю интеллект способностью точно выполнять приказы. Так что любимые всеми кошки, с моей точки зрения, – просто бесполезные комки шерсти, а людей ещё и умиляет их беспочвенная чванливость. Что за глупые мазохисты, которых радует унижение – чтобы безмозглые зверьки взирали на них свысока и почитали за своих рабов? Каждый должен знать своё место, кошки явно не соображают в этом плане. Хм, если ты их любишь, я был слегка невежлив, прости, – осёкся Рамси – с такой, впрочем, улыбочкой, что было очевидно: он совершенно ни о чём не сожалеет. Донелла ухмыльнулась, что совершенно не вязалось с её кокетливым изящным образом. Непохоже было, что слова Рамси её хоть как-то задели. - Но разве кошки не красивы? – невинно осведомилась она. – У них изящные тела, врождённая грация, и они так приятно урчат… - Тела, – увлечённо подхватил юный Болтон – услышав наконец то, с чем был согласен, – вот именно, что тела! Только это в них и ценно. Пушистое тельце и мурлыканье, а внутреннее наполнение никуда не годится. Тарахтеть и Вонючка умеет, а он по характеру гораздо приятнее кошек, а может, и собак. – Рамси усмехнулся – с видимым удовольствием и оттенком гордости, как и всегда, когда он говорил о своём питомце. - Но вообще, – смягчив тон, Донелла легко улыбнулась в ответ, – я понимаю тебя. Восхищение и преданность собак не могут не льстить. Ведь ты для них – центр мира. Они всегда будут рядом, каким бы ты ни был на самом деле. Рядом с хозяином им чужда гордость. Но скажи, Рамси, – её голос понизился до интимного шёпота, – разве ты сам не гордый? Болтон всем корпусом развернулся к собеседнице, наконец-то полностью захваченный дискуссией – а скорее, возможностью подробно изложить свою точку зрения: - А ты что же, считаешь, что если я не терплю гордости в других, то должен и сам соответствовать своим требованиям к объекту? Вся загвоздка в том, что равенства и справедливости я не признаю, их попросту нет и не может быть. Все разные. Если начнёшь вести себя так, как хочешь, чтоб вели себя окружающие, а следовательно – в чём-то себя ущемлять, то они-то не ущемят себя в ответ! Так и проходишь всю жизнь возмущённым и обиженным, требуя справедливости. Нет уж, это жалкая участь. Я требую от окружающего мира то, чего способен добиться, а сам – таков, каким могу себе позволить быть. Впрочем, никого не призываю разделять мою точку зрения. Чем меньше вокруг таких неприятных ублюдков, тем лучше, – заключил Рамси свою речь миленькой, почти извиняющейся улыбкой. - Ты не ублюдок, Рамси! – Казалось, Донелла совершенно искренне улыбнулась, когда обернулась к нему. – И уж точно не неприятный. Ты просто знаешь, чего хочешь. За разговором они вышли на вершину холма – крутой обрыв над рекой. Пока Болтон говорил, девушка подошла к краю и с любопытством склонилась над бегущим далеко внизу мутным потоком. - Смотри не упади, – предупредил её Рамси – с оттенком скорее ленивой раздражённости, чем беспокойства. Но Донелла расценила его слова по-своему: - Это так мило с твоей стороны, – она шагнула назад и самым естественным и непринуждённым жестом взяла спутника за руку. – Ты заботливый. - Заботливый? Я? – Рамси весело рассмеялся, будто услышав хорошую шутку. – Нет, я проявляю что-то вроде опеки… не заботы даже, скорее защиты – исключительно в отношении тех, кого внёс в свою зону ответственности. А на весь остальной мир мне абсолютно плевать. Просто избегаю лишних проблем… Донелла прерывисто вздохнула, зардевшись; чуть отвернулась, смущённо улыбаясь, и потому не заметила озадаченного взгляда Рамси: тот явно ожидал совсем другой реакции на свои слова. Помолчав пару секунд, он продолжил: - Зона ответственности – это что-то вроде моей стаи, где я вожак. А скорее даже имущества, судьба которого мне небезразлична. Я не терплю там сильных и амбициозных: человек или полностью покоряется, или становится конкурентом, и я его ломаю. Неподчинение – это вызов, оскорбление… или просто свидетельство того, что мне не стоит иметь близких дел с таким человеком, мы не договоримся. Донелла затихла, погрузившись в мысли. Она даже отпустила руку своего спутника и вновь отошла к краю, заглянула вниз, на несущуюся в глубине реку. - Иногда очень хочется забыть, что я – приличная девушка, отбросить все рамки и условности, – задумчиво произнесла она совершенно, казалось, не к месту. – Это сродни прыжку в пропасть: назад дороги уже нет. А ты о чём мечтаешь, Рамси? - Мечтать – это как? – Болтон изобразил вежливое удивление. – И главное – зачем? У меня есть цели, есть планы по их осуществлению. А мечты – это что такое? Недостижимые цели? Неосуществимые планы? Так какой же смысл в них? - Ну… мечты окрыляют, – пожала плечами Донелла. – Поднимают над рутиной, придают какой-то высший смысл всему, что делаешь. Они как маяк на облаках… - На достижение которого следует угрохать впустую всю жизнь, – добавил Рамси. – Идём дальше, я покажу тебе обалденный овраг с кривыми соснами, на юге такие не растут!