По краю

Юкио остановился перед школьными воротами. Он провел здесь три года своей жизни — учился, играл в баскетбол, сдавал экзамены, дружил, влюблялся, торжествовал и плакал — но никогда еще белые здания Кайджо не вызывали у него такого трепета. Он поежился. После Хэллоуина — Самайна? — стремительно холодало, лужи на асфальтовой дорожке блестели в свете фонарей, высаженные вдоль центральной аллеи клены роняли крошечные алые листочки. Нужно было идти: если расписание не изменилось, то вечерняя тренировка скоро закончится. По дороге к спортивному залу Юкио не встретил ни души, только кое-где светились окна. Темные силуэты появлялись на фоне желтых прямоугольников, жестикулировали, беззвучно обращаясь друг к другу. Это было похоже на театр теней, и приходилось напоминать себе, что сейчас он не в мире фей. Тонкая фигура у окна вскинула руки, словно исполняя танцевальное па, и Касамацу вспомнил, как он смотрел на окна Такеучи. Внутри спортивного комплекса было так же тихо, как и снаружи. Шаги Юкио отдавались гулким эхом, и только у дверей спортзала чувство пустоты отступило. Из-за неплотно прикрытых створок доносились выкрики игроков, стук мяча, скрип кроссовок по паркету. Юкио помедлил, прислушиваясь — ему почему-то хотелось убедиться, что Кисе там, среди остальных. Некстати вспомнилось вчерашнее утро. Кисе действительно забыл все, что происходило ночью. Проснувшись рядом с Юкио, он несколько минут потрясенно хлопал глазами; долго спрашивал, что произошло. Он казался растерянным и смущенным, и Юкио не знал, как его утешить и ободрить. В конце концов, не выдержав очередного вопроса о том, не случилось ли чего-то непристойного, Юкио заявил, что Изуки Шун из Сейрин переспал с Момои Сацуки. После этого растерянным и смущенным выглядел уже не только Кисе, но и Изуки, случайно услыхавший их разговор. — Так ты правда ничего не помнишь? — спросил тогда Юкио, и ему вдруг сделалось очень горько от того, что для Кисе все исчезло: объятия на маленькой темной кухне, и разговор на берегу озера, и почти-признание Юкио, и их почти-поцелуй. Кисе покачал головой: — Нет, семпай. Так всегда бывает в Самайн. Ты тоже забудешь, когда чары спадут. — И когда они спадут? — Юкио закусил губу, пытаясь справиться со страхом и какой-то детской обидой: как могут эти феи вот так запросто забирать его самые дорогие воспоминания? — Не знаю, семпай. Когда мы выйдем из фригольда. Или вечером. Или завтра утром. Пойдем. Мне пора в школу, а тебе — в университет. Опоздаем еще. Он вывел Юкио все той же аллеей, только теперь тыквы не ухмылялись — они печально смотрели Юкио вслед и болезненно кривили рты. Уже в обычном мире Кисе остановился и пытливо вгляделся Юкио в лицо, словно ждал, не спросил ли Юкио, где они и как тут оказались. Юкио спросил о другом. — Я позвоню тебе вечером? — Нет, — сказал Кисе и отвел взгляд. — Знаешь, у меня… Я занят вечером, так что, наверное, лучше я тебе. Да. Так будет лучше. Они расстались на автобусной остановке. Юкио поехал к метро, а оттуда домой, просто потому, что идти на занятия он был не в состоянии, а Кисе пешком пошел в школу. Он сказал, что знает короткий путь. Юкио ждал звонка весь вечер — Кисе так и не позвонил. А весь следующий день Юкио ждал, когда исчезнут воспоминания — но он по-прежнему все помнил. И ему непременно нужно было увидеться с Кисе. Собравшись с духом, Юкио толкнул дверь спортзала — и чуть не шарахнулся в сторону. На него мчался упитанный коричневый кролик. Ухоженная шерсть лоснилась, длинные уши хлопали по спине в такт прыжкам. У самого порога кролик затормозил. — Ну? — раздраженно бросил он Юкио. — Что встал, как вкопанный? — Извините, — пробормотал Юкио. То, что кролик заговорил, неожиданным образом расставляло все по своим местам. Обычному кролику в Кайджо делать было абсолютно нечего, а вот говорящему — почему бы и нет? Кролик страдальческим жестом прикрыл морду лапкой, и Юкио торопливо посторонился. В конце концов, если такой важный господин спешит, как же можно стоять на пути? Юкио бочком протиснулся в зал, повернул голову — и встретился взглядом с Такеучи. Он был все тот же, что и позапрошлой ночью: невысокий, с каштановыми волосами, в бордовом жилете. Разве что туфли сегодня оказались попроще, без золотых пряжек. Юкио застыл, не зная, как начать разговор. К счастью, за него все решил Такеучи. — Хватит, парни, — крикнул он и хлопнул в ладоши. — На сегодня все. Кисе, подойди-ка на пару слов. Юкио тоже хотел подойти, но его уже заметили ребята из команды и обступили плотным кольцом. Второгодки и третьегодки — парни, которых он еще застал — наперебой расспрашивали про учебу и про университетскую баскетбольную команду, делились собственными новостями. Юкио улыбался и отвечал, но если бы кто-то попросил его повторить сказанную несколько секунд назад фразу, он не вспомнил бы ни единого слова. Все, что волновало его — это Кисе, который стоял поодаль и о чем-то разговаривал с Такеучи. Наконец Юкио оставили в покое: Хаякава командным голосом приказал всем отправляться в раздевалку. — Может, посидим где-нибудь, а, семпай? — предложил он напоследок. — Я только на минутку заглянул. Они ушли; последним вышел Такеучи. На пороге его поджидал тот самый коричневый кролик. Юкио проследил, как за ними закрылась дверь. — Там говорящий кролик, — зачем-то поделился он, хотя Кисе наверняка и сам это знал. — Да. — Оказывается, Юкио не заметил, как Кисе подошел. Теперь он стоял совсем рядом. — Семпай, ты ведь… — Вижу тебя. И все помню. Кисе закусил губу. Юкио чувствовал жар, исходящий от его тела, вдыхал его запах, и от этой близости кружилась голова, как никогда раньше. — Семпай, — тихо начал Кисе, — ты ведь… — Не забуду, — твердо произнес Юкио. — Что-то важное произошло, да? — сказал Кисе. Это был не вопрос. — Я люблю тебя. — Юкио всегда думал, что не сможет произнести этих слов. Что они застрянут во рту, встанут поперек горла — а они взяли и выскочили наружу, как будто он просил передать ему соевый соус или спрашивал о погоде. Кисе вздохнул, тяжело и судорожно. Это было похоже на всхлип, но он не плакал — он просто стоял и смотрел на Юкио широко распахнутыми глазами. Наверное, он не знал, что ответить. — Я люблю тебя, — повторил Юкио. — И я… я сказал тебе об этом тогда, на пирсе. А ты не стал меня целовать. Сказал, что забудешь. В груди заныло, кровь застучала в висках. На Юкио накатила паника. Кто знает, вдруг то, что случилось в Самайн, ничего не значит? Вдруг Кисе и не хотел ничего вспомнить? Вдруг он разрушил все этим своим дурацким признанием? Каждая новая мысль причиняла новую боль, и Юкио почувствовал, что еще немного — и он не сможет ее больше терпеть. И в тот самый момент, когда ему показалось, что он вот-вот сделает какую-нибудь глупость: развернется и уйдет или поцелует Кисе, тот наклонился и поцеловал его сам. Губы у Кисе были настойчивые и мягкие. Юкио совершенно некстати вспомнил, что никогда раньше не целовался; он знал только теорию — выучил ее по фильмам и сайтам в Интернете. Зато Кисе не сомневался в том, что надо делать. Он обхватил затылок Юкио ладонью, не давая отстраниться, притянул к себе. Колени у Юкио подогнулись. Он обнял Кисе в ответ и не увидел — почувствовал мелькнувшую на губах улыбку. Кажется, Кисе хотел именно этого. Юкио прижался сильнее, ответил на поцелуй, сначала неуверенно, а потом все больше входя во вкус. Сердце бешено стучало, и от него по телу расходился жар. Кисе скользнул пальцами по волосам, спустился ниже — по позвоночнику до самой поясницы. Юкио тряхнуло. В груди давило и распирало, там словно распускался огненный цветок. В ушах зашумело, глаза Кисе расплывались золотом. Юкио понял, что у него стоит, что он прижимается стояком к бедру Кисе, и это было здорово и стыдно одновременно. От того места, где лежала ладонь Кисе, по телу прокатилась волна, выломала чистым, обжигающим удовольствием. Оно скручивалось тугими спиралями в животе — а потом взрывалось, растекалось по телу восторгом, терпким, сладким, рядом с которым меркло все, что Юкио испытывал раньше. И это повторялось раз за разом. Может целую вечность — а может, всего пару секунд. Юкио повис на руках Кисе, вцепился в ткань футболки — единственную осязаемую, по-настоящему реальную вещь. Мышцы сводило спазмами, волны, от которых только что было так хорошо, причиняли боль. В первый момент она растворилась в желании, Юкио был готов терпеть что угодно, только бы чувствовать, как Кисе его обнимает. Потом перед глазами потемнело уже не от возбуждения. Юкио почувствовал, как падает, проваливается в пустоту, холодную и темную. — Семпай! — коротко вскрикнули где-то наверху. И Юкио отпустило. Сознание вернулось, но тело не слушалось: он висел на руках Кисе безвольной куклой. Трясло и знобило, но вместе с тем воспоминания о наслаждении, ярком и прежде немыслимом, будоражили кровь. — Ох, семпай, прости, — пробормотал Кисе и подтащил Юкио к скамейке, на которую он свалился, словно мешок с тряпьем. — Я хотел как лучше… Сейчас отпустит, полежи пока, а я переоденусь, хорошо? Я быстро! Он наклонился, чмокнул Юкио в щеку и исчез из поля зрения. Хлопнула дверь. Юкио попытался приподняться, чтобы посмотреть Кисе вслед, но обессилено повалился обратно. Из тела словно вытащили все кости. Больше Юкио не пытался шевелиться; он просто лежал на скамейке, разглядывая отштукатуренный потолок спортзала, и вспоминал свой невероятный первый поцелуй. О том, каково окажется испытать нечто большее, думать было немного боязно. Он понятия не имел, сколько провалялся вот так; наконец зал перестал качаться над ним, и Юкио рискнул сесть. Его не затошнило, и он счел это добрым знаком. Сил хватило даже на то, чтобы взглянуть на часы — и Юкио с изумлением обнаружил, что лежит здесь уже час. Кисе давно должен был переодеться и зайти за ним. Юкио поднялся; его все еще слегка штормило, но беспокойство, грызущее изнутри, было куда сильнее головокружения. Что-то стряслось. Пошатываясь, он добрался до раздевался. Навстречу попались двое припозднившихся первогодок. Они проводили Юкио удивленными взглядами, но ничего не сказали. Авторитет капитана, пусть и бывшего, был непререкаем. Юкио подождал, пока они свернут за угол, и потянул за дверную ручку. Та поддалась с неожиданной легкостью, и Юкио чуть ли не нос к носу столкнулся с Кисе, который как раз выходил в коридор. — Семпай, прости, мне надо срочно идти, — сказал Кисе. Взгляд его был жестким, вокруг рта наметились резкие складки; в правой руке он сжимал телефон — так сильно, что пластиковый корпус, казалось, вот-вот треснет. — Встретимся позже. Таинственное шестое чувство подсказало: нельзя отпускать Кисе просто так. Он взволнован и наделает глупостей. Юкио заступил ему дорогу. — Что произошло? — Это тебя не касается. — Послушай, — начал Юкио, тщательно подбирая слова, — я понимаю, почему ты ничего не рассказывал мне раньше. Я не знал, кто ты такой. Теперь знаю. Ну? Кисе молчал, очевидно взвешивая все «за» и «против». Юкио шагнул ближе, снизу вверх заглянул ему в лицо. — Пожалуйста, — тихо произнес он. — Вдруг я смогу помочь? Кисе коротко вздохнул. — Ладно, — сдался он. — Идем. По дороге все объясню. Они вышли из школы. К удивлению Юкио, Кисе зашагал в сторону железнодорожной станции. Такой банальный способ передвижения плохо вязался с волшебными существами, и все же они прошли через турникеты и остановились на платформе. Поезд в сторону Токио прибывал через шесть минут. — Семпай, ты помнишь того мужчину из Минато Мирай? — спросил Кисе. Он беспокойно переминался с ноги на ногу, словно они опаздывали; поглядывал то на информационное табло, то на пути. — Парня, которого сбила машина? Твоего знакомого? Да. Он тоже был… феей? Кисе покачал головой. — Нет. Он был человеком, Мечтателем. Его звали Танака Шинджи, он был фотографом. Очень талантливым фотографом, мы с ним работали вместе над несколькими фотосессиями. И над ним провели Рапсодию. Юкио молчал. Кисе не нуждался сейчас в наводящих вопросах. — Мы пришли из человеческих фантазий, семпай. Ваши мечты, страхи, песни и сказки, добрые или злые, подарили нам жизнь, и с тех пор мы живем, питаясь этой энергией. Она называется Глэмор, и она нужна нам как воздух. — Кисе горько усмехнулся и добавил: — Вот только современный мир — плохое место для фей. Он смотрел на железнодорожное полотно, а Юкио смотрел на него. На платформе из бетона и металла стоял рыцарь, словно сошедший с красочных картинок. Он выглядел неуместно и чуждо, и на мгновение Юкио показалось, что пространство вокруг него изгибается, ощетинивается краями стальных конструкций, железных шпал и экранами информации. Загрохотали колеса прибывающего поезда, воздух задрожал, собрался тугими волнами вокруг Кисе. Юкио испугался, что они пройдут сквозь него, и Кисе исчезнет, рассеется, как дым. Но ничего такого не произошло. Двери вагона с шипением открылись, пропуская их внутрь. — Никто больше не верит в фей, — продолжал Кисе. — Люди вообще мало во что верят. Мечтать становится неприлично, творчеством надо зарабатывать, даже лунную программу американцы свернули! Людям больше не нужны ни феи, ни звезды. Поэтому нам так дороги те, кто еще способен творить и фантазировать. Это наши Мечтатели. Люди, которых мы поддерживаем и вдохновляем, а они позволяют нам существовать, даже не зная о том, кто мы такие. Наше благополучие зависит от вашего. Кисе говорил, глядя в окно, за которым проносились огни города. Вагон был почти пуст, только у самого выхода что-то читал с планшета мужчина средних лет, похожий на банковского служащего. — Так записано в наших Законах — у каждого человека есть право на мечту. Смертные должны видеть грезы, и никто не в праве отбирать их. Мой Дом, Лиам, считает так же. Правда, некоторые феи думают, что лучше загнать вас обратно в каменный век, туда, где мы питались вашими страхами и ночными кошмарами, которые легко забирать. Юкио сухо сглотнул. В вагоне было тепло и светло, а за стеклом ночь легла на поля пригородов. И в темноте — теперь он знал это наверняка — могло водиться что угодно. — И кто, например, хочет нас загнать в каменный век? — спросил Касамацу. Он уже запомнил названия Лиам и Гвидион, но подозревал, что Домов фей должно было быть гораздо больше. — Дом Балор. — На лице Кисе отразилась явная неприязнь. — В Японии их почти нет, надеюсь, ты никогда не встретишь никого из них. Они отвратительны. Считают себя истинными королями фей и людей. Юкио кивнул. Ему тоже не хотелось встречаться с теми, кто держит людей за скотину. — Так вот, можно силой забрать у человека то, что он порождает своими грезами — Глэмор. Это называется Опустошение. Для смертных это болезненный процесс, он способен вогнать в депрессию. Но он не смертелен. Человек может восстановиться после такого, а может и нет, поэтому Опустошение запрещено Законом. Чем меньше людей, способных поддержать нашу жизнь, тем хуже для всех. Еще есть ритуал, который называется Рапсодия. Кто-то из фей выбирает Мечтателя — и начинает вдохновлять его, накачивать Глэмором, как наркотиком. И Мечтатель творит, не может остановиться, выкладывается на все сто — и создает лучшую работу в своей жизни. Настоящий шедевр. После него он не создаст больше ни единой вещи — и это если выживет и не сойдет с ума. В лучшем случае дело закончится тяжелым неврозом. Большая часть тех, над кем провели Рапсодию, погибают. Накладывают на себя руки. После такого невозможно жить дальше. И это — ужасно. Юкио снова кивнул. Только теперь он начинал понимать, что на самом деле испытал Кисе в тот вечер в Минато Мирай. — Одна Рапсодия — это страшное преступление, — продолжал Кисе. — А в Японии за последние несколько дней их было целых три. Он вытащил телефон и протянул Юкио. Экран ожил, на дисплее высветился интерфейс приложения Фейсбука. Юкио недоуменно уставился на ленту. Забавные картинки в духе стимпанка, рецепт пирожного, фотография чьей-то младшей сестры… и сообщение от Сакурая Рё: «Сегодня двое моих друзей-мангак покончили с собой, прыгнув с крыши. Светлая память». Больше ничего не было: ни картинки с венком и свечкой, ни фотографий погибших, перечеркнутых траурной ленточкой, и от этого минимализма становилось еще горше и больней. Юкио забрал мобильник у Кисе, открыл комментарии. Люди соболезновали, ужасались, выспрашивали, что произошло. Сакурай отвечал вежливо и скупо. Да, это друзья из клуба. Они были замечательные. Так много работали последние дни. Рисовали что-то потрясающее. Акико была такая талантливая. В носу защипало. — Сакурай… — сказал Юкио. Голос был хриплым. — Он же учится в Академии Тоо. — Он — Мечтатель Аомине, — ответил Кисе. — Это он мог бы стать жертвой, а Гвидион даже не шевелятся! — А ты разговаривал с ними об этом? — Да, я ходил вчера к Козо Широгане. — Широгане? — Имя звучало знакомо. — Разве не так звали твоего тренера в средней Тейко? Кисе кивнул. — Все верно, он мой бывший тренер. И он Ши из Дома Гвидион, граф Утренней Звезды. Он когда-то собрал нас всех вместе. Поколение Чудес — его заслуга. Мягкий электронный голос объявил следующую станцию, и Кисе поднялся. Они вышли на крошечной станции на полпути между Токио и Иокогамой. За маленьким павильоном, в котором можно было спрятаться от непогоды или слишком яркого солнца, начиналась открытая платформа, огороженная сеткой. Чуть поодаль виднелись двухэтажные домики, выкрашенные кремовой краской и окруженные садами. Респектабельный пригород на границе двух префектур. — Что ты собираешь делать? — спросил Юкио. — Пойду к графу и напомню о расследовании. Это произошло на его территории, он обязан это остановить! — Ты уверен? Ты ведь был там только вчера, — мягко напомнил Юкио. — Что, если они просто не успели ничего предпринять? Кисе упрямо покачал головой. — Это Рапсодия! — повторил он так, как обычные люди говорят: «Это жестокое убийство». Впрочем, по сути своей Рапсодия и была жестоким убийством. — Они не могут вот так взять и закрыть на нее глаза. Он был взвинчен и зол, и Юкио многое отдал бы, чтобы пойти с ним, но интуиция подсказывала: едва ли получится. — Тебе придется остаться здесь, — продолжал Кисе. — Прости, семпай. Это владения Гвидион, а не дом Генты. Там не жалуют смертных. Юкио проводил его до выхода с платформы и вернулся в павильон. На душе было неспокойно, но все, что Юкио мог сейчас — это ждать и надеяться, что Кисе не натворит глупостей. Интересно, что непоправимого можно совершить в мире фей? Юкио сел на деревянную скамейку, вытянул ноги и постарался ни о чем не думать. Электронные часы над станцией отсчитывали время; поезда прибывали и отправлялись. Когда из очередной электрички вышли Мидорима и Такао из Шутоку, Юкио даже не удивился. Стоило ожидать чего-то в этом духе. Кожа и волосы Мидоримы отливали зеленым, на лбу красовались небольшие рожки, не чета витым рогам Изуки. Он был одет в расшитую бисером тунику и оказался выше себя-человека — никак не меньше двух с половиной метров, и, чтобы выйти из вагона, ему пришлось согнуться почти пополам. На этом, впрочем, различия заканчивались. Перед Юкио стоял почти тот же Мидорима, которого он привык видеть на баскетбольной площадке. По крайней мере, суровый взгляд и решительное выражение лица остались теми же. В руке Мидорима держал секиру с черненым лезвием и деревянным древком, которое покрывали узоры из листьев и побегов. Это было забавно: Кисе рассказывал, что Мидорима вечно таскал что-то с собой, от плюшевых медведей до розовых синтезаторов. Даже в мире фей он не менял своих привычек. С Такао, одетым почти так же, как и обычные люди — разве что покрой куртки показался Юкио чересчур авангардным — было сложнее. Черты лица неуловимо изменились; лоб и скулы были покрыты шерстью, а между растрепанных волос проглядывали круглые звериные ушки. Он напоминал какое-то животное, но Юкио не мог сообразить, какое именно. Он уставился на Такао — Такао уставился на него в ответ, а потом ткнул Мидориму локтем в бок: — Смотри, Шин-чан, это же Касамацу-сан, бывший капитан Кайджо! Мидорима поправил очки забинтованными пальцами и сдержанно кивнул; Такао, напротив, широко улыбнулся и помахал рукой. Пальцы заканчивались черными подушечками. — Енот? — наконец сообразил Юкио. Такао моргнул; улыбка, словно приклеенная, застыла у него на лице. — Значит, Касамацу-сан, вы нас видите, — сказал Мидорима и удобнее перехватил секиру. Лезвие блеснуло в свете электрических ламп. Кажется, стоило объясниться. — Меня зачаровали, — сказал Юкио и заработал два удивленно-недоверчивых взгляда. Мидорима с Такао переглянулись. — Вот как, — произнес Мидорима. — И кто же это был? — Не знаю. Такао присвистнул: — Шин-чан, ты слышал… — Разумеется, — оборвал его Мидорима и смерил грозным взглядом. Такао проглотил остаток фразы. — В таком случае, Касамацу-сан, позвольте спросить, как вы очутились здесь? Вас привело какое-то дело? В его голосе сквозила такая явная неприязнь, что становилось ясно — на дружеское расположение можно не рассчитывать. Юкио прикинул, как лучше соврать, и наконец решил сказать правду. Это выглядело безопаснее всего. Кто их знает, этих фей, что они сделают, узнав об обмане? — Я приехал сюда вместе с Кисе и сейчас жду, когда он вернется, — ответил он и, не удержавшись, указал на секиру: — А это — талисман дня? Такао сдавленно хрюкнул и сложился пополам от смеха; щеки Мидоримы приняли совершенно невероятный болотно-бурый оттенок — кажется, Юкио посчастливилось своими глазами увидеть, что происходит, когда к зеленой коже приливает кровь. — Если угодно, то можно назвать и так, — процедил Мидорима. — Что же касается вас, Касамацу-сан, то должен сказать, вы поступили весьма благоразумно, оставшись здесь. В наших владениях вам делать нечего. А теперь — прощайте. Ответить Юкио не успел: Мидорима круто развернулся и зашагал к выходу. Такао, все еще хихикая, бросился за ним. Юкио вздохнул и поднялся на ноги. Разговор определенно не удался, и ему хотелось пройтись, стряхнуть неприятное впечатление. Юкио дошел до дальнего конца павильона, постоял немного, глядя на рельсы, развернулся — и чуть не налетел на Такао. Тот широко улыбнулся, обнажая острые верхние клыки, и хлопнул Юкио по плечу. — Ну ты и отжег с этим талисманом дня! Даже у меня бы так не получилось. Юкио вытянул шею и оглядел платформу: Мидоримы видно не было. Такао вернулся один. Не то чтобы Юкио стало от этого спокойнее. Даже человеком Такао Казунари вызывал у него массу подозрений, что уж говорить о Такао-енотовидной фее. — Я не хотел оскорбить Мидориму-сана, — осторожно начал Юкио. — Это вышло случайно. Я принесу ему свои извинения, как только снова увижу. — Да ладно, — отмахнулся Такао и заговорщицки зашептал: — На самом деле это и есть талисман дня, мини-глобус, прикинь? Охо Аса велела ему таскать с собой земной шар! Вот Шин-чан и таскает. Уйму времени по утрам тратит, чтобы совместить свою секиру и новый талисман. — Как интересно. — Ага! — кивнул Такао. — Честно, я бы многое отдал, чтобы посмотреть, как он фехтует глобусом. Он качнулся, перекатываясь с пятки на носок, огляделся по сторонам; издал торжествующее восклицание, заметив автомат с напитками. Юкио следил за тем, как Такао закидывает монеты в прорезь и водит пальцем по табло, выбирая бутылку. Он колебался между обычной колой и диетической. — А ты, я вижу, уже собираешься обратно? — заметил Юкио. Общество Такао тяготило его, и не терпелось остаться одному. — Кто, я? — переспросил Такао. — Ну что ты, я просто решил составить тебе компанию. Скучно, наверное, болтаться на станции? Он нажал на кнопку; где-то в недрах автомата загрохотали механизмы, и бутылка вывалилась в кармашек. Такао поднял ее и коротко хмыкнул, взглянув на этикетку. — Ну надо же, как по заказу, — сказал он и протянул колу Юкио. На красном поле латиницей было написано «Рёта». — Хочешь, возьми себе? От участливого тона у Юкио засосало под ложечкой. — Ты за него беспокоишься, наверное, — продолжал Такао. — Я б на твоем месте точно беспокоился… Слушай! А хочешь, я проведу тебя во фригольд? Юкио опешил. Здравый смысл твердил ему — почему-то голосом Мидоримы — что не следует принимать предложение. Ему нечего делать во владениях фей, тем более, что его уже дважды предупреждали туда не соваться. Такао сощурился, верно угадав причину его сомнений. — Да брось, — протянул он. — Никто и не заметит, что ты там был. Ты только одним глазком посмотришь на своего Рёту, и все, выведу тебя обратно. — Такао шагнул ближе, наклонился, так что между их лицами оставалось не больше нескольких сантиметров. — В общем, если ты никому не скажешь, то я тоже буду молчать. Ну? Идет? — Нет. — Ты просто не подумал как следует, — улыбнулся Такао, выпрямился, похлопал себя рукой по бедру; удары сложились в быстрый короткий ритм. — Соглашайся. В груди болезненно сжалось. Юкио сглотнул, опустил глаза; взгляд упал на бутылку колы, которую Такао все еще держал в руке. Выписанное на красном поле имя «Рёта» бередило душу; белые буквы качались из стороны в сторону. Волнение сменилось накатывающей паникой. Юкио боялся за Кисе так, что был готов броситься, не разбирая дороги, туда, куда он ушел. — Ты со мной что-то сделал? — шепотом спросил Юкио. — Ты о чем? — удивился Такао. — Я тебе просто предложил выяснить, как у Кисе дела, больше ничего! Это не дом Генты, вспомнил Юкио, но то был всего лишь голос разума. В этих владениях все не так, говорил он. Нельзя идти. Беспокойное сердце считало по-другому. — Ладно, — согласился он. — Пойдем. Только быстрее. Такао повел его улицами и переулками, петляя по пригороду. То ли дорога в самом деле была такой сложной, то ли — что вернее — он не хотел, чтобы Юкио запомнил маршрут. Примерно через полчаса жилые дома закончились, и они вышли к шоссе, тянувшемуся через поле. Здесь кружить было негде, и Такао повел Юкио вдоль обочины. Мимо время от времени проезжали машины, обливая их светом фар. В эти секунды Юкио видел лицо Такао, и ему казалось, что тот улыбается. Над полями поднимался туман, под куртку забиралась сырость; впереди расстилалось все то же поле и бесконечная лента дороги. В душе шевельнулись нехорошие подозрения. Что, если Такао просто выбирает место поглуше? Накануне вечером Юкио успел почитать в Интернете про европейских фей. Это не сильно ему помогло: даже пересмотрев кучу статей, он по-прежнему не понимал, что с ним произошло и как теперь обращаться с Кисе и Такеучи. Но одно Юкио усвоил твердо. Встреча с феей не сулила простому смертному ничего хорошего. Исключением для Юкио был только Кисе. От Такао же стоило ожидать чего угодно. Юкио уже собирался спросить, далеко ли им еще идти, но тут Такао потянул его в сторону неприметной тропы, уходящей от дороги. Они прошли по полю, путаясь в клубах тумана, который неприятно напоминал туман перед домом Генты в Самайн, пару десятков метров. Юкио стало не по себе. Шум проезжающих машин доносился все глуше, и в тот момент, когда он открыл рот, чтобы сказать, что он возвращается, мир вокруг изменился. Черная ночь, давно наступившая в Токио и Иокагаме, сменилась сумерками. Тусклый серый свет окутывал холмы, горизонт терялся в сизой дымке. Вокруг стояла звенящая, почти торжественная тишина, и только где-то далеко шумел прибой: тяжелые штормовые волны бились об отвесные скалы. На одной из таких скал виднелся силуэт замка, словно сошедшего с картинок из книги сказок. — С ума сойти, — потрясенно пробормотал Юкио. Вдали сверкнула молния, на мгновение озарив мощные каменные стены и остроконечные башни. Тут действительно все было по-другому: по сравнению с этой крепостью поместье Такеучи выглядело скромным деревенским домом. — Что, нравится? — Такао хлопнул его по плечу. — Идем! Вблизи он еще лучше. Они поднялись к замку. Ветер дул все сильнее, и Юкио попытался представить, каково сейчас в этой каменной громаде. Сыро ли? Холодно? Хватает ли тепла, которое дает огонь, разведенный в каминах, и гуляют ли сквозняки по темным галереям? Ему вспомнилась кухня Такеучи, теплая и уютная, пахнувшая изюмом и сушеными травами. Есть ли в этом замке такое же место? Во внутреннем дворе, больше напоминавшем каменный колодец, скучали несколько фей. Один напоминал лисицу, второй — хорька; еще двоих Юкио не сумел разглядеть. Завернувшись в плащи, они разговаривали и курили длинные глиняные трубки. Хорек заметил Юкио и привстал, нахмурившись — похоже, так же, как и у Такеучи, обычные люди были здесь редкими гостями. Такао быстро подмигнул хорьку и приложил палец к губам. — Все в порядке, — шепнул он Юкио, — это свои, они не выдадут. Тоже паки. Юкио кивнул, сделав мысленную пометку расспросить Кисе о видах фей. Кто такие паки, он понятия не имел. Такао остановился под резной аркой портала и потер подбородок. — Все должны быть в Рыцарском зале, — сказал он. — Так что веди себя тише воды, ниже травы. Все понял? — Да. Шаги гулким эхом отражались от стен, блики от витражных стекол ложились на пол многоцветной мозаикой. Из ниш на Юкио смотрели рыцарские доспехи, а прекрасные дамы на гобеленах передавали друг другу цветы и стрелы и печально качали головами. — Сюда, — махнул рукой Такао и толкнул обитую медью дверь. В первый момент Юкио увидел только спины фей, толпящихся у входа. Кое-кто расположился вдоль стен, но все равно держался поближе к выходу. Юкио повезло — большинство из них были невысокого роста, и он мог видеть поверх их голов. Сначала зал показался огромным. Такое впечатление создавалось из-за сводчатых окон от пола до белого оштукатуренного потолка. За ними уже наступила ночь, и в стеклах, как в зеркале, отражался зал. В высоких напольных вазах стояли букеты цветов, которых Юкио никогда не видел. На длинных цепях, перекинутых через деревянные балки, висели люстры, уставленные по кругу свечами. Они и камин у стены освещали зал, желтые блики плясали на отполированных темных плитах пола. Стены были наполовину задрапированы зеленой тканью с золотой вышивкой, а над ней висели щиты, расписанные замысловатыми гербами. На мгновение Юкио замер, потрясенный открывшейся перед ним красотой, но в следующую секунду все мысли об убранстве вылетели у него из головы. Посреди зала стоял Кисе. Подбородок был вздернут, кулаки сжаты; вокруг волнами расходилась аура ледяной ярости. Обычно так Кисе встречал принципиальных соперников на баскетбольной площадке — только сейчас речь шла не об игре. Забыв, как дышать, Юкио пробрался сквозь толпу в зал; его вытолкнули почти в первый ряд. Напротив Кисе стоял рыцарь, в котором Юкио опознал Акаши Сейджуро. Как и все остальные феи, которых он видел, Акаши был похож на европейца. Черты лица стали почти идеальными, словно над его внешностью поработал неведомый художник, изо всех сил стремившийся к совершенству. Видимо, все выходцы из средней Тейко были связаны с миром фей. Юкио наклонился вперед и огляделся. У дальней стены на небольшом возвышении стояло деревянное кресло с высокой спинкой, над ним тоже висел щит, но побольше. Он был зеленый, в верхней его части красовалась золотая птица, раскинувшая крылья, а на нижней — белая ладонь с золотой восьмиконечной звездой. С одной стороны трона стояла девушка, полностью облаченная в железный доспех. Длинная черная коса, переплетенная разноцветными лентами, спускалась на грудь, у бедра висел меч. Лицо ее было Юкио незнакомо, зато он знал девушку по другую сторону трона. Это была Момои. Она в ужасе смотрела на Кисе и Акаши. Сам же трон занимал молодой человек с золотыми волосами и усталым взглядом, и Юкио стоило немалого труда узнать в нем Широгане Козо. На фотографиях в баскетбольном ежемесячнике Широгане представал седым и старым, изможденным не столько прожитыми годами — ему было слегка за пятьдесят, как дяде Юкио, веселому и моложавому — сколько долгой тяжелой болезнью. Момои повернула голову и что-то негромко сказала графу. Тот качнул головой; стало видно ухо, длинное и острое, как у эльфов из «Властелина колец». «Ши», — вспомнил Юкио нужное слово. Широгане приподнялся, словно собираясь встать, но ладонь Момои легла ему на плечо, принуждая сесть обратно. Юкио скользнул взглядом по пестрой толпе, теснившейся в зале. Немного в стороне от трона, у окна, опирался на свою секиру Мидорима. Юкио на секунду стало его жаль. Должно быть, непросто быть феей-великаном в Японии. Мидорима наверняка постоянно задевает головой люстры. В паре шагов от него показался Мурасакибара; он был еще выше ростом. Двое рогатых сатиров по соседству возбужденно толкали друг друга локтями; кажется, они считали, что попали на увлекательное представление. — Смотри, смотри, — шепнул один, — они сейчас подерутся? — Нет, — мотнул головой второй. Его острые рога промелькнули в опасной близости от горла Юкио. — Смотри туда. Юкио и сатир, жаждавший драки, одновременно повернули головы в сторону высокого камина. Рядом с ним со скучающим видом опирался на стену Аомине. Теперь все члены Поколения Чудес были в сборе. Или нет? Кажется, кого-то недоставало, но Юкио никак не мог сообразить, кого именно. Аомине тем временем почесал подбородок и тоскливо огляделся по сторонам. Похоже было, что он хочет уйти отсюда, но не знает, как выскользнуть незаметно. Ссора двух его друзей не производила на него впечатления. — Аомине всегда знает, когда будет драка, — пояснил сатир. — Сейчас он уверен, что Кисе и лорд Акаши разойдутся миром. Лорд, мысленно повторил Юкио. Акаши, спокойный и величественный, в самом деле держался с королевским достоинством. Длинное алое одеяние, как с картинок по европейскому средневековью — Юкио насмотрелся вчера таких в Интернете — подчеркивало осанку; на пальце поблескивал массивный перстень с желтым камнем. — Рёта, — Акаши не повышал голос; в том не было нужды — стальные ноты, проскальзывавшие в тоне, и без того вызывали дрожь, — я жду от тебя благоразумия и терпения. Он говорил так, словно это он, а не Широгане, сидел на троне. — И не подумаю, — резко ответил Кисе. — В графстве Утренней Звезды было совершено еще одно преступление, и я пришел о нем рассказать! Вы обязаны меня выслушать. — Ни я, ни граф не станем сейчас заниматься твоим делом, — отрезал Акаши. — Ты в своей жалости к смертным забываешь о делах своего народа. — Я помню о своем народе, а вот мой народ, похоже, забыл о том, что Закон должен исполняться. Акаши запрокинул голову; губы тронула улыбка, но улыбка жестокая. Воздух в зале похолодел и задрожал. Он словно давил на грудь и одновременно распирал легкие. Юкио стало не по себе. Он покосился на своих соседей: сатиры медленно пятились, разинув рты. Даже без драки Ши умели произвести впечатление. — Я правильно понял, Рёта? — Тембр сделался низким, звук отдавался по всему телу. От него ныли зубы и ломило виски. Акаши в человеческом облике умел обращаться с собеседником так, что трудно было противиться его воле, а в мире фей он и вовсе ошеломлял. — Клятвопреступник, нарушивший Закон, требует его соблюдения от других? Да это просто нелепо. Он развернулся и зашагал к трону. Разговор был окончен. Кисе отшатнулся, словно Акаши его ударил. — Но, Сейджуро… — растерянно начал он. Акаши даже не обернулся. В толпе зашушукались, слышались возгласы одобрения и возмущения. Симпатии зрителей разделились, хотя группа поддержки Акаши, кажется, была больше. Юкио понял, что все это время не дышал, и торопливо глотнул воздуха. По лбу градом катился пот, будто это не Кисе, а он сам только что стоял посреди зала лицом к лицу с Акаши. Он вытер рукавом мокрое лицо и отступил. Нужно было убираться отсюда, и как можно скорее: только сейчас Юкио в полной мере понял, что мир фей — не место для обычного человека. Он повертел головой, отыскивая Такао в толпе — пусть немедленно выведет его обратно в человеческий мир. Но Такао нигде не было. Вместо этого на плечо Юкио легла тяжелая жесткая рука. — Касамацу-сан, — ледяным голосом произнес Мидорима, — каким образом вы здесь очутились? Объяснитесь немедленно. Все, что мог Юкио, это беспомощно открывать и закрывать рот. Он понятия не имел, когда Мидорима успел его заметить — а главное, как теперь оправдываться. — Я… Меня… — Правильно ли я понимаю, — Мидорима сверлил его взглядом изумрудно-зеленых глаз, — что вы тайно последовали за нами и обманом проникли в замок графа Широгане? Феи вокруг оборачивались на его громовой голос; один из сатиров в восторге всплеснул руками — представление продолжалось. Юкио с ужасом понял, что теперь на сцене очутился он сам. — Я вынужден взять вас под стражу, Касамацу-сан. — Отпусти его! — через толпу к ним проталкивался раскрасневшийся Кисе. — Он со мной. По залу прокатился дружный вздох. Феи переглядывались и перешептывались. — Рёта, — раздался негромкий вкрадчивый голос, — так ты привел во владения графа смертного? Акаши Сейджуро стоял в одном шаге от Юкио. В разноцветных глазах плясал недобрый огонь. Кисе стремительно обернулся, напрягся; замер между Юкио и Акаши, готовый держать удар. И тут, наконец, Юкио справился с охватившей его немотой. — Такао! — выдохнул он. — Кисе не при чем, меня провел Такао. Теперь все смотрели на Мидориму. Тот кашлянул, поправил очки: кажется, он испытал неловкость. В любой другой ситуации Юкио от всей души бы ему посочувствовал — нет ничего хуже, чем краснеть за друга — но сейчас речь шла о том, чтобы выбраться отсюда и не подставить Кисе сделанной глупостью. Юкио понять не мог, как он вообще согласился сунуться во владения Широгане — Да, — произнес Мидорима. К его щекам опять прилила кровь — на сей раз это была краска стыда, — скорее всего, это так. Казунари мог это устроить. — Пожалуйста, Шинтаро, — тон Акаши был ледяным, — проследи, чтобы твой Неблагой друг впредь был осторожнее в шутках, которые он устраивает в чужом доме. И проводи нашего смертного гостя к выходу. Он развернулся и зашагал прочь; полы алого одеяния развевались в такт ходьбе. — Касамацу-сан, прошу вас, следуйте за мной. — Я и сам могу его вывести, — резко заметил Кисе. — Спасибо, Шинтаро, твоя помощь не требуется. Это не произвело на Мидориму ни малейшего впечатления. — Сейджуро сказал мне проводить гостя к выходу из фригольда. А тебе, Рёта, не следовало бы так сближаться со смертными и зачаровывать их. Тогда всей этой неловкой ситуации удалось бы избежать. На секунду Кисе задохнулся. Услышанное настолько возмутило и оскорбило его, что он потерял дар речи. Должно быть, в следующую секунду он, и без того взведенный ссорой с Акаши, оскорбил бы Мидориму в ответ — но Юкио успел воспользоваться форой. Он больно сжал запястье Кисе, потом выступил вперед. — Я приношу вам свои извинения, Мидорима-сан. — Он низко поклонился, согнувшись почти пополам. Из этой позы Юкио видел колени Мидоримы и лезвие опущенной вниз секиры. — Мне жаль, что я своим поведением невольно поставил вас в неудобное положение. И также прошу извинить мое неуважительное поведение на станции. Я буду признателен, если вы проводите меня до выхода. Когда Юкио распрямился и заглянул Мидориме в лицо, в глубине зеленых глаз мелькнуло что-то, похожее на одобрение. Мидорима жестом пригласил их следовать за собой. Уже в дверях Юкио обернулся, обводя зал прощальным взглядом — и заметил маленькую фигуру, замершую в тени. И тогда Юкио вспомнил, кого же из Поколения Чудес не хватало на сегодняшней церемонии — и кто был рядом с ним в Самайн, в тот вечер, когда все началось. Куроко Тецуя. Внутренне содрогаясь, Юкио сунул руку в карман — под пальцами оказался прохладный гладкий пластик. Брелок в виде маленького баскетбольного мяча, о котором Юкио успел позабыть во всей этой кутерьме. Его затрясло. Мидорима проводил их до границы фригольда, церемонно поклонился Кисе. Тот ответил тем же, хотя Юкио видел: он по-прежнему кипит от злости. Еще один шаг — и они пересекли черту, отделяющую владения фей от реального мира. Под ногами зачавкала грязь, вдалеке гудели машины и светились огни пригорода. Над головой от горизонта до горизонта раскинулось огромное звездное небо. Кисе взял Юкио за руку и повел за собой через поле к дороге. — Подожди, мне нужно кое-что сказать, — позвал Юкио, и Кисе тут же остановился. Куроко Тецуя, мысленно сказал Юкио, меня зачаровал Куроко Тецуя — но когда он пытался произнести это вслух, язык словно прилипал к гортани. Тоже колдовство. Юкио открывал и закрывал рот, чувствуя себя совершенно по-дурацки. — Что случилось, семпай? — встревожено спросил Кисе. И Юкио сдался. — Прости, — сказал он. Кисе понял его извинение по-своему. — Я испугался за тебя. Что произошло? Ты ведь не пришел бы по своей воле. Как Такао тебя заставил? Его голос звучал устало и глухо, и сердце Юкио сжалось. Занятый мыслями о Куроко, он забыл, какие неприятности доставил Кисе. Юкио рассказал о том, что случилось на станции. Кисе слушал, беспокойно хмурясь. Когда Юкио закончил, он задумался и потребовал рассказать заново, не опуская ни единой детали. — Вот ублюдок! — выпалил он, когда Юкио, подробно описывая все движения Такао, вспомнил о ритме, который тот отбивал ладонью. — Я подозревал, что он заколдовал тебя! Чертовы паки, от них можно ждать чего угодно. Никогда не верь им, никогда ничего не бери ни у одной феи, не ешь и не пей, что они дают, пока я или какой-нибудь тролль не скажем, что это безопасно. Предупреждение запоздало. Юкио уже взял заколдованный брелок из рук Куроко. Он сжал его в кулаке, чтобы показать Кисе, и не смог этого сделать. Юкио стало не по себе. Получалось, что любая фея могла заморочить ему голову, заставить делать все, что ей захочется. Прогулка во враждебный фригольд теперь выглядела невинной шалостью. Что, если в следующий раз кому-то из волшебных существ захочется, чтобы он прыгнул с моста? — Так значит, я ничего не смогу сделать, если кто-нибудь в следующий раз захочет меня заколдовать? Может, есть какие-нибудь амулеты или талисманы? — спросил он, вспомнив прочитанный когда-то фэнтези-роман. Там были разные артефакты для того, чтобы защитить главного героя. Но, видимо, на роль главного героя он не годился. Кисе чуть слышно вздохнул и ничего не ответил. Он снова взял Юкио за руку, и они пошли в сторону станции. Электричка должна была пройти через сорок минут. Они как раз успевали взять билеты. Платформа пустовала. Кисе сказал, что обычно здесь толпится много фей, дожидаясь поезда, но сейчас все наверняка обсуждали Кисе и Акаши. А еще зачарованного смертного, который таинственным образом проник во Владение графа. Кисе выглядел гораздо лучше, чем когда уходил из фригольда. Юкио оставалось только удивляться, как быстро он приходит в себя и забывает неприятности. Сам он так не мог. Он раз за разом прокручивал в голове свою встречу с Куроко, потом разговор с Такао, и понимал, что совершенно бессилен против чар. Кисе почувствовал его состояние: наклонился, встревоженно заглянул в глаза. Его лицо оказалось так близко, что можно было поцеловать его, если чуть-чуть подтянуться. Золотые глаза мягко мерцали в электрическом свете. Это тоже было колдовство, но против такого Юкио ничего не имел. Они целовались, пока вдалеке не загудела электричка. В первый момент Юкио с опасением вспомнил, как прошлый раз его унесло в спортзале, свой восторг и падение в темноту. Но Кисе прошептал, касаясь горячими губами его уха, что все понял и не будет пока использовать чары. От этого тихого слова «пока» по коже Юкио поползли мурашки. Те несколько минут, пока он держал Кисе в объятиях, а тот обнимал его в ответ, Юкио был счастлив. Электричка гостеприимно распахнула перед ними двери. Они устроились подальше от других пассажиров. Кисе снова казался обеспокоенным, словно успел надумать что-то неприятное, пока искал место в вагоне. — Семпай, — со вздохом начал он, и Юкио убедился, что речь пойдет о чем-то нехорошем. — Я про твой вопрос, можно ли как-то защититься от колдовства фей. Юкио нетерпеливо кивнул. — На самом деле ты можешь сделать так, чтобы зачаровать тебя было сложно или невозможно. Но это билет в один конец. — Кисе горько усмехнулся, а в глазах промелькнула такая тоска, что Юкио решил сразу отказаться от такого способа, если даже одна мысль о нем делает Кисе больно. Он открыл рот, чтобы сказать об этом, но Кисе поднял руку, призывая его молчать. — Однажды это может спасти тебе жизнь. Лучше пусть ты будешь переполнен Банальностью, чем мертв, — сказал он. — Мы ведь существуем тогда, когда в нас верят. Или хотя бы верят в возможность невозможного. Неверие ни во что за пределами уже известного человеку мы называем Банальностью. Она отравляет Грезу и рассеивает чары. Все, что тебе нужно, чтобы справиться с феей, это перестать в нее верить и сказать: «Я не верю». — И все? — удивился Юкио. Это звучало слишком просто. — Это подействует? — Подействует, — пообещал Кисе. — Но ты должен искренне считать, что и я, и Самайн, и вот эта дорога тебе приснились. Ничего не было и больше не будет. — Больше не будет, — эхом повторил Юкио. — Почему? — Потому что я тоже фея, семпай, — напомнил Кисе. — И если ты хочешь избавиться от одного из нас, то придется избавляться от всех сразу. Твоя Банальность подскочит до уровня, когда мне будет тяжело находиться рядом с тобой. Чем ее больше вокруг меня, тем опаснее. Я ведь тоже не хочу исчезнуть. Юкио задохнулся. Получается, он может невольно убить Кисе, если у него подскочит эта Банальность. Пока он с ужасом обдумывал эту мысль, тот поспешил его успокоить: — Я не буду падать замертво, не пугайся, — засмеялся он, но смех был невеселый. — Мое смертное тело будет дышать, ходить, улыбаться. Разговаривать с тобой, как прежде. Я буду просто Кисе Ретой из Кайджо, а ты останешься моим семпаем. Но я не уверен, что ты захочешь. Тебе не понравится то, что ты будешь видеть. Его голос дрогнул. Юкио смотрел на Кисе, сидящего напротив, словно тот собирался исчезнуть прямо сейчас. Ему было все равно, острые у него уши или обычные, человеческие; красив ли он настолько, что перед ним падают все девчонки или все люди, которые могут его видеть. Он не хотел, чтобы Кисе перестал быть собой. Он не хотел его терять. Юкио поднял руку и погладил Кисе по щеке. Он не стал говорить, что никогда не воспользуется этим способом. Он просто сказал: — Я буду осторожен.