Ущербная Луна

— Значит, Второй жив… Каллен смотрел на Ат-Нараша, стоявшего у окна, за которым садилось солнце. Альфа, укутав бёдра в простынь, набивал трубку ароматным табаком. — Жив, как и его брат.  Гаэлль рассказал ему всё, что произошло в крепости Дома Зари. Умолчал лишь о том, что открыл ему предок о его пребывании в плену у Третьего. Об этом хотелось забыть, и разум ему в этом потакал. — Бессмертие — пощёчина времени… — пробормотал омега. — Они похожи? — Как две капли воды, — Ат-Нараш отошёл от окна. Подойдя к камину, он присел, широко разведя ноги, и выловил щипцами тлеющий уголёк. — Даэхо сказал кое-что, чего я не могу забыть, — альфа поднёс огарок к трубке. Табак затлел, он втянул терпковатый дым. — О чём ты? — Каллен не спускал глаз со старшего — омега всё никак не мог поверить, что альфа признал его, если не равным, то желанным: союзником, супругом, любовником. Простынь скрывала ягодицы Ат-Нараша, из-под края виднелась прятавшаяся в складках мягкой плоти головка члена. В сознании Дархана вспыхивали и гасли яркие видения — жадные ласки, нетерпеливые поцелуи и долгожданное единение, что принесло за собой опустошающую лёгкость разделённого на двоих наслаждения. Что может быть столь бесстыжим и требовательным, Каллен за собой не знал. Щёки омеги запылали румянцем. Дархан поспешно поднял глаза на затылок альфы. Густая тёмная грива укрывала плечи Защищающего, чуть ниже на коже виднелись старые шрамы. Альфе довелось немало повоевать за свою прожитую четверть века. — Второй сказал, что Исход неотвратим и ты… — альфа поднялся, устремив взгляд на супруга, — принесёшь Третьему Жезл, которым он откроет Врата. Каллен округлил глаза, ошеломленно ловя воздух открытым ртом. Сердце в груди забилось испуганной пташкой. — Не отрицай, что знаешь о Жезле, — предупредил его попытку соврать Ат-Нараш. — Я прошу тебя быть честным со мной, младший. И перестать запирать от меня секреты за своими прекрасными губами. Дархан зарозовел щеками, опуская ресницы. Прекрасными… Выслушивать похвалы Дарующему приходилось не часто, а уж о красоте своей омежьей и подавно. Гаэлль, пыхнув трубкой, подошёл к постели и лёг рядом. — Я не стану спрашивать тебя, как ты получил Жезл, — альфа провёл костяшкой согнутого пальца по плечу Дарующего, — оставь эту тайну себе, но требую, чтобы ты сказал мне, где его прячешь. Каллен, открывший было рот, услышав его «требую» напрягся. — Жезла нет в крепости, — сказал он. — Я избавился от него. — Как именно? — Его больше нет. Таэт, нахмурившись, вытянул трубку. — Может, я и не слишком сведущ в магии, младший, но знаю, что артефакты моэрров… — …нельзя уничтожить, — быстро договорил за него Каллен. — Мне это ведомо, поэтому я отправил его туда, где его не найдёт никто. Будет ли достаточным моего слова? Ат-Нараш хмуро рассматривал супруга. Омега отвёл взгляд, не желая выдать себя смятением в глазах. Гаэлль ощутил прилив разочарования, основательно подпортивший оставленное близостью благодушие. — Будет, — произнёс он вслух, хотя желал дать иной ответ. Давить на омегу он не станет, не хотелось утратить то хрупкое доверие, что пролегло между ними. — Однако, уверен ли ты в том, что Жезл Третьему не достать? — Уверен, — Дарующий сел на постели, одеяло скользнуло вниз, открывая потемневшие, зацелованные им до одури соски, — я не стану лгать, но и тебя прошу — будь честен со мной. — Я не солгу тебе, — пообещал альфа, глядя в колдовские аметистовые глаза Дархана. И когда только утонул в них, весь без остатка? — Ты мой супруг и союзник. Каллен, успокаиваясь, обмяк плечами. — Жезл там, где даже я его не достану, — заверил он, отогнав мелькнувшие в сознании слова Первого. Не может же быть правдой то, что Жезл сам вынырнет из тьмы древнего колодца, вернувшись к нему просто по его зову! — И я не стану помогать Третьему открыть Врата. Ни в чём помогать не стану. — Но ты пропустил моэрров на земли Дархана. Ты не должен был этого делать. — Иного выхода не было. Начать войну с моэррами крепость не готова. Не согласись я пропустить их — и своё Перворожденные взяли бы силой. Ат-Нараш пустил дымок, «притоптав» тлеющий табак ногтем. Он сам оставил крепость в руках неопытного омеги ради восстановления своего дома, что уж теперь забрасывать его обвинениями? Мог ведь и зашпынять Дарующий своего нерадивого старшего, но ни слова не сказал, не попрекнул ни побегом, ни Айлином, которому Ат-Нараш по дурости своей позволил следовать за собой. — Ты знал Дхара Мекум дара? Гаэлль, услышав его вопрос, вынырнул из своих мыслей. — Он был главным магом короля. Нам доводилось встречаться. Но мог ли я подозревать в нём предателя? — Ат-Нараш покачал головой. — Нет. Казалось, его преданность так же незыблема, как сами горы Базад халли. — Ты ошибался. Ат-Нараш усмехнулся: — Похоже, не только я. Даэхо сказал, что я тоже буду там, — добавил он, после паузы. — У Врат, когда Третий придёт открыть их и погубить Триземелье. Третий напитал себя проклятой силой и готовится исполнить то, что было предназначено братьям-принцам. — Никому не дано знать будущее. — Однако Второй его знает. Таков его дар. В памяти Каллена проступил его сон. «Омега, альфа и дитя — решат судьбу Триземелья», — так сказал ему Маоэлин в его странном сновидении. Но было ли оно пророческим или же его разум играл с ним в злую игру? — Отчего же он не предотвратил гибель своего супруга? — веско возразил он. — И свалившиеся на твой род несчастья? — Это мне неведомо. — Гаэлль вздохнул. — Свой вопрос он предку задал, но ответ Второго не принял за оправдание. — Даэхо не станет помогать нам против брата, однако без оружия предок нас не оставил. Секрет открыл — серебро, вот что страшит Первородных, ослабляя их магию. И мы должны узнать, как воспользоваться этим знанием, чтобы запереть Третьего и его приспешников на Севере. Дархан перекинул растрепавшуюся косу на грудь. Альфа не выпускал его из постели всю ночь и последовавший за ней день, не дав толком ни расплестись, ни омыться: любил неистово, держал крепко, будто целиком в себя вобрать хотел. — Помню, дед говаривал, что серебро имеет силу, о которой до конца никто не ведает, — сказал омега задумчиво. — Я думал, что он говорил о силе чеканного серебра, отлитого в монету, но теперь уже сомневаюсь, что понимал его правильно. — Каэлл Дархан был загадкой при жизни, не перестал ею быть и сев за пиршественный стол в чертогах богов. — Знаешь ли ты, как достались Дарханам рудники? — Каллен опустил руки, рассыпав по плечам живое серебро волос. — Нет, — Гаэлль покачал головой. — Мой далёкий предок — Адалак Дархан, как-то отправился с воинами на охоту за гриффами — добавить свежую кровь к гнездовьям крепости. Во время отлова он был ранен взрослым гриффом, яростно защищавшим молодняк. Тэр с обвисшей рукой пятился перед яростно наступавшим на него крыланом, пока не оказался на краю склона. Не удержавшись, мой предок скатился по камням и попал в пещеру, укрытую густым кустарником. Там его и нашла дружина, тэр сидел, прислонившись к стене, покрытый пылью и держал в руках голубоватые камни с серыми прожилками. Странным образом грязь, собранная им при падении, остановила кровь, и Адалак уже за седмицу встал на ноги. — Чудодейственное серебро? — Только не смейся, — Дарующий не улыбался. — Оно и вправду такое. Наши лекари веками толкут породу с рудников в порошок и лечат им язвы и раны. А земля с рудой принадлежала поселению тал мор. Мой прапрадед сумел сговориться со старейшинами горцев и выкупил рудники почти за бесценок. С тех пор крепость стала богатеть и расти. — Почему же тал мор сами не добывали серебро? — К тем камням ни один из них не прикасался. Жрецы считали земли у пещер проклятыми. — Или же их, как и моэрр, серебро ослабляет. Каллен обеспокоенно встрепенулся. — Возможно, мы и сами не знаем, каким же было истинное соглашение тал мор и моего предка. С каждого обоза исчезала десятая доля добычи. Куда она девалась? Я должен поговорить с дэл Такаром. Если кто и знает ответ, то только он. — Я пошлю гонца в крепость Зари и призову его обратно. Поговорить с ним и мне надобно. Даэхо разомкнул ему уста, велев не таить секретов. — Альфа отложил трубку и потянул его к себе. — Иди ко мне, младший, — позвал он осипшим от желания голосом. — У нас ещё есть время побыть только вдвоём. Каллен позволил ему укрыть себя своим телом, подставляя ищущим губам свой пылавший от поцелуев рот. Голову покинули все тревоги, утянув за собой и саму способность мыслить, остались лишь жар, затопивший приливной волной от ступней до макушки и настойчивое желание отдать себя неистовости альфы. Гаэлль, не единожды утолив жажду обладания, ласкал младшего с неторопливой нежностью: оглаживал ладонями, пощипывал соски, вылизывал ключицы, выцеловывал живот и отвердевший омежий член, отвлекая от орудующих внизу пальцев, растягивавших, готовивших чуть дольше чем требовалось, как бету, но это больше не задевало: Каллен знал, наполняя его собой, альфа видел перед собой только Каллена — своего младшего. И чувство это гнало огонь по венам, кружило голову и срывало горло в протяжных стонах. Опустив Дарующего на простыни измаянным негой, влажным между ног от его семени, Ат-Нараш укутал супруга в одеяло и с нежностью провёл ладонью по щеке. — Отдыхай, младший, — уронил в розовое ушко и поднялся с постели. Дархан провалился в сон, едва смежил веки. Ат-Нараш поплескался в тазу с выстывшей водой, натянул штаны, чистую рубаху, сапоги и вышел из опочивальни. Сотника таэт обнаружил в зале тэра. Средиземец будто знал, что тот пустится на его поиски, и объявился там, где их разговору не помешают. Альфы пожали предплечья друг друга в ритуальном приветствии и опустились в кресла. — Как обстоят дела в крепости Дома Зари? — полюбопытствовал сотник. — Усилий было затрачено немало, но к зиме цитадель будет готова кормить и защищать. — Значит, люд вернулся на земли Ат-Нарашей? — На них сила рода и держится. — Добился-таки Эзариус своего, — сотник усмехнулся. — Ты отстроишь отцову крепость, откроешь торговый путь в обход земель Шэррана и купеческое золото с серебром потекут рекой в казну Йоннета. — Тракт станет кормить и Дом Зари. — В голосе твоём слышу довольство, побратим. — Довольству моему мешает мысль, что червём меня гложет, — сумрачно изрёк Ат-Нараш. — О том, каким боком причастны к гибели моей семьи маги Эзариуса. Большую часть жизни я считал виновным князя Азальберга, но, похоже, ошибался. — Дхар Мекум, — понятливо протянул сотник, — он тебя заставил сомневаться? — Наргуз был среди наемников, что извели мою семью. Слышал ли ты о том, чтобы хотя бы один из них действовал не по воле короля или Дхара? — Ты подозреваешь короля? — сотник взметнул брови. — Но зачем ему понадобилось вырезать Дом Зари? И если бы он был причастен, зачем тогда взял тебя в свои войска? Возвёл в чин генерала и позволил вести его армию в бой? Было ли ему ведомо твоё истинное имя? — Он его знал. Я сказал ему, какой семье принадлежу. — Гаэлль и сам понимал, что хотел бы Эзариус смерти последнего из его рода — сделал бы это без труда. А значит Эзариус был всё же непричастен. — Печать, вот что искали убийцы в крепости, — сказал он. — Только Печать может помешать планам Третьего открыть Врата Извечного. Моего отца истязали перед смертью, но, очевидно, что где находится Печать, он не сказал. — Если так, то король тут не при делах, — подытожил сотник. — Эзариус сделал целью своей жизни уничтожение моэрров. Знал бы он о Печати, и о том, что лишь омеги твоего рода могут закрыть Врата — берёг бы Дом Зари пуще собственного ока. — Кто знает, что заперто в голове короля? — проворчал Гаэлль. — Эзариус — мастер головоломок, разгадать которые может только он сам. — В этом ты един в мыслях со своим младшим. Каллен, как и ты, считает, что планы Эзариуса куда сложнее, чем мы можем представить. — В уме моему младшему не откажешь, — признал Ат-Нараш не без гордости. — Вот только умеет ли он выбирать друзей? Гаэлль пытливо уставился на средиземца. Взгляд говорил: «если есть, что сказать, говори». Даннар потёр шею. Задав вопрос с подвохом, он уже ступил на путь, с которого было не свернуть. И всё же он колебался, понимая, что своей вестью волей или неволей бросит тень на Дархана, а супруги едва наладили мир, о чём в крепости не переставали судачить на всех углах. О том, что Ат-Нараш и Дархан заперлись в опочивальне, откуда песней лились стоны Дарующего, уже знал каждый, кому было не лень подобрать в уши сплетни, разносимые прислугой из господского дома. — Речь о Салеме, — выдал он с неохотой. — О домине? — удивился Ат-Нараш. — Что с ним то не так? — Ты велел мне найти отравителя твоего воспитателя. Кажется, я знаю того, кто может быть к этому причастен. Лицо Гаэлля потемнело. — Говори, — велел он. Средиземец ослушаться не посмел. *** Леама Тирит нашёл в саду, куда омега, почти не покидавший своих покоев, выскользнул подышать напоенным вечерней прохладой воздухом. Кутая плечи в тёплую шаль, Дарующий сидел на скамье, укрытой от любопытных глаз свисавшими до самой земли ветками яблони. Обнаружить омегу было сложно, но Тирит знал, где искать, и пришёл к омеге с подкупом — корзинкой пирожков с яблочной начинкой, выклянченных на кухне. Леам был сладкоежкой и учуял лакомство до того, как бета возник перед его глазами. Перестав трепетать ноздрями, омега дёрнулся было подняться и уйти, но, узнав южанина, остался на месте. — Прости, Дарующий, — Тирит весьма натурально изобразил удивление, приложив ладонь к груди, — я думал, что окажусь здесь в одиночестве. — Он воровато огляделся по сторонам. — Только не выдай меня, знаю, что поступать так было нехорошо. — Что же ты натворил? — озадаченно спросил наложник. — Умыкнул с кухни дюжину пирожков и хотел их съесть там, где никто меня не увидит. Леам, расслабившись, растянул в улыбке бледные губы. — Я не расскажу о твоём поступке, если ты со мной поделишься. — Благодарю тебя, — Тирит опустился на скамью, поставив корзину между ними. — И бери сколько хочешь, тут нам на двоих хватит. Он откинул холстину и вытянул наружу усыпанный толченным сахаром пирожок. — Мм… — откусив едва не половину, бета закатил глаза. — Только Самир умеет печь такую знатную выпечку! — прошамкал с набитым ртом, следя за тем, как Леам деликатно откусывает кусочек своего пирожка. — Лучшего пекаря во всей крепости не сыскать, — согласился омега. — Тэр Каэлл потому и взял его на кухни. Упоминая о почившем господине, наложник печально вздохнул. Тирит с сочувствием поморгал. — Скучаешь по нему? — Тэр Каэлл был всегда добр ко мне, — глаза омеги налились слезами. — Боги были милостивы, переплетя наши пути. Меня мог купить жестокий хозяин и умаять до смерти, но мне достался самый милосердный господин из всех возможных. — Но ты попал в гарем старика. — Старика? — Леам вскинулся, вспыхнув гневным румянцем. — Тэр был нежным и заботливым! Ко мне и отец родной так не относился! — Прости, если обидел тебя, — бета поспешно поднял руку. — Я провёл не так уж много времени рядом с тэром Дарханом, чтобы сказать, что знал его. В гаремах Юга старики-альфы покупают для себя совсем молоденьких омег и губят их молодость, заточая в четырёх стенах. А после их смерти несчастных удушают петлёй, дабы другим не достались. Леам, содрогнувшись, уложил руку поверх шали на живот. — А если… они под сердцем дитя носят? — спросил испуганным шепотком. Тирит свёл брови к переносице — инстинктивный жест омеги от него не укрылся. — Если законный наследник имеется, другие без надобности, — сказал он, обведя Дарующего внимательным взглядом. — Чего лишние рты кормить? Тирит запоздало прикусил язык, увидев, как по лицу наложника разливается бледность. Для него жестокость Юга, основанная на циничном прагматизме, была обычным делом, но на Севере отношение к омегам и детям было иным. — Я не хотел тебя напугать, Дарующий, — выдал покаянно. — Меня должны были отправить с караваном на Юг, — Леам, спохватившись, опустил руку. — Но начался сезон дождей и тракт развезло в непроходимое болото. Торговец решил не терять прибыль и выставил нас на рынке в Шардазе. Там меня и увидел тэр Дархан, я без устали рыдал под дождём и выглядел не краше мокрой курицы. Господин пожалел меня и выкупил за десять золотых. — Сами боги тебе защитили. Многим повезло куда меньше. Леам глянул на бету. Тирит, как и он, знал, как тяжела доля раба. Дарующий потянулся пожать его руку. Тирит уложил свою ладонь поверх его. — Потому я и не могу понять, отчего сбежал Айязи, — ввернул он, весьма натурально изобразив недоумение. — Каэлл позаботился о вас, завещав каждому свободу и выделив приданное. Вы вольны выбирать себе супруга, так зачем ему было сбегать? Неужели в крепости достойных альф нет? — Айязи не искал альфу. — Но говорят, что он сбежал с чужаком. — Зачем ему сбегать? Стать супругом, вести дом, стоять у очага с утра до ночи и рожать детей, — Леам пожал плечами, — всё это Айязи ненавидел. И для себя такой судьбы не пророчил. — Омега, что не хочет стать родителем и супругом? — недоверчиво протянул бета. — О таком я не слыхал. — Не все из нас хотят вставить шею в ярмо супружества. — Как и не все беты готовы служить чужому счастью, желая иметь своё собственное, — вырвалось у Тирита. Он тут же пожалел о своей откровенности, но слов было уже не вернуть. — Тогда ты не такой как все, Хранитель. — Мой родитель-омега говорил мне, чтобы я не мечтал понапрасну, — порывисто выдал бета. — Что ждёт гаремного раба, кроме служения? Но разве можно лишиться крыльев, если они у тебя уже есть? И не воспарять вслед за ветром? — Я тоже хотел бы парить, — Леам поднял голову, устремляя вслед за ним взгляд к небесам. — Вот только нигде для меня нет места, — завершил он тускло, опуская глаза. — Я должен был уйти вслед за своим господином, но мне не хватило смелости осуществить задуманное. Тириту эти речи не понравились. — Каэлл не желал этого для тебя, Дарующий. — Не бойся, — Леам слабо улыбнулся. — Я больше не сожалею о том, что остался жив, а теперь не могу уйти, пока… Омега запнулся, осознав, что едва не выдал себя. Леам засуетился, бормоча что-то невразумительное о том, что совсем позабыл об одном важном деле. Дел у наложника умершего тэра и быть не могло: ешь, спи да бока отлёживай, но Тирит задерживать его не стал. Едва Леам пропал из глаз, бета поднялся, подхватил корзинку и направился в сад. Салем ожидал его у увитой диким виноградом беседки в саду. Домин подпирал деревянный витой столб, коротая время в ожидании беты за разглядыванием шумной стайки гусей, плескавшихся в выкопанном для них соседнем пруду. — Что сказал Леам? — нетерпеливо спросил он, едва Тирит подошёл ближе. — Он не верит в то, что Айязи мог сбежать с чужаком, — Тирит поставил корзину у своих ног. — Оказывается, наш Айязи испытывает стойкую неприязнь к замужеству. Но это не самая важная новость. — А какую же новость ты считаешь важной? — Салем одарил его снисходительной усмешкой. Каллен поручил им одно задание — узнать всё о побеге Айязи, но их сотрудничество домин серьёзно не воспринимал. — Леам ждёт дитя, — огорошил его южанин. Ухмылка сползла с губ домина, сменяясь потрясённой гримасой. В голове беты бурей завертелись мысли, одна мрачнее другой. — Ребёнок… — отрывисто повторил он. — Леам сказал от кого зачал? — Дарующий не признался мне в том, что в тяжести. Я сам догадался. Домин выдохнул с облегчением: — Значит, это лишь предположение. — Я не ошибаюсь, — оскорбился Тирит. — Я родился в гареме, мой родитель ухаживал за омегами в тягости и я знаю, как те ведут себя. Домин поджал губы. Свою проницательность молодой бета подтверждал не раз, и, если Тирит не ошибался… Крепость и наследника ждали нелёгкие времена. — Если Леам носит посмертное дитя тэра и им окажется альфа… — Салем похолодел от одной мысли, какая каша заварится вокруг наследия Каэлла. Бета понял недосказанное и без подсказки: — Найдутся те, кто решит, что прямой потомок Каэлла Дархана, пусть и не зачатый в супружестве, имеет куда больше прав на крепость, чем его внук, — озвучил он. — Этого не должно произойти. — Но дитя уже поспевает в родительском чреве и вскоре появится на свет. Этому ничто не сможет помешать. Салем бросил на него нечитаемый тяжёлый взгляд. Отлипнув от своей опоры, домин оправил пояс с кинжалом и навис над бетой. Тирит напрягся, едва удержавшись от желания отшатнуться — разлившаяся в глазах Салема тьма заставила его желудок сжаться в ком. — Ты никому не скажешь о Леаме и его дитя, — процедил домин сквозь зубы. Пальцы беты сползли на рукоять кинжала. С коротким лязгом отточенная сталь покинула ножны до половины. Южанин скосил глаза на его руку. Смертоубийства не боялся, но предупреждению старшего беты внял. — Магрис Каллен должен знать… — только и возразил невнятно. — Я расскажу ему сам, после того, как твоё предположение получит подтверждение. Дорог ли тебе Каллен, Хранитель? Важна ли его безопасность? Если да, ты будешь держать язык за зубами, пока я не решу проблему. Тирит потерянно молчал. Разогнувшись, Салем скрыл кинжал в ножнах и зашагал к дому. Переварив разговор с домином, бета нагнулся за корзиной, но слабый треск сухой ветки заставил его замереть на месте. — Кто здесь? — нервно вскинулся он. Подступившие сумерки накрыли сад, протянув по земле длинные причудливые тени. За стеной деревьев царила безликая серая мгла. Бета покрепче сжал ручку корзины, готовый бежать или драться, когда из кустов по соседству выбрался здоровенный одичавший кот с мышью в зубах. Тирит издал истеричный смешок. Заметив человека, кот сверкнул изумрудным отсветом из глаз и одним прыжком скрылся в густой поросли высокой травы. С облегчением выдохнув, бета повернул к господскому дому. Едва он исчез, как из-за ствола старой груши выступил Морис. Губы беты растянула ухмылка. Ему есть, что рассказать своему покровителю.