Ущербная Луна

      Покинув праймера и пройдя мимо Мориса, игнорируя язвительно кривящийся рот беты с величием, которое давно стало его щитом, Каллен направился к своим комнатам. Вслед за ним семенил мальчик-служка, приставленный помогать ему со шлейфом платья: многослойного, вычурного, но предписанного традициями для омег из знати. Наряд и вправду был не самым удобным для носки, однако появиться пред очи праймера он бы себе по-иному и не позволил. Достоинство было ещё одной наращенной защитой, что не позволяла прорваться наружу жившему внутри тоскливому страху быть осмеянным, потому Каллен с такой тщательностью продумывал каждую деталь костюма, что помогал спрятать за своей роскошью его чрезмерно субтильное даже для омеги тело, с искалеченной ногой и уродовавшими кожу шрамами. Длинные узкие рукава платья омеги, скреплённые шёлковыми шнурами, у локтя подхватывались лентами, из-под которых выглядывали пышные манжеты нижней рубашки, скрывавшие кисти омеги до самых кончиков пальцев. Спинка расшитого золотой нитью верха платья подчёркивала тонкий стан и перетекала в подобие узкой юбки, состоявшей из четырех отдельных частей, спускавшихся до самых щиколоток. Нижняя юбка имела два длинных разреза по бокам, скрывая короткие бриджи из тонкой белой шерсти. От колен до лодыжек стройные ноги омеги обтягивали чулки; ступни были обуты в домашние туфли. Всё это великолепие стоило цены, даваемой за трёх боевых жеребцов, но Каэлл Дархан мог позволить себе побаловать внука, сидя на накопленной десятком поколений своих предков сокровищнице, основной доход в которую приносили рудники с медью и серебром. Стоявший у двери слуга-бета с поклоном распахнул перед ним двери и, переступив порог, Дархан тихим голосом велел следовавшему за ним служке удалится. Избавившись от сопровождения, Каллен сам закрыл дверь на замок и развернулся, обозревая свою опочивальню: стоявшие вдоль стен сундуки с одеждой, накрытые шкурами; несколько пузатых шкафов; широкую кровать под балдахином с резными столбцами, и остановил свой взгляд на сидевшем у окна в глубоком кресле светловолосом немолодом бете. Домин юного Дархана — Салем неторопливо начищал тряпицей лежавший на его коленях изогнутый меч, называемый на Севере гладхаром. Воевали с ним конники, и в руках беты, обладавшего обманчиво изящным сложением, меч выглядел нелепо, если бы не обращался он с ним с умением, выдававшим в нём бывалого воина. Услышав стук двери, Салем остановил любовное скольжение тряпицы по лезвию меча и поднял голову. — Очевидно, сегодня праймер Алатар решил не баловать себя слишком долгими поучениями, — хмыкнув, произнёс он, явив глубокий бархатный голос.  — Для разнообразия он был немногословен, — Дархан потянулся к завязкам стягивающего его талию широкого пояса с кистями. Снять тяжёлое от обилия вышивки верхнее одеяние было истинным удовольствием. — Но своим обещаниям моего радужного будущего в его руках не изменил. Салем, вернувшись к натиранию стали, время от времени вскидывал глаза, следя за тем, как разоблачается его воспитанник — снимает верхнее платье, сбрасывая его на сундук, стоявший у стены и, оставшись в одной рубашке и бриджах, привычно нагребает пряди длинных волос на правую щёку. — Не делай этого, — мягко попросил бета, — хотя бы в этих стенах. Каллен не остановился, укладывая пряди на висок и щёку. Наблюдать скрытый страх на лицах прислуги, быстро отводимый в сторону взгляд и скрещиваемые тайком за спиной пальцы он уже порядком устал. Салем, отложив меч, перетёк на ноги и подошёл к нему, чтобы помочь забрать его волосы в высокий хвост. Лишившись тесных объятий одежд, юный Дархан опустился в кресло у круглого столика, заваленного Салемом его личным хламом — несколькими широкими перевязями с гроздью метательных ножей, ножнами с дротиками, двумя кинжалами и деревянным коробом, обитым медью. В гнёздах, образовывавших две внутренние укладки короба, стояли склянки с надписями на никому неизвестном, кроме самого Салема, языке. Дарующий рассеяно потянул одну из склянок на свет и домин напрягся, следя за Дарханом. — Осторожнее, — предупредил он, — в нём яд менорской сколопендры. Редкостная гадость, от неё высыпает жуткое раздражение на коже и наступает временная слепота. Дархан, и не думая пугаться, поставив склянку обратно, и вытянул на следующую. — А тут что? — Порошок сон-травы из Кэсса. — Снотворное? — омега поболтал склянку, рассматривая охровую пыль внутри. — Снотворное, только сон продлится с седмицу и будет подобен смерти. Брови Каллена стрельнули вверх. Склянка вернулась на место, сменившись странной формы конусообразным глиняным кувшинчиком с плотной пробкой — по боку вилась длинная надпись. — А это? — Мёртвая вода с Вдовьих болот, — Салем, поднявшись, осторожно взял у него кувшинчик и поставил обратно в короб, — набрал как-то по случаю. Думаю изучить на досуге вопрос о том, не могла ли она вызвать болезнь, что выкосила народ с равнин Дома Зори. Дархан следил за тем, как тот аккуратно закрывает крышку на своих опасных сокровищах. — Зачем тебе всё это? — Яд может как убивать, так и служить лекарством, Каллен. И никто не знает, что может пригодиться в этом полном опасностей мире. Каждый из моих собратьев-храмовников, будучи выпущен за стены храма после конца обучения, получил такой короб. Пустой. И он заполняется всю жизнь, увеличивая наши знания и умения. Салем не скрывал своего прошлого, но об этой стороне жизни всегда говорил весьма скупо. Каллен знал, что бета был весьма ловок в обращении с оружием и ведал об окружающем мире столько, сколько ни один другой известный ему человек. Но развивать тему не стал. Так ли уж важно, каким богам отбивал поклоны его домин в своём храме в далекие годы юности? Главным было то, что он всегда мог положиться на него, и то, что Салем был единственным, кому он, кроме деда, не боялся показать лица. — Я видел Ловиса, — сказал он, вспомнив о встрече с супругом Брогана, — он пребывал в слезах. И говорить со мной не стал. Похоже, их семейная жизнь так и не наладилась. — Жаль, его родитель-омега не внял предупреждениям Каэлла, — Салем вновь вернулся в кресло к своему мечу. — О том, что не стоило принимать предложение Алатара о брачном союзе с его сыном. Броган жесток и тщеславен. Неудачный супруг для столь нежного омеги. — У Ловиса не было выбора, — вступился за друга Каллен, — его род обнищал, если бы они не приняли предложения Алатара, Ловиса ждал только один путь — в Храм вдовых и невостребованных на брачное ложе Дарующих. — Похоронив свою юность и отдав служению храму мечту о семье и детях, — договорил за него Салем. — И именно это намерен проделать со мной мой дядюшка, как только мой дед сядет за пиршественные столы в чертогах богов с духами иных героев и воинов. Да только я не позволю его мечтам сбыться. Он не запрёт меня в каменном мешке. — Омега перевёл взгляд на короб со склянками. — Обещай мне, что ты этого не позволишь. Среди твоей коллекции, наверняка, найдётся снадобье, что убьёт меня быстро и без мучений. Салем хмуро шевельнулся. — Я не позволю тебе прервать свою жизнь, Каллен, — разговор этот они заводили не впервые. — Не для того я столько времени берёг её, привезя тебя сюда. — В храм я не уйду. — И не надо. Каэлл ещё жив и он осведомлён о том, что представляют из себя его милейший брат с племянничком. Думаю, именно потому он вызвал в крепость Ат-Нараша. Каллен, рассеяно вертевший в руках короткий метательный нож, вскинул голову. Прядь, укрывавшая часть его лица, качнувшись, открыла пятно старого ожога, протянувшееся от виска на щёку омеги и уходящее за высокий ворот рубашки. — Гаэлль? — омега не сумел скрыть своё волнение. — Он здесь? — Я знаю лишь одного представителя рода Ат-Нараша. Насколько мне известно, остальные мертвы. А это подводит нас к тому, что, как я и говорил, тебе не стоило делать того, что ты делаешь раз за разом. Посещать склеп накануне приезда таэта было весьма опрометчивым шагом. — Никто не знал, что он прибудет туда тогда же, когда и я, — горячась, оправдался Дархан. — Ат-Нараш едва не поймал тебя на могиле своих родителей и тех несчастных, что погибли вместе с его семьей. — Я только время от времени кладу цветы на место успокоения его родителя-омеги … — Если Гаэлль запомнил твоё лицо… — перебил домин, но Дархан не дал ему закончить, нетерпеливо взмахнув рукой. — Я сумел убежать прежде, чем он разглядел меня. — Не перережь я подпругу, мы бы попались, и мне пришлось бы навязать бой. Не сомневаюсь, что победил бы, — заметил домин с превосходством, — однако Каэлл был бы весьма недоволен тем, что скромный домин его внука нанёс ощутимый урон самолюбию таэта, которому он присягнул на верность и принял, как родного сына. — А если бы верх одержал Гаэлль? — по губам Каллена промелькнула слабая улыбка — домин заносчиво фыркнул. — Как бы ни был он хорош со своим мечом в бою, ему не победить обученного мастера Песни стали десятого ранга. Они улыбнулись друг другу, делясь одной тайной на двоих. Об истинных умениях домина осведомлён был далеко не каждый. Для большинства домин Каллена был скромным нянем внука тэра крепости. Не меньше, но и не больше. То, что домин в своё время с лёгкостью побеждал на турнирах за звание лучшего мечника Севера, знали в крепости лишь четверо душ. — Как думаешь, зачем Каэлл призвал Ат-Нараша? — высказал вслух тревожащие его мысли Дархан. — Твой дед не стал со мной делиться своими планами. Никто в этом мире не знает, что творится в хитрой голове Длани Богов. Он сам себе советник и судья. Но Ат-Нараш его таэт, потому не удивительно, что он призвал своего господина к смертному одру, дабы тот стал свидетелем того, как будет выполнена его последняя воля. Вот только для большинства этот шаг — пустая формальность. Ат-Нараш уже давно сменил сторону, подавшись в верные псы короля Йоннета. — Север своих не отпускает. — А вот Ат-Нараш, похоже, о своих корнях забыл. — Кто может упрекнуть его в этом? Его семья уничтожена, дом разрушен, и мы знаем, кто виновен в этом. Изменившись в лице, Салем бросил быстрый взгляд на дверь. — Вся правда известна только богам, Каллен, — бета отложил свой меч, понижая голос, — и тем, кто давно мёртв. — А ещё моему деду, — с вызовом бросил Дархан, — скрывающему от него правду. Домин отвёл взгляд, не подтверждая, но и не отрицая его правоту. В дверь постучали и Каллен поспешил отойти к окну. Там и замер, укрывшись в тени. Домин впустил внутрь слугу. Тот сообщил о том, что тэр крепости устраивает торжество по случаю прибытия таэта Ат-Нараша и созывает «вилварин тарр» — сбор дружины, чтобы огласить свою последнюю волю. *** Даннар нашёл Гаэлля в отведённых таэту палатах. Ат-Нараш стоял спиной ко входу, глядя в окно и бросил короткий взгляд на сотника через плечо. Генерал Йоннета мрачно хмурил брови, что делало его лицо старше. Его напряжение передалось и средиземцу, почувствовавшему неладное. — Ты отсутствовал долго, — сказал он, чтобы начать разговор. — Я говорил с Каэллом. Старик умирает… — Потому мы и спешили, — сотник не понимал, почему в голосе генерала скользнуло и тут же растворилось в угрюмости тона сомнение. — В глубине души я считал, что старик хитрит. Он давно звал меня домой. Я каждый раз уходил от ответа, находил причины для того, чтобы остаться в Йоннете. Думал, что он просто болен и воспользовался случаем затянуть меня обратно на Север. Однако Каэлл не солгал, — Гаэлль вздохнул, отворачиваясь от окна. — Он умирает. И огласил мне свою последнюю волю. Сотник молча ждал продолжения, но генерал снова застыл, вперив взгляд в одному ему ведомое пространство. Даннар кашлянул, напоминая о своём присутствии. Ат-Нараш, встрепенувшись, поднял глаза на побратима. — Последняя воля, — напомнил тот. — Я обязан её выполнить, иначе лишусь своей чести таэта. «Алхам минор» связывает меня по рукам и ногам. Даннар нахмурился, следя за тем, как играют желваки под кожей северянина. — Что удумал старик? Ответить ему генерал не успел, в дверь постучали, и Ат-Нараш развернулся ко входу. В комнату вошли двое — лекарь в сером балахоне, и молодой альфа в возрасте Ат-Нараша, с буйной шапкой медных волос и серьёзными карими глазами. Кольчуга на мощной груди выдавала в нём воина. — Мой таэт, — парень первым опустился на колено, ударив себя кулаком в грудь. — Бодвин, — Ат-Нараш шагнул к другу детства и сам, подняв его на ноги, крепко стиснул в объятиях, — как же я рад увидеть тебя живым. Бодвин, помедлив, решился обнять его в ответ и высказал эмоции шумно, по-мальчишески, потянув носом. — Уже не думал свидеться, мой таэт. — Гаэлль, — поправил его Ат-Нараш, отстраняясь, чтобы разглядеть лицо повзрослевшего друга своих детских лет. — У тебя уже растёт борода. Рыжий воин рассмеялся, потерев подбородок с редкой бородёнкой. — Весьма скупо. Весь волос решил собраться у меня на голове и груди. Но омегам нравится. Говорят, что на моей груди тепло спать. Они помолчали, жадно разглядывая друг друга. — Как же я рад тебе, — Гаэлль первым прервал молчание, пожав его плечо, — и мне жаль, что Лот погиб. Улыбка сползла с губ Бодвина, сменившись горьким оскалом. — И он, и множество других. Вся моя семья… — он мотнул головой и блики света заиграли на медных кудрях. — Что вспоминать… В ту ночь многие лишились всего. Скажи мне, что вернулся поднять свои земли, таэт, — сказал он. — Вернуть нам дом. Гаэлль, помрачнев, опустил руку с его плеча. — Не так это просто… — Начать можно с малого, — с жаром подхватил молодой воин, — отстроить замок, кликнуть людей вернуться. Ат-Нараш горько усмехнулся. — И много ли отзовётся на этот клич? — А ты кликни — и посмотрим. — Нет ни войска, ни золота, чтобы отстроить стены замка и поднять поселения. Нужны зимние запасы, звонкая монета каменотёсам и строителям. Как и наёмникам на первое время, очистить земли от налетевшего на них воронья. Гаэлль замолчал, развернувшись к лекарю. — Но позвал я вас не для этого разговора. Как давно ты состоишь лекарем Каллена, Пелегун? — Последние двенадцать лун, мой таэт, — ответил старик. — Значит, ты знаешь о том, что его травят ядом. — Ядом? — Бодвин издал удивлённое восклицание. Медикус, в отличие от молодого воина, удивляться не стал, лишь развёл руками. — Я знал, что ты поймёшь. — Пойму потому, что уже видел, как действует яд ягод хорэ из пустынь Салахары, прозванных в Кэсса «чёрной смертью». Знает ли Каэлл, от чего умирает? Пелегун кивнул. — С того самого дня, когда я сказал правду. Не скрыв и того, что излечения от «чёрной смерти» нет. — И как яд, что и в Кэссе считается столь редким, что платят на него полновесным золотом, смог попасть на Север и поразить неизлечимым недугом Каэлла Дархана? — Это мне неведомо, но тэр, узнав о причине своей болезни, велел не говорить правды ни единой душе. Известно об отравлении Дархана только мне и воеводе. — Но почему? — пораженно выронил Бодвин. — И кому нужна смерть Длани богов? Своим людям он — покровитель и отец. — Получить яд в пищу случайно Дархан не мог, — сразу отмёл Гаэлль, — и то, что умирал так долго, значит лишь то, что травили его медленно и добавляли яд в пищу не единожды. Ягода хорэ растёт в самом сердце пустыни и убивает сразу лишь большой дозой. Давать его жертве, чтобы довести до столь мучительной и долгой смерти, следовало не один раз. С появлением первых язв, болезнь уже невозможно было бы повернуть вспять. — Я пытался, но не смог, — подтвердил Пелегун. — И думаю, что в последнее время Каэлл получил новую порцию яда. После того, как отправил свою весть с вызовом прибыть к нему, чтобы выслушать его последнюю волю. Тебе, мой таэт, — добавил старик, хотя его объяснение и не требовалось. Размышляя об услышанном, Гаэлль опустился в кресло, стоявшее у дубового стола. Коротко бросив остальным приказ выбрать для себя места для долгого разговора, таэт продолжил: — Кем бы ни был отравитель, я намерен покарать его, — огласил он своё решение. — Но сейчас хотел бы услышать всё о том, кто носит имя Каллена Дархана, прозванного в крепости Ущербной Луной.