Шрамы над бровью и небо над головой

Кирстен Белл не обычная девушка. Кирстен Белл — ебаный медиум. Она, если честно, вовсе не рада. Ведь вся эта сверхъестественная хуйня не делает ее существование сказочным, даже наоборот. Это пускает её прежде счастливую среднестатистическую жизнь по пизде, превращает в цирк, сводит с ума, выбрасывает её на помойку. Её способности мешают ей жить, заставляют нужных и приятных людей отталкивать её или просто вышвыривать из своих жизней, потому что она слишком ненормальная для них. Кирстен не знает, откуда это берется, просто появляется в один совершенно неподходящий момент, когда она в трех шагах от алтаря, — в свадебном платье, не в белом, цвета слоновой кости, с букетом пионов, с головой в облаках и в мыслях об идеальной жизни, — от ебаной американской мечты. Жених не верит ей. Никто в здравом уме и твердой памяти, думает Кирстен, не поверил бы ей. Она бы и сама не поверила, скажи ей однажды Дрейк, что он видит мертвецов. Но, по крайней мере, Кирстен уверена на сто процентов, она бы его поддержала непременно. Он же отправляет её в стационар, пролечиться, отдохнуть, потому что решает, что подобные заявления — плод, нет, не бешеной блондинистой фантазии, а переутомления, которое она зарабатывает наравне с булимией, пока готовится к лучшему в своей жизни дню. Поначалу Кирстен уверена в правоте своего возлюбленного, но с каждым днем видения в ее голове слишком отчетливы, правдивы и реальны, чтобы она могла сослаться на усталость. И она сливается из его жизни сама, собирает вещи и съебывается в какую-то жопу мира, подальше от людей, считающих её шизанутой. Это становится для нее настоящим облегчением, несмотря на ебучие реки слез, заслушанные до изнеможения песни Селин Дион и появившийся лишний вес, который она сбрасывает месяцами позже. Булимия — единственное, что она берет с собой из старой жизни. Она предпочитает считать свой «дар» проклятьем с глюками и старается не распространяться об этом, хоть и знает, что её сумасшедшие родители уже давно растрындели по секрету всему ебаному свету о том, что их доченька свихнулась нахуй. Поэтому, когда однажды ей звонит Мэтт (она с детства зовет его кузеном, несмотря на то, что уже давно запуталась в том, кем он ей на самом деле является — то ли троюродным дядей, то ли четвероюродным братом), который живет в какой-то дыре, примерно такой же, в которой она скрывается от всего мира, и просит помощи медиума, она решает, что он издевается. — Считаешь, что это нахуй смешно? — орет Кирстен в трубку, игнорируя уставившихся на неё людей на автобусной остановке. — Думаешь, что я, блять, сумасшедшая? Спустя несколько повторных звонков и пару тысяч раз произнесенного Мэттом «клянусь, я не шучу», Кирстен приходится извиниться за грубость и согласиться помочь единственному своему родственнику (пусть и такому дальнему), не считающему, что она нахер спятила. И она пускается в путь через неделю, направляясь в Мистик Фоллс, город, который, ей позже кажется, обязан ее принять, ведь он почти такой же ненормальный и покинутый, как и она сама.