۞
— Ты слииишком скромно одет, Михаэлис. Себастьян даже не подпрыгнул. Не то чтобы он ожидал того, что этот голос прощебечет прямо ему на ухо, но не то чтобы это было так уж непредсказуемо. Он чувствовал, что за их машиной следят, но, поскольку Сиэль был довольно дерганым водителем, он решил, что мудрее будет об этом промолчать, иначе они, несомненно, врезались бы в дерево. — Тем, кто является без приглашения, не полагается дополнительный пропуск, — ответил Себастьян, поворачивая голову, чтобы встретить новоприбывших. — И мне не особо хотелось вдевать эту руку в рукав костюма. Грей и Фиппс были одеты очень даже по случаю. Возможно, они были одеты даже слишком нарядно. Они оба носили белые костюмы, хотя у Фиппса он был немного поконсервативней, чем у Грея. Себастьян не видел у них оружия, если, конечно же, Грей не планировал заколоть его шпажкой от закусок. Себастьян не исключал этой возможности. — Оправдание за оправданием. Кстати, как твоя рука? Я слышал, это была скверная ссадина. Грей сел на толстые балконные перила, когда Фиппс лишь на них облокотился, сосредоточенно глядя на раненную руку Себастьяна. — Ты знаешь, что в твоём джемпере дыра? — заметил Фиппс, хмуря брови. — Правда? — Себастьян даже не опустил взгляда, чтобы попытаться её найти. — Как ужасно. — Ну-ну! Довольно болтовни. Мы не можем задерживаться. Джон ждёт нас в машине, и если мы оставим его надолго, он изменит радиостанции в магнитоле. Я больше не собираюсь слушать Juice FM, — Грей закончил обгладывать шпажку, а затем выкинул её в сад. Он ткнул Фиппса ногой. — Отдай его ему, он всё равно с ним. — Я бы лучше отдал его лично адресату, — возразил Фиппс, но всё равно достал из внутреннего кармана своего пиджака конверт, — Убедись, чтобы Фантомхайв его получил. Это был простой белый конверт, спереди которого аккуратным подчерком было написано С. Фантомхайв. Его ничего больше не украшало, ни штампа, ни обратного адреса. Себастьян осторожно взял его в руки, ожидая подвоха. Но ничего больше не последовало. Письмо было доставлено, Фиппс и Грей двинулись, чтобы уйти, не удостоив Себастьяна и прощальным взглядом. — Что это? — не мог не спросить Себастьян. — Ни зловещих предупреждений, ни угроз, ни физического ущерба. Просто письмо? Грей вновь повернулся к Себастьяну. — А когда мы вообще причиняли кому-то боль? — спросил он, прислоняя руку к своей груди, делая вид, будто жутко обижен. — Я лично могу подтвердить, что никогда ни на кого не поднимал руку, если это было не ради самозащиты. А ты, Фиппс? — Мои руки чисты, — с лёгкостью ответил он. — У Джона тоже. Не можем ничего сказать за другой персонал, но мы отлично сыграли свои роли, как и было велено, и не причинили никому вреда. Себастьян взглянул на письмо, ощущая дорогую бумагу у себя под пальцами. — И что у вас была за роль? Фиппс удалился прочь, будто бы Себастьян ничего и не спросил, но Грей вернулся назад. На его лице красовалась злобная ухмылка. — Мы были наблюдателями, Михаэлис. А затем они ушли. Было какое-то чувство законченности в том, как они исчезли за углом, находясь за стенами Святой Виктории и вне её униформы. Себастьяну понадобилась каждая капля оставшегося в нём самоконтроля, чтобы не последовать за ними и не убедиться, что они точно уехали. И ещё больше, чтобы тут же на месте не разорвать этот конверт и не прочитать письмо. Прошло ещё пять минут, и Сиэль вернулся, выглядя менее устало, чем Себастьян его когда-либо видел. Он взглянул на полученное письмо и пробежался пальцами по шву конверта, но вместо того, чтобы его открыть, он сунул его в карман. — Нам ещё кое-куда нужно заглянуть, — сказал Сиэль, спускаясь вниз вместе с Себастьяном. — Но сначала я выберусь из этого ужасного костюма.۞
Это был трёхцветный Фольксваген-жук, не самая старая модель, но и далеко не новая. Изначально машина не была трёхцветной, но, пройдя через множество владельцев и множество аварий, она стала не просто машиной, а настоящим монстром Франкенштейном. Капот был синим, двери красными, а багажник жёлтым. Даже обивка была разного цвета. Передние сиденья были из коричневой кожи, а задние из белой. По крайней мере, на передних сиденьях были ремни безопасности, хотя Себастьяну пришлось придерживать свой, чтобы он не затянулся обратно в кресло. Машина доказала свою ценность, когда Сиэль недооценил силу, с которой нажал на ускоритель, и синий капот фольксвагена врезался прямо в столб шатра. — Чьей гениальной идеей было позволить одноглазому человеку вести машину?! — Я ошибся, решив, что ты уж точно уследишь за дорогой своим единственным глазом. — Эта штука выскочила из ниоткуда. — Сиэль, мы ехали по пустому полю целых пять минут. Оно на тебя не запрыгивало. Шатёр, с которым столкнулась машина, всё ещё стоял, хоть и покосился немного. Он был таким же разношёрстным, как и их машина. Разноцветные ткани были грубо сшиты вместе и возвышались над ними, вздымаясь от сильного снежного ветра. — Сиииииииэль! Это было единственным предупреждением перед тем, как на Сиэля набросились, одарив крепким объятием и прижав к нему своё грязное лицо. — Что это такое? Ты меня испачкаешь, — проворчал Сиэль, стараясь выпутаться из объятий Сомы. Фиолетовая краска измазала щёку Сиэля, красивые завитушки на лице Сомы тут же размазались. — Отпсти. Сома рассмеялся, отпуская его. — Как ты себя чувствуешь? — это было сказано с улыбкой, но беспокойство в глазах Сомы было очевидным. Они с Фрэклз выбрались относительно невредимыми. Сиэлю с Себастьяном повезло меньше. — Ты взял с собой ингалятор? Сиэль похлопал по карману своих брюк. — А твоя рука хорошо заживает? — спросил Сома, заглядывая за спину Сиэля. Себастьян лишь вежливо улыбнулся, кивая на свою перевязь, будто бы это само по себе было ответом. Сома не стал расспрашивать. Он больше не мог смотреть Себастьяну в глаза. Сома провёл их от большого шатра к трём вагончикам, стоящим поперёк поля. Рядом с ними были развешаны разноцветные платья и украшенные оборками рубашки. Навесы каждого вагончика стояли впритык друг к другу, а под их тенью были расставлены разные стулья. Это никак не походило на расположение предметов в комнате досуга, что было сделано намеренно. — Эй, Улыбашка! Блэк! А мы тут думали, когда вы появитесь, — радостно встретил их Даггер, выпрыгивая из-под шезлонга, чтобы похлопать их обоих по спинам. Себастьян едва сумел скрыть своё содрогание. Другие тоже их встретили. Бист должно быть красила Сому, потому что её окружала краска для лица и разные инструменты, но сейчас она дотошно проходилась кисточкой по левому глазу Фрэклз. Сома поставил свой стул рядом с Агни, который улыбнулся им, пытаясь развязать провода гирлянды. Снейк сидел на полу возле него, стараясь развязать гирлянду с другого конца. — Джокер здесь? — спросил Сиэль, поприветствовав их всех. Его четыре раза спросили, здоровы ли его лёгкие при такой холодной температуре, и заживает ли его голова, и у него просто кончились все ответы. Не то чтобы он не был благодарен за их заботу, но, попытавшись ответить им взаимностью, он лишь почувствовал неловкость. — Он внутри, вон там, — ответила Фрэклз, кивая головой в сторону вагончика за спиной Сиэля. Он кивнул ей в благодарность, оставляя Себастьяна наедине с остальными, чтобы пройти внутрь. Хоть они и были небольшими, в вагончиках было очень уютно. Они выглядели так, будто в них могло жить по три человека, их присутствие было заметно в каждой крошечной детали. Вагон, в который зашёл Сиэль, несомненно, принадлежал Фрэклз и Бист. Он видел следы Фрэклз в фантиках от конфет, и следы Бист в аккуратно развешенной одежде на выход. За все годы это было первым разом, когда они вкусили роскошь, но подходили к этому со скромностью. — Эт не проблема, пока дело не дойдет до больницы, оки? — голос Джокера доносился из первой комнаты слева, дверь была раскрыта. Заходя внутрь, Сиэль не удосужился постучать. В углу, склонив головы, сидели Джокер и Танака. В кровати лежала Вэнди, вокруг её горла были обмотаны бинты, а рядом с ней стояла капельница. Её глаза были закрыты, но грудь ритмично вздымалась. — Улыбашка, — Джокер не выглядел удивлённым. Он поднялся со стула, в его правом рукаве было пусто. Он выглядел намного лучше с того момента, как Сиэль видел его в последний раз. Он определенно хорошо восстанавливался после ампутации. — Хорошо выглядишь. Блэк с тобой? — Он снаружи. Мы ненадолго, после этого нужно будет кое-где ещё остановиться. Сиэль взглянул на Танаку, который безмятежно ему улыбнулся и кивнул головой. — Я подожду снаружи. Приятно увидеть, что с тобой всё хорошо, Фантомхайв. Сиэль не ответил, дожидаясь того момента, когда Танака закроет за собой дверь, прежде чем сесть на освобождённое им место. — Значит, цирк. Джокер улыбнулся слегка робкой ухмылкой. Он сел обратно, подогнув одну ногу под себя. Сиэль заметил, что Бист уже его накрасила, хотя полоска под его глазом была скорее бирюзовой, чем фиолетовой. Она выглядела, как большая слезинка. — Моя детская мечта. Всегда представлял себя клоуном. Люди были со мной согласны, — хихикнул он. — Знаешь, это должно быть весело. Мы начнём здесь, нащупаем почву, придумаем сцены, а затем, когда будем готовы, поднимем якорь и пустимся в путь. Сиэль улыбнулся. Он не мог представить, чтобы Джокер или кто-либо из них смогли бы сейчас оставаться на одном месте. А особенно в Лондоне, где их лица были известны, а в газетах о них писали жалостливые статьи. Они уже были в центре внимания, почему бы этим не воспользоваться? — А Танака за всё это платит? Чувство вины определённо приносит много выгоды, — сказал Сиэль. Ему последовало то же предложение, когда он ещё лежал в больнице те пару недель после пожара. Хотя Сиэль и не присутствовал при заявлении Танаки, Фрэклз снабдила его подробностями, и даже если Сиэль и не относился к старику с подозрением, он всё же ему не доверял. Неведение не было таким уж оправданием за то, что с ними сделали. Никакие гарантии стабильности этого не изменят. — В этом ты прав. Он сказал, что пока что не будет вмешиваться. Мы согласились на еженедельных визитах. Он мне не претит, — сказал Джокер, — и я особо его не виню. Мы посмотрим, как всё пойдёт, может, он пару месяцев будет у нас жонглировать, эх? — Ты точно уже не сможешь жонглировать. Что будешь показывать? — У меня есть и другие навыки! Ты знал, что я на самом деле очень гибкий? Я могу облизнуть свой локоть. Я мог бы быть человеком-змеёй. Сиэль противился желанию попросить его о демонстрации. — Я всегда думал, что ты весь наоборот. Джокер засмеялся, а затем закрыл рот рукой, глядя на Вэнди. Этот шум её не разбудил. Она даже не дёрнулась. — Как она? — тихо спросил Сиэль, глядя за его плечо. Она всегда была маленькой, но среди множества одеял она выглядела ещё меньше. Он никогда не видел её с распущенными волосами, но теперь её косичка была расплетена, пряди были разбросаны по подушке. — Она в стабильном состоянии, проснулась на прошлой неделе, когда всё ещё находилась в больнице. Она так сильно испугалась, что им пришлось дать ей седативные. Никому из нас это не понравилось. Танака убедил их позволить нам забрать её сюда при условии, что к нам каждый день будет приходить сиделка. Милая дама, зовут Паула. Могло быть и хуже. Сиэль кивнул. Он бы солгал, если бы заявил, что сильно волновался, но Вэнди определённо занимала место в его мыслях с тех пор, как он узнал о произошедшем. Он думал и об отсутствующих Джамбо с Дорселем тоже. Могло быть и хуже, определённо было точным высказыванием, но всё могло быть и лучше тоже. — Знаешь, ты можешь остаться, — Сиэлю понадобилась секунда, чтобы понять, что Джокер всё ещё с ним разговаривал, ведь это было сказано так тихо, и его взгляд был устремлён на Вэнди. — Тебе не обязательно участвовать в представлениях или вроде этого. Не могу представить тебя на канате. Ты можешь просто… делать что-нибудь за кулисами, не знаю, вести записи расходов или что-то тип того. Это… так странно, что ты не с нами. Ты один из нас. — Я один из вас, — ответил Сиэль, наклоняясь вперёд. — Здесь я или нет. Джокер рассмеялся, но теперь уже тише, это был скорее смешок, чем смех. Он протянул свою ладонь и после заминки Сиэль её взял. Они крепко пожали друг другу руки. — Это так. Просто постарайся не забывать, что у нас всегда есть для тебя место. Сиэль первым отпустил его руку. — Буду знать. — Не будь чужим, Улыбашка.۞
Они ехали уже около трёх часов. Себастьян уснул, пока они проезжали мимо побережья, надеясь, что Сиэль сможет справиться с поездкой по автостраде без чужих инструкций, а когда он снова открыл глаза, они оказались в сельской местности, усеянной деревьями. Небо было тёмным, но в середине зимы по нему сложно было определить время. — Чуть позже четырёх, — тихо сказал Сиэль до того, как Себастьяну выпал шанс задать этот вопрос. — Мы почти на месте. Я чуть раньше видел знак. Почти где Себастьян не имел и малейшего понятия. Свадебный приём не так уж сильно его удивил, и он хотя бы предполагал, что они навестят своих друзей, но Сиэль держал свой рот на замке насчёт их последнего места назначения. По крайней мере, они точно находились уже далеко от Лондона. — Ты остановился, чтобы заправиться? — Себастьян взглянул на указатель уровня топлива. Стрелка стояла посредине. Куда бы они ни направлялись, было бы хорошо, если бы там была станция, чтобы они могли заправиться. — Мы заполним бак на обратном пути, — Сиэль пожал плечами, регулируя свои руки на руле. — Ты теперь можешь задать те вопросы, если хочешь. Себастьян поднял бровь: — Вопросы? — Уже наступило это потом, нет? Себастьян нахмурился, озадачившись на секунду, а затем до него дошло. Он облокотился на сиденье, усаживаясь поудобнее. Он видел исходящий из его рта пар, воздух в машине был холодный, поэтому он чуть сдвинул вентилятор на приборной панели машины. — Я пришёл забрать тебя, как мы и планировали, — начал он. — Но, когда я пришёл в крыло, свет в холле погас. Затем я попытался открыть дверь своим пропуском, но ничего не вышло. На следующий день Танака проговорился, что ты пропал. Так какая за этим стоит история? Себастьян уже знал, что Ноа Кельвин скрывался на чердаке, словно упырь из книжек Бронте, но он узнал об этом от полиции и отчётах в газете, а не от самого Сиэля. И, насколько Себастьяну было известно, если об этом рассказал ему не Сиэль, то информация считалась ненадёжной. — Так с тобой тоже играли, хах? — Сиэль потряс головой, слегка ухмыляясь. — Я сгорал от нетерпения, дожидаясь тебя. Ты очень долго не показывался… — Я был абсолютно пунктуален. Пришёл даже слишком рано, — мягко возразил Себастьян. — Но продолжай. Сиэль раздражённо на него взглянул. — В любом случае, когда дверь, наконец, открылась, очевидно, за ней тебя не было. Никого не было. Там было пусто. Но в коридоре горел свет, поэтому я пошёл проверить. Дверь моей спальни заперлась за мной. — Я мог бы предсказать, что так оно и случится. — Да, Себастьян, если бы только ты был рядом. Знаешь, как мы и планировали. Уверен, всё бы закончилось иначе. — Давай так, не я сжёг это место. — Это было случайно! — рявкнул Сиэль. Себастьян слегка ткнул его локтем, чтобы он смотрел за дорогой. Он и так слишком часто во всё врезался, даже когда смотрел, куда едет. — Но я до этого ещё дойду. В любом случае, меня заперли снаружи, и затем в коридоре начал гаснуть свет. Одна лампа за другой, что явно было не случайно. Поэтому я последовал по этому пути. Не самое мудрое моё решение, признаю, но в тот момент это казалось хорошей идеей. — Уверен в этом. — Остальное ты слышал из докладов полиции, так? — Я слышал то, что сказали они. Я лучше услышу это от тебя. Сиэль кивнул с одобрением в глазах. Если он и искал определённого ответа, то Себастьян был уверен, что дал ему именно то, чего он и хотел. Поэтому Сиэль рассказал ему всё. С того момента, как он прошёл по тропе света к неизвестному чердаку больницы, к фальшивому Третьему Председателю. Он рассказал ему то, что не сказал полиции или другим пациентам о том, что знал Кельвина ещё до всего этого, и, что самое главное, о камерах, записывающих всё, что происходит в стенах Святой Виктории. — Так… ты начал пожар, чтобы уничтожить доказательства? — озадаченно спросил Себастьян. Всё остальное он понял, но уничтожать доказательства значило так же предавать самих же себя во время происходящего расследования. Услышав этот вопрос, Сиэль замолк. Поначалу Себастьян решил, что он просто выбирает слова, но, взглянув на него, он увидел, как Сиэль поджал губы, а на его щеках показался румянец. — …Ты сказал, что это было случайно. Как ты случайно мог сжечь здание? — ухмыльнулся Себастьян. — Слушай, я не знал, что занавески находились так близко к проводам. И со всей этой водой, кто бы мог подумать, что начнётся пожар?! — взволнованно воскликнул Сиэль. Так Сиэль рассказал ему об Анжеле и Эше, и о конце, что они встретили вместе. Из всех возможных реакций, он не ожидал услышать смех. Истерический смех. — Ой, я так рад, что теперь мы можем смеяться над убийствами друг друга, — сказал Сиэль с кислой миной. — Себастьян, я так счастлив, что мы до этого докатились. — Ты убил их током, обоих разом! Кто бы вообще до такого додумался? У тебя была труба, — Себастьян вытер свои глаза, блестящие от смеха. — Отдаю должное за умение произвести эффект, но, боже мой, ты мог бы сделать всё намного проще. — Со мной явно что-то не так, ведь я не хочу никого забивать до смерти. — Думаю, нам обоим теперь придётся забыть о моральных суждениях, Сиэль. У нас нет для них никаких оснований, — заметил Себастьян, прекращая смеяться. Хотя его слова и отрезвляли, они не волновали его так, как должны были, как взволновали бы его раньше. Он тщательно рассмотрел лицо Сиэля, чтобы понять, волнуют ли они его. Пальцы юноши чуть сильнее сжали руль машины, но кроме этого ничего не изменилось. Он просто принял этот факт. — Ты не неправ, — сказал Сиэль после паузы, смотря вперёд на тёмную дорогу. — Мы почти здесь. Фольксваген указал, что нужно повернуть налево, и Сиэль свернул на грязную дорогу между дубами. Деревья были настолько толстыми, что Себастьян не увидел города, пока они не подъехали к кромке леса. Это было идиллическое местечко с домами из берёз, оранжереями на каждом углу и высокой башней с часами в центре. Такое место можно было встретить на поздравительных открытках. На входе стояла железная арка с цветами, на которой было вырезано: «Добро пожаловать в Ренбон». Они вылезли из машины, рассматривая пустынные улицы впереди. В домах горел свет, но в переулках не было никого, вокруг не было видно ни души. На улицах кроме них присутствовал лишь завывающий ветер. — Они хорошо подправили это место за восемь лет, — пробормотал Сиэль больше самому себе, чем Себастьяну, а затем повысил голос и сказал: — Мы жили на другом конце города. Большинство этих домов новые, должно быть, их построили после пожара. — Ещё один пожар? Сиэль усмехнулся, отворачиваясь от города, вставая лицом к лесу. — Меня так и пироманом скоро начнут считать. Сиэль направился к деревьям, а Себастьян последовал за ним, хотя и не смог сдержаться, и пару раз оглянулся за своё плечо. Если он прищуривался, то мог разглядеть то место, где заканчивался новый город, и начинался старый. Здания всё ещё были чёрными. Снег сильнее прошёл на севере. Поначалу он сильно осыпался в Лондоне, но вскоре его сменил мелкий дождь, и когда они уезжали этим утром, от снега практически ничего не осталось. В лесу Ренбона землю всё ещё толстым слоем покрывали сугробы. Холод промораживал ноги Себастьяна сквозь его ботинки, пальцы его ног онемели уже после первых десяти минут ходьбы. Сиэль не жаловался на холод, но то и дело, хмуря брови, потирал свою грудную клетку, делая медленные глубокие вдохи. Себастьян заметил, что его рука постоянно тянулась к ингалятору в его кармане, и задумался, действует ли так на него холод, или же это всё от того, что они здесь, и Ренбон не даёт Сиэлю нормально вздохнуть. Им понадобилось около двадцати минут, чтобы достигнуть конца леса. Перед ними оказалась поляна с маленькой полуразвалившейся детской площадкой. Ржавая горка, качели или без сиденья или перекинутые через каркас, карусель, съехавшая со своей оси. Настоящий кошмар для здоровья и безопасности. Снег вокруг парка был нетронут. Ни единого следа детской ноги не виднелось в этой белизне. Себастьян ещё никогда не видел детской площадки без единого ребёнка на ней, даже когда была плохая погода, или площадка выглядела заброшено. Холод кусал его за шею. — Мои родители переехали в Ренбон, когда узнали, что у них появлюсь я. Они оба были очень молоды, и их семьи этого не одобряли. Говорили им, что у них нет ни денег, ни стабильности, это я слышал от своей тёти. Именно она нашла им здесь дом. Полагаю, именно поэтому она чувствует ответственность за меня, и поэтому она продолжала навещать меня все эти годы. Я никогда её не винил, но полагаю, это не имеет значения, ведь она сама винит в этом себя. Себастьян подпрыгнул на месте, когда Сиэль начал говорить. Он ни слова не произнёс за всю дорогу до конца леса, и в тишине этого парка его голос казался громче, чем на самом деле. Он прошёл через скрипучие ворота детской площадки, подходя к качелям. Он нашел единственное целое сиденье и осторожно опустился на него, подняв взгляд на конструкцию, когда та застонала. Убедившись, что качели его выдержат, он начал рассеянно пинать ногами снег. Себастьян не стал рисковать и остался стоять у качелей. — Тебе не обязательно мне об этом рассказывать, — сказал он, наблюдая за тем, как Сиэль болтает ногами. — Мне не обязательно всё знать. — Мне не обязательно, нет. Но я расскажу. Ты заслуживаешь узнать всё, каким бы незначительным это всё сейчас и не было. Они смотрели друг на друга с одинаковой осторожностью во взглядах. Какая-то часть Себастьяна не хотела этого знать. Это станет последним гвоздём в крышку его гроба, последней и самой сильной цепью, приковывающей его к Сиэлю. Сиэль сам это предложил. Его терпения хватило бы, чтобы позволить Себастьяну отказаться, сделать шаг назад, оставить между ними крошечную дистанцию. И Себастьян думал над тем, чтобы отказаться. Чтобы ни произошло после, он не мог представить безопасной жизни ни для него, ни для себя, принимая во внимание то, какими они оба стали, и то, что они сделали. Но он не мог представить завтрашнего дня без Сиэля. Он знал, что Себастьян сделал, кем он стал. Он чувствовал ответственность за это и отказывался убегать от реальности. Нет, эта информация, последний кусочек себя, что предлагал ему Сиэль, не была тем, что повяжет их вместе. Они были связаны с того самого момента, как Себастьян вытащил Сиэля из больничного крыла, чтобы спасти Джокера, когда Сиэль перевязал вместе их запястья разорванным куском ткани своей рубашки. Себастьян приблизился, облокачиваясь бедром о раму качелей, а затем кивнул. Сиэль не улыбнулся, но появившаяся холодность в его глазу начала оттаивать. — Ренбон был раем десять лет. Не было ни одного преступления, ни один ребёнок не крал даже сладости из магазина за углом. Никого не преследовал закон. Цены были низкими, а производство высоким. Это был городок, занимающийся земледелием, они делали поставки в соседние города. Община была очень дружественной. Все друг друга знали. Отец любил говорить, что ты можешь оставить дверь в дом открытой и знать, что никто ничего у тебя не украдёт. И это было правдой. Им, моим родителям, здесь нравилось, и мне тоже. Их семьи не одобряли их образ жизни, но мои родители не хотели отсюда уезжать. Это место было просто идеальным. Сиэль говорил это всё с отстранённым спокойствием, будто бы рассказывал о чьей-то чужой жизни. Возможно, он так это всё и видел, размышлял Себастьян, так же, как и он видел самого себя до Святой Виктории кем-то, кого он когда-то знал. Старым знакомым, но ничего более. Может, так было проще. — Слишком идеальным? — предложил Себастьян, когда Сиэль, казалось, не был уверен, как продолжить. Он сильно хмурил брови и вновь начал потирать свою грудную клетку. — Что изменилось после десятого года? Сиэль кивнул, цепляясь за этот вопрос, продолжая рассказ. — Чересчур идеальным. Люди не так добры, не так щедры, если им не нужно что-то взамен. Тогда я этого не знал. От этой среды я вырос очень наивным ребёнком. Я верил во всё, что мне говорили, доверял всем, кого встречал, делал всё, что меня просили. Так делали в этом месте, здесь самое важное это община. Ты существуешь, как часть целого, часть Ренбона. — Звучит, как культ, — вставил Себастьян, морща нос. — Это и было культом, — согласился Сиэль. — Но тогда я этого не знал. Мои родители тоже начали об этом подозревать только к десятому году. На десятый год всё изменилось. Жители деревни стали совсем неугомонными. Продажи стремительно упали. Урожай погиб из-за наводнения. А затем мэр покончил с собой. — Кем в этом всём был Кельвин? — спросил Себастьян. — Ты сказал, он был другом семьи? — Ну, другом. Он так считал. Он был нашим соседом. Не знаю, какие у них были отношения до моего рождения, но как я помню, матери он не нравился. Единственное, как я помню, когда ей было неуютно, это когда он был рядом. Полагаю, это было её инстинктом. Он ничего не делал, но она ему не доверяла. Отец начал перенимать её точку зрения, но к тому моменту он уже успел вторгнуться в наши жизни. Ты не можешь перестать общаться с кем-то в Ренбоне. Так просто дела не делались. Все друг с другом ладили, и теперь я понимаю, это было скорее не фактом, а общим правилом. — Это всё звучит, как в книгах Оруэлла. Был ли в городке совет старейшин? В его голосе не звучало той насмешки, которая полагалась его словам. Себастьяну просто не нравилось то, как отстранённо выглядел Сиэль, то, как хрипло начали звучать его слова. Казалось, нужно было как-то разбавить эту атмосферу, но так же он слегка ткнул коленом в карман Сиэля. Сиэль вытащил свой ингалятор, вдохнул лекарство, затем задержал дыхание. Пальцами он отбивал на своей ноге ритм, считая секунды до того момента, как он сможет выдохнуть. Ещё несколько раз, и он был готов продолжить. — Не могу отдать им должное, они были не оригинальны, — согласился Сиэль. — Антиутопии, маскирующиеся под утопиями, были совершенно не новы. Но это так, как оно и было. Не то чтобы там была группка людей, навязывающая тот или иной образ жизни. Он был как бы… заученным. Большинство людей в Ренбоне там родились и выросли. Они не знали ничего другого. И мои родители оказались в критической ситуации, они изо всех сил старались найти место, чтобы начать совместную жизнь, поэтому, когда они нашли Ренбон, они делали всё, что могли, чтобы влиться в ту среду. Этот способ жизни не был губительным, не до десятого года. А к тому моменту Ренбон стал их домом. У них обоих были работы, друзья, ипотека. Плохое подкралось так незаметно, что к тому моменту, как они его заметили, было уже слишком поздно. — И чем оно было? Что случилось на десятый год? Сиэль снова вдохнул через ингалятор, а затем засунул его обратно в карман. Он медленно покачивался на качелях, смотря вперёд на лес. — Если то, что ты уже услышал, показалось тебе клише, то на следующей части ты просто закатишь глаза, — сказал он, пытаясь криво улыбнуться. Ему это не удалось. — Ты назвал их культом. Это… точно. Очень метко. Не то чтобы они поклонялись определённому богу. Сам по себе этот культ был не религиозным. Скорее они поклонялись самой идее. Идее общины. Великого добра. Того, что все должны работать вместе, чтобы поддерживать всеобщее счастье в Ренбоне. И ради этой цели нужно было принести жертвы. Не для потакания какому-нибудь богу, а из-за самой сути. Себастьян взглянул на землю, ковыряя пену собственной перевязи. Он предполагал, что последует за этим, но в этот раз не перебивал. Сиэлю теперь было просто найти слова. — Меня выбрали не из-за какой-то великой причины, как бы об этом не думал Кельвин. Это было потому, что моя семья была новой в Ренбоне, и они решили, что это наша возможность выплатить членские взносы. Отблагодарить общину за подаренное нам счастье. Они были очень вежливы, за несколько дней до этого осведомили моих родителей, — Сиэль насмешливо фыркнул. — Я не очень хорошо помню, что случилось после извещения и до того дня, но, вероятно, шли приготовления. Родители сняли все деньги с банковских карт, купили дешёвую подержанную машину, связались с Мидфордами, друзьями семьи, чтобы договориться, что мы ненадолго у них останемся. Они всё устроили, но оно пошло прахом, когда Кельвин узнал о том, чем они занимаются. — Если Кельвин… в каком-то смысле заботился о вас троих, тогда зачем он вмешался? — спросил Себастьян, когда пауза слишком затянулась. — Почему он не позволил вам сбежать? — Потому что община так же сильно промыла ему мозги, как и всем остальным. Он думал, что быть избранным это большая честь. И, когда мои родители собрались сбежать, в его глазах это выглядело так, словно они лишали меня этой чести, — Сиэль пожал плечами, сильнее пиная снег. — Короче говоря, он был помешанным. И это говорю я. Себастьян тихо фыркнул. — Так он рассказал другим об их плане. Что потом? — Затем наступила та ночь, когда всё это должно было произойти. Помню, как мама меня разбудила. Она надела на меня куртку поверх пижамы, и я помню, что думал, как же это странно, что мы куда-то выходим, а я не одет. Отец вынес меня на руках за дверь, и они направились к лесу. Думаю, должно быть, их на дороге ждала машина. Они не могли держать её в городе, потому что люди бы это заметили. Ни у кого, кроме фермеров, не было машины. В любом случае, мы пошли в лес. Мы и нескольких минут не пробыли там, когда послышались голоса. Сиэль встал с качелей, начав дуть на свои обветренные руки. Себастьян положил на них ладонь своей здоровой руки, потирая их, чтобы согреть. — Я особо не помню, что произошло потом. Мать ушла первая. Я всё ещё не знаю, хотела ли она их переубедить или же отвадить. В любом случае, она побежала назад, а отец продолжал идти со мной вперёд. Затем, когда они начали нас догонять, матери с ними не было, и отец поставил меня на землю. Он… Он дал мне своё кольцо и сказал ждать их в парке. Что, если придёт кто-либо ещё, я должен убежать. Я не понял тогда, что вообще происходило, куда она пошла, куда идёт он, почему всё вдруг стало таким страшным. Шёл снег, было холодно, и я ждал их в этом парке до тех пор, пока не смог нормально дышать от холода, и отрубился. Когда я проснулся, я снова оказался в Ренбоне, в ратуше. Рука Себастьяна остановилась. Он крепко сжал ладони Сиэля и встал поближе к нему, закрывая от сильного ветра. Сиэль говорил всё это без каких-либо эмоций, но вновь достал свой ингалятор. Его лицо было напряженным. — Не буду вдаваться в детали. Они сделали мне больно. На них были маски, но я всех их знал. Я с ними вырос. Один из них был учителем из моей школы. Он был тем, кто держал нож. Я продолжал спрашивать, где мои родители, но они ничего мне не говорили. Даже когда я кричал, они не отвечали. Пожар был вызван случайно, но не могу сказать, что мне жаль. Я увидел приближающийся ко мне нож и начал вырываться, опрокинул один из подсвечников, а затем всё место запылало. Сиэль глубоко дышал через нос, опираясь лбом на грудь Себастьяна. Себастьян не был уверен, трясся ли юноша лишь от того, что вокруг было холодно. Он положил свою здоровую руку Сиэлю на плечи, не уверенный, хочет ли он, чтобы его трогали. Сиэль не прильнул к нему, но и не отодвинулся. — Я выбрался. Они нет. И мне не жаль. — Я потерял кольцо, — вставил Себастьян. Почему именно тогда, он не знал, но ему внезапно нужно было это сказать. — Фаустус его украл, и даже когда я мог его взять, меня отвлекла сирена. Прос… — Не извиняйся передо мной. И я не буду извиняться пред тобой, — Сиэль выпрямился, чтобы взглянуть Себастьяну в глаза. — Я ждал их в этом парке до тех пор, пока не понял, что они не придут, а затем я ждал ещё дольше. А после я оказался в Святой Виктории, и у меня всё ещё было это кольцо, и я всё ещё их ждал. Я знал, что они мертвы, но всё ещё ждал. Я скучаю по ним. Я люблю их. Но я устал ждать. Себастьян видел, что это было правдой. За всё то время, что он знал Сиэля, его всегда скрывала какая-то тень. Он был словно подвешен в воздухе, нестабилен, никогда крепко не стоял на ногах, был чем-то вне зоны досягаемости. Он компенсировал это, добиваясь большего контроля, чем было позволительно в его ситуации. Господствовал над персоналом, поддерживал хорошие связи с другими пациентами, всё ещё находясь выше их вражды с отчаянно поддерживаемым им хладнокровием. Но всё же в нём чего-то не хватало, и это его опустошало. Но после этого заявления в Сиэле зародился тот покой, которого он раньше не ощущал. Призраки его родителей и Ренбона были словно тяжким грузом, который он скинул со своих плеч после всех этих восьми лет. Сиэль глубоко вздохнул, снова засовывая в карман свой ингалятор. Когда он это сделал, его руки дотронулись до чего-то ещё, и он достал это наружу. Сиэль разорвал конверт, вынимая сложенную записку. Себастьян подвинулся поближе, и они начали вместе её читать, сосредоточенно вглядываясь в каждое слово. Дорогой Сиэль, Единственный способ, с которым я могу начать это письмо, это принести свои искреннейшие извинения, хорошо понимая, что для тебя и твоих товарищей пациентов это ничего не будет значить, ведь они никак не облегчат те страдания, через которые вам пришлось пройти за всё время пребывания в больнице Святой Виктории. Тем не менее, я от всего сердца приношу вам свои глубочайшие извинения. Цель этого письма не заключается в том, чтобы успокоить моё чувство вины. Я буду жить с этим по праву заслуженным мною чувством, так как это единственное, что я могу сделать. Вместо этого я пишу тебе и твоим товарищам пациентам, чтобы объяснить, в чём заключалась моя роль во всём том, что вы пережили. В 2010 году начались распространяться слухи о том, что в частной клинике в пределах Лондона ведутся противозаконные действия. После определённого изучения в моём офисе обнаружили, что Председатель этого учреждения, мистер Танака, больше не являлся единственным держателем акций. По причине своей болезни он назначил другого Председателя. Этот человек, называющий себя Гробовщиком, уже какое-то время находился под наблюдением моего офиса. Хотя он сам никогда не нёс ни за что ответственности, в его похоронном бюро случались странные вещи. Исчезновения людей, отчёты о ночных шумах, и многое другое. Поэтому, когда мною было обнаружено, что он стал управлять местом с множеством беззащитных детей, можешь понять, как сильно меня это озаботило. Тем более, когда незадолго после пошли слухи о противозаконных действиях в этой больнице. Впрочем, поскольку Святая Виктория была частной клиникой, моё правительственное положение не давало мне прав провести расследование. Признаюсь, тогда мной двигало скорее чувство справедливости, чем беспокойство о тебе и твоих товарищах. Если бы ваше благополучие волновало бы меня в первую очередь, вероятно, всё закончилось бы иначе. Суждение задним числом ничего не даёт, поэтому не стоит зацикливаться на этих вещах. Я признаю свою ошибку и не ищу вашего прощения. У меня появилась возможность для расследования, когда в Святую Викторию был нанят Третий Председатель. Его имя было помечено красным в связи с отчётами о нём из Ренбона, и, проведя исследования, мне удалось узнать, что он достаточно бесхарактерный человек. Это было идеальной возможностью. Его не сложно было заговорить, и вскоре мне удалось занять его место в должности Третьего Председателя, но, скорее, не лично, а косвенно. И теперь в этой должности у меня определённо была возможность сделать свой ход. Я не стану этого отрицать. Но что ты точно должен понять, так это то, что убивать одну осу бессмысленно, если её гнездо всё ещё цело. Налетит целая стая, и первое убийство окажется бессмысленным. У меня была возможность закрыть Святую Викторию благодаря доказательствам, снятым на камеру, но они мне были не нужны, чтобы, наконец, прижать Гробовщика к стенке. Хотя мне было известно о существовании экспериментов в подвале, там не находилось ни одной камеры, и, следовательно, ему бы снова удалось убежать от расплаты за бесчеловечные действия. Даже размещение моих коллег в этой больнице, а именно Фиппса, Грея и Брауна, не сильно содействовало делу. Гробовщик, должно быть, заподозрил моё вмешательство в этом деле, поскольку их никогда не допускали до подвала. Видишь, Сиэль? Понимаешь, почему мне пришлось ждать? Смерть Алоиса Транси, определённо, стала трагедией, но так же она оказалась тайным благословением. У меня не было никаких прав вмешиваться в дела Святой Виктории, и поэтому у меня не было возможности лично поднять тревогу, но начатое мистером Танакой полицейское расследование было лучшим поворотом событий, на которое мне можно было рассчитывать. Если бы только утро было мирным, всё прошло бы идеально. Пожар уничтожил все доказательства, и не только это, но мы потеряли ещё больше пациентов. У меня разбито сердце, Сиэль. Хотя мои намерения и были хорошими, у меня было больше возможностей защитить вас, детей. Мне нужно было поставить вашу безопасность превыше всего. Но этого не произошло, и теперь пропало больше пациентов, чем было нужно, а Гробовщик сбежал, не оставив ни малейших доказательств своей виновности. Как мною уже и было сказано, я не ожидаю прощения и не посмею о нём просить. Впрочем, мне следует продолжить преследования Гробовщика, пока он не понесёт справедливое наказание за всё, что совершил. Если это будет значить, что мне придётся последовать за ним в самые грязные закоулки Лондона, то я это сделаю. Будь уверен в том, что Святая Виктория это аномалия, которой никогда не больше не будет позволено существовать снова, и все виновные понесут наказание за всё, что они сделали с вами, с детьми. С глубочайшими сожалениями, В. На письме не было никаких указаний о его отправителе. На нём не было ни почтовой марки, ни обратного адреса, ни даже почтового знака. Конечно же, нет, ведь оно лично было вручено помощниками отправителя. — Думаешь, Джокер и остальные тоже получили такое письмо? — спросил Сиэль, в третий раз вчитываясь в строчки. Его сердце быстро колотилось, а ладони вспотели, несмотря на холод. — Вероятно, — ответил Себастьян, но он не звучал так уж уверенно. — Если да, то, должно быть, они получили его уже после того, как мы их увидели. Они определённо бы его упомянули. — «В.», — большой палец Сиэля прошёлся по последней строчке письма. — Кто это? — Понятия не имею. Судя по всему, кто-то из правительственных работников. Человек не подписал свою фамилию. Себастьян оторвал взгляд от письма. Он не так уж и сильно удивился, как должен был бы, увидев, что Сиэль начал ухмыляться. Его глаз сиял так, как он не видел уже несколько месяцев, примерно тем же сиянием, которое появлялось, когда Себастьян хотя бы немного представлял собой вызов в игре в шахматы. Это было заразительно. Себастьян заметил, что уголки его собственных губ тоже дёрнулись вверх, а в груди зародился трепет перед неизвестным. — Что ты хочешь сделать? — спросил он, уже зная ответ на свой вопрос. Сиэль свернул письмо, убирая его обратно в карман. Вместе с Себастьяном они зашагали к воротам парка. Он даже не обернулся на детскую площадку, на место, где он начал своё ожидание, продлившееся годы. Ему это было больше не нужно. Для него существовало что-то новое, что-то интересное, что отвлекло его внимание от его же собственного прошлого. Возвращаясь к машине, он с усмешкой взглянул на Себастьяна. — Я хочу найти В.