Маскарад

— Добрый вечер. Минхо поклонился и, умело пряча неуверенность, присел на свободный конец скамьи. — Добрый, Господин, — его бархатный голос мягко провальсировал в воздухе и плавно опустился на землю. — Прошу, отбрось всю эту чепуху со званиями. В конце концов, мы не один год с тобой знакомы. — Знакомы, — кивнул Минхо, — однако же… ныне Вы совсем не тот, кем были прежде. — Не буду отрицать. Ты не видишь во мне былого друга и товарища? — Другом и товарищем этот человек перестал мне быть задолго до нашей повторной встречи. И все же к нему я был ближе, чем к Вам. Давно я замечал Ваш взгляд в его глазах, но несмотря на это не могу обращаться к Вам так же легко, как к нему, Господин, — густой голос звучал твердо и лишь тщательно отмеренная крохотная нотка извинения звучала в нем, не больше. — Не сочтите это за неуважение к Вашим желаниям. — Хорошо, пусть будет так, — Чжонхён чуть склонил голову, принимая ответ. — Ты уже догадался, где мы находимся? — Там, где для нас пятерых все началось. С этими словами зоркие карие глаза в ожидании обратились к расслабленному молодому человеку. Сила Минхо была колоссальной, но он ее сдерживал, приглушал в знак уважения к тому, кто сидел с ним рядом и в данный момент обладал едва ли сотой долей своих истинных сил. Чжонхён передернул плечами, чувствуя этот мощный груз. — Именно, — в подтверждение кивнул Чжонхён. — Для тебя — сына нянечки, для Тэмина — сына начальника караула, для Чжинки — сына советника, для меня — поварского сына. И для Кибома — княжеского наследника. Мы в чуднОм месте, которое в последнее время очень часто в кошмарах снится Кибому. Месте, в котором все мы родились и жили до какого-то времени, пока не начались беспорядки, пока мать Кибома не обвинили в ведьмовстве и не попытались сжечь ее ребенка. Пока всех детей, живущих во Дворе, не уличили в ведьмовских наклонностях. Жителям Двора пришлось поспешно спасаться, нам — вместе с ними. К слову, хочется поблагодарить твою покойную матушку — она вытащила всех пятерых детей, которых ей до того всучили. Надеюсь, мне удалось создать это необычное место в точности. — Я его не помню почти. Только обрывками. Вы так же, как и я, медитируете сейчас? — Я бы так не сказал. Скорее, я просто отсоединился от своего тела, ибо после нашей встречи мне нужно будет еще раз наведаться в настоящее, где я оставлю нечто очень ценное. Минхо внимательно поглядел на профиль собеседника, вперившего задумчивый взгляд в молочно-белый туман. — Я встретил его фантом недавно во время медитации, — сообщил он осторожно. — Фантом брата Чжинки и Тэмина, Кибома. Здесь, в прошлом. Он пытался заговорить с собственной матерью. — Я знаю, — Чжонхён вытянул ноги и сложил руки на животе. — Мой демоненок созрел, кто бы что о нем ни говорил. И ныне обладает достаточной силой для взаимодействия с событиями прошлого. Но его сила — это фактически моя сила… — Поэтому у него получилось лишь привлечь внимание, — закивал Минхо. — Женщина увидела его, но в тот момент его выдернуло обратно в фантомную прослойку. Однако, Господин, при всем уважении, но он сильнее Вас, хотя и не пользуется всеми своими силами по какой-то причине. Чжонхён находился в благодушном настроении, только поэтому Минхо решил выведать у него все неизвестные детали. Вместе с тем он не стал облекать свое любопытство в вопросы, предпочтя ограничиться простыми утверждениями. — Он о них не знает, — смешок сорвался с губ Чжонхёна. — Я, видно, и впрямь ощущаюсь слабее, раз ты затрагиваешь эту тему. Позволь сразу развеять возможное недопонимание. Он — нынешний носитель моих сил, этакое передвижное хранилище. Мое тело, не привыкшее к подобной мощи, не справляется с ней, тело Кибома же с детства росло обладателем части этих сил, а потому лучше… переваривает этот груз. Хотя временами он задыхается в нем, пытаясь им управлять и по неопытности перекрывая наглухо все отверстия, из-за чего сила не находит выхода и начинает сжигать заживо своего носителя. Именно поэтому поначалу он просто падал в обморок, а позже… Чжонхён замолк, погрузившись в воспоминания. Минхо нахмурился. — Вы пользуетесь своей силой через него? — Пользуюсь, — демон очнулся и обратил к нему проницательный взор. — Для этого связь между нами достаточно крепка. Разницы нет никакой. Многие юные маги временами даже не ощущают во мне отсутствия моих сил. Она все равно, что живет во мне, хотя и находится в другом теле. Пока. — Но брат Чжинки и сам по себе силен, — понимание давалось Минхо с трудом. Впервые. — Силен, кусок первоначальной силы, дарованной мной ему в материнском чреве, — он никуда не делся, — Чжонхён легко пожал плечами. — Эта сила пропитала тело малыша еще до его рождения — во время трансформации. — Моя бабушка говорила что-то про свою силу, которую она даровала мальчику при рождении. — Я даже не буду выражать какое-либо уважение твоей бабке, Минхо, ибо от него остались самые крохи. Она глубоко ошибается во многом и в этом в том числе, вот почему я поначалу был введен в заблуждение — во времена, когда память ко мне еще не полностью возвратилась. Однако я не собираюсь переубеждать старушку. Не переубеждай и ты. Пусть пребывает в своих грезах. Мне это даже на руку. — Разве Кибом не носит концентратор силы с рождения? — Это не концентратор. Первый кулон, надетый на новорожденного, оказался вследствие ошибки блокатором. Представь, что в человеке есть сосуд. В этот сосуд поместили два воздушных шара, один больше, другой меньше, наполненные одной и той же субстанцией. Маленький шарик тут же лопнул, субстанция вытекла и с течением месяцев выпарилась, пропитала тело неродившегося человека. Второй шар должен был лопнуть через несколько дней после его рождения, тем не менее, он еще даже не лопнул, а сосуд уже был заткнут пробкой. Блокатор, который носил мальчик, и есть эта пробка. Амулет перекрывал большую часть моей силы еще до вылупления. Я не смог занять тело Бомми из-за амулета. Пришлось подыскать себе иное тело, максимально приближенное к Бомми. Оно оказалось на удивление выносливым и даже выросло похожим на меня. Но случай нас с мальчиком разлучил. А возможно, это было просто влиянием амулета на события. Минхо усмехнулся, наконец, сложив один кусочек картинки. — Зная характер Вашей силы, могу предположить, что амулет заблокировал и все, что с ней связано. — Ты мыслишь в верном направлении, — кивнул Чжонхён. — Именно поэтому созревание Кибома началось так поздно, но благодаря всему, через что он прошел, окончилось в довольно короткие сроки. — Вы как-то говорили, что амулет помогает ему контролировать силу. Это же подтвердила позже и моя бабушка. — Ба-а-абушка, — протянул собеседник слегка презрительно. — Это сила самоубеждения, Минхо. Кибому с детства наказывали не снимать медальон в окружении многих людей, иначе что-то случится. Вот он и убедил себя, что, снимая его, делает себе хуже. Его нянечка — наша нянечка, как ты, возможно, понял, и твоя мать — была той, которая посоветовала матери Кибома твою нынешнюю бабку, в то время колесившую по заморским землям. А потом засовестилась, поскольку происходящее противоречило ее религиозным убеждениям. — Значит, и ныне… — И ныне Бомми контролирует свою силу сам, естественно, предполагая, что помогает ему в этом медальон. Но то, что я ему повесил на шею, не имеет с концентраторами ничего общего. Метка, которую ты предлагал мне год назад поставить на него. Ах… это чудесное тело, могу ли я снова отметить его ножом, — Чжонхён с некоторой театральностью выдохнул и мечтательно поглядел в затянутое тучами небо. — Нет-нет, ни в коем случае. Как только блокатор вышел из строя, не в последнюю очередь благодаря тому, что сила в Кибоме признала возвращающегося меня как всего истинного владельца, пробка вылетела. Мои инициации зачастили да и хранитель моей силы довольно быстро стал меняться. Мне пришлось дать ему пространства для созревания и оставить в одиночестве на несколько месяцев. Остальное ты можешь и сам додумать. — Я… — нерешительно начал Минхо, но застопорился с подбором слов. — Жду вашей просьбы. Наша сегодняшняя встреча нужна вам для чего… — Да, — прервал его Чжонхён. Туман вокруг заспиралился, время от времени открывая то куст, то кусок дорожки. — Я неспроста раскрываю карты, Минхо. Сегодняшний разговор — не показатель моей самоуверенности, а вера в разумность твоих действий. Чувствую твое нежелание помогать мне, однако же помощь твоя не останется без вознаграждения. — Я вас слушаю, — подобно своему собеседнику Минхо поглядел на туман. На его черные ресницы осели капельки влаги, и он невольно попытался их сморгнуть. Безусловно, сильнее всего сейчас его интересовала его покойная мать, о которой он мало что помнил, однако заговорить на эту тему ему было тяжело. До встречи с демоном он погулял по едва знакомым окрестностям и ощутил внезапную необъяснимую тоску, рвущуюся из груди вместе с тяжелыми выдохами. — Я выбрал тебя за многие достоинства и заслуги, услуги, оказанные неохотно, но со всей тщательностью, — продолжал тем временем Чжонхён. — И жду ответственности в твоих поступках. За что готов заплатить высокую цену. — Какую же? — Я возвращу сознание твоего возлюбленного. — Возможно ли это! — не без горечи воскликнул Минхо, как человек, испробовавший многие способы спасти дорогое сердцу и пришедший к выводу, что спасение невозможно. — Почему нет, — бросил Чжонхён. — Он улетел, но не очень высоко, ибо продолжает сопротивляться ради чего-то или кого-то. Внешне невинные дети, такие, как он, очень любимы теми, кому так яро поклоняются жители земли. Верхние божества, создатели вашего мира, готовы красть каждого такого ребенка в свой бездвижный эфирный мир, хотя уже давно не интересуются своим творением. Их внимание отвращено от вас до тех пор, пока здесь не появляются такие, как он. Тогда их белесый взгляд обращается на землю. Но я отведу это внимание от мальчика и верну его сознание в земное тело. Он бесенок, однако ж его тянет не к самим плотским утехам, а к тому, что они несут. Земная тварь, зараженная этой болезнью, рожденная с этой болезнью, она хрупка, но весьма прожорлива. И все же она жива эмоциями, живее тех, что наверху. Вот почему они пытаются забрать их к себе. — Вы были наверху! — шепотом произнес Минхо, потеряв на миг самообладание и изумленно взирая на задумчивого Чжонхёна. В этот момент он походил на маленького мальчика, которому герой-отец согласился рассказать истории о своих приключениях. — Приходилось подниматься, — кивнул тот медленно. — Свет там слепит, а ваши божества перекатываются по воздуху словно амебы, не имея стремлений, не зная страстей. Не придай нижние создания, дети подземелий, красок вашему миру, когда-то созданному верхними божествами во внезапном порыве, вы пришли бы к тому же состоянию, разве что не имели бы тех же привилегий. И наверняка рано или поздно погибли бы в своей неподвижности. Если они призовут Тэмина к себе, вскоре после своего появления там он неминуемо погибнет. Наверху невозможно находиться продолжительное время. — Но как же Рай... — неуверенно возразил Минхо, недоуменно сведя брови на переносице. — Минхо, Рай и Ад — всего лишь способ пугать зарвавшихся людишек. Почти никто в вашем мире не знает, что нет ни того, ни другого, все вы перерождаетесь на земле, проживая жизнь за жизнью и не помня ни одной из них, теряя накопленный опыт. Разве что вас после смерти сворует кто-нибудь снизу ради потехи или кто-нибудь сверху — им тоже нужны игрушки. Однако дети нижних миров всегда оказываются милосерднее — при проведении определенных ритуалов человеческая душа может остаться внизу, обрести новое тело. Верхние божества не принимают никого - все, по какой-либо причине попавшие туда, рано или поздно сгорают. Ваш мир триллионы лет назад был создан верхними божествами, но оказался настолько бесцветен, что дети нижнего мира наполнили его настоящей жизнью, после чего век за веком ваш мир стал обретать самостоятельность, в конце концов заимел собственные мысли и суждения, вырос, как дитя под опекой родителей. Вы не забыли своих первых создателей, но усиленно игнорируете вторых. И все же помни, что все ошибки, совершенные вами, все ваши грехи и прочее, им подобное, — ваш бесценный опыт, и никто вас за него наказывать не собирается. Чжонхён замолчал, ожидая реакции собеседника. Минхо же не спешил подавать голос, переваривая узнанное. О большей части сказанного он имел некоторое представление, но были произнесены и вещи, оказавшиеся для него шокирующей новостью. — Какое поручение у вас будет ко мне? — Благодаря моим… изысканиям, мне удалось узнать, что где-то глубоко под замком в центре города таится иное место. Место силы, укрытое множеством чар. И в месте этом хозяйствует орда колдунов. До меня давно доходили слухи о том, что кто-то крадет у моих подданных их силу. Один за другим их призывали на землю и обманом лишали самого ценного, что у них есть, — силы. Вследствие чего они лишались возможности вернуться обратно. Количество жителей подземелий начало уменьшаться — незаметно. Если бы не случай, мы бы слишком поздно хватились. Я сам лишился многих своих детей. — Именно за этим вы явились в наш мир, — голос Минхо звучал так, словно молодой человек уже давно об этом знал. — Именно за этим, — кивнул Чжонхён. — Я знаю, что этот орден, в котором ты состоишь, стягивает всю силу в центральную залу, предназначенную для ритуалов. И знаю, что каждый камень в этой зале напитан силой демонов. — Я больше не состою в этом ордене. Я вышел из него после истязаний, которым они подвергли Тэмина только потому, что я молчал. — Тем не менее, тебе придется призвать всю свою изобретательность, мой изворотливый друг, дабы суметь вновь завоевать их доверие. Но я тебе и в этом помогу. — Каким же образом? — Ты предложишь меня в качестве выкупа, уверишь их в своем раскаянии и желании вернуться. Отречешься от своего обещания хранить мое превращение, выдашь им порцию важных секретов. Намекнешь на то, что все это время они выслеживали именно того демона, что, впрочем, является правдой. Я благодарен за то, что ты согласился стать хранителем моего человеческого тела и разума, защищал меня, несмотря на угрозы своего ордена, помог мне явиться сюда. И я отчасти чувствую вину за то, что произошло с твоим возлюбленным. — Я делал это по просьбе своей бабушки. — И все же делал, несмотря на прохладные отношения с ней. Благодаря этому я смог оказаться здесь, не растеряв ни капли себя и не попав в руки воров. И благодаря этому Бомми жив и даже находится рядом со мной. — Это было нелегко. Врать своему бывшему другу о том, кто он такой и приносить ему боль своими заклинаниями. — Твой друг больше не вернется, Минхо. Чжонхён, кем бы он ни был когда-то, много лет назад, уйдет вместе со мной. Он перетек в меня, стал моей частью, он всегда рядом, но полноценным владельцем своего тела он не станет никогда. Его разум уже начал разрушаться до того, как я стал набирать силу. Так что можно сказать, ты его вылечил, ведь он живет, в конце концов. Но ему придется уйти со мной. — Вы так в этом уверены. Почему? — Из-за Бомми. Он слишком вспыльчив. Он не простит мне мои действия и не позволит мне тут остаться. Моя слабость и моя сила заключена в этом мальчике. И он пронесет их через колдовские барьеры, сам того не зная, а потом передаст свою ношу в мои руки. — Вы не собираетесь забрать у него все перед тем, как являться к Ордену? — Минхо, казалось, пришел в ужас от одной только мысли. — Не собираюсь, с некоторых пор я в нем уверен, как в себе. — Вы же понимаете, что вас заключат в камеру? Вы можете лишиться личности. — Я и намереваюсь ее лишиться. Только не в камере, а задолго до нее. Как раз после нашей с тобой встречи я оставлю большую часть себя своему мальчику. Только так мне удастся полностью пробраться в нужный зал и забрать то, что действительно принадлежит мне. — Весьма рискованно. — Тебе придется каким-либо образом приблизиться ко мне, когда мы окажемся в зале, и произнести заклинание, которое высвободит из Бомми мои знания и передаст их мне. А дальше я буду действовать сам. — Не волнуйтесь, я с этим разберусь. Только… Я думаю, Вас попытаются уничтожить, когда заключат в камеру. — Не получится. Наша с Бомми связь слишком сильна, за раной обязательно последует исцеление. Придется помучиться, но другого выхода и нет. Я известил своего помощника, на случай, если что-то пойдет не так. Он растормошит моего мальчика. Но, надеюсь, этого не потребуется. — Может потребоваться. Если Ваш хранитель полностью вырос, то он будет засыпать, исцеляя Вас. Пытка может растянуться на недели. Кроме того, груз, который Вы ему оставите, будет давить на него. Дайте ему маячки, проложите маршрут, иначе он заплутает. Он мне не кажется слишком сообразительным, а времени посвящать его в детали нет. — Бомми и впрямь временами ведет себя весьма глупо. Тем не менее, он до чего-то уже додумался сам, а что-то пришло к нему простым знанием от меня. — И все же это крайне ненадежный носитель Ваших сил. Он может разрушить все одним неверным движением. — Однако же я выбрал именно его и именно он сделает все так, как нужно. — Хорошо, Господин, — Минхо пошел на попятную, почуяв неудовольствие собеседника. — Такая вера в человека видится тебе смешной, я понимаю, но она имеет под собой основания, мой изворотливый Минхо. Я уже проложил для него дорогу, и он пойдет по ней. Разве что придется ему еще и защиты оставить, иначе шпионы доберутся до него раньше времени. Но с этим проблем не возникнет. — Чем дольше Вы будете находиться в этой камере, тем меньше вероятности удачного исхода задуманного. — Не пытайся меня отговорить. — Прошу прощения. — В момент, когда ты исполнишь свою роль, твой возлюбленный вернется к тебе, — молодой человек ловко переменил тему и направил мысли Минхо в иное русло. — Хотя я не уверен, что он захочет с тобой остаться, Минхо, — Чжонхён внимательно изучил человека, сидящего рядом с собой. — Твои делишки… Вряд ли после всего ваши отношения окажутся прежними. Его старший брат из той породы людей, которые всегда начеку. А он узнал очень много о тебе. — Я знаю, — в бархатном голосе Минхо зазвенели виноватые нотки, — что Чжинки не позволит мне общаться с Тэмином, но мне хватит и того, что Тэмин будет жить. В собственном сознании. — Весьма благородно от столь неблагородного человека, да, Минхо? — Чжонхён улыбнулся. — Сдается, вместо одной у тебя появились целых две слабости. Раз ты теперь решил встать на дорожку исправления, мои детишки потеряют довольно ценный источник увеселений, но что поделать. Благородство — такая зараза, легко подхватывается, как только заболеет симпатией сердце. Слушать подобные речи от существа, во многих умах едва ли имеющего связь со столь нежными вещами, оказалось настолько непривычно, что Минхо растерял на время слова. Но мимолетное воспоминание заставило его очнуться. — Господин, у меня к Вам просьба, — произнес он с необычным смущением. Чжонхён с любопытством поглядел на него. Не прошло и секунды, как он с мягкой понимающей улыбкой протянул руку, в которую тут же опустился свиток, перевязанный синей лентой. — Тэмин и Чжинки настояли на этом. — А ты не можешь им отказать. — С некоторых пор не могу. Чжонхён кивнул, давая понять, что разъяснения излишни. — Думаю, что ты не будешь против, если на этом свитке и я оставлю для Бомми пару слов? — Как посчитаете нужным.

***

Перед тем как привести не столь уж и хитросплетенный план в действие, Чжонхён пришел в последний раз насладиться прелестями земной жизни в своем неземном обличии. А так как прелесть этой его жизни составляло всего лишь одно, он явился к Ки, безмятежно спящему на застланной кровати. С целью убить или ублажить двух зайцев. Позже, когда на дежурство заступит солнце, Минхо заберет его тело из его светлой квартиры, передаст это тело, наделенное сиротливым обломком разума, колдунам и начнет понемногу открывать для него замки в толстых дверях. А сейчас... Ранним утром, когда рассвет только-только с тихим хрустом смял полотно ночи, он ступил на пол скромной обители из темного тумана, нерешительно клубящегося в углу комнаты. Тьма все еще властвовала в этом более чем убогом месте и, стремясь угодить своему хозяину, скрывала неприглядные стены, покрытый пылью пол, но касаться не смела того, чего касаться ей было запрещено. Оттого освещенный тусклым сиянием Ки казался прекрасным неземным существом, волею судеб заточенным в эту комнату, словно в тюрьму. И даже помятая одежда вкупе с тихим сопением не портили этого волнующего впечатления. Именно таким юноша сейчас предстал перед Чжонхёном. Намереваясь сполна насладиться каждым кусочком этого шелковистого тела, первым делом он пристроил перевитый синей лентой свиток на подоконнике маленького окна, а затем склонился к юноше и испил тихий сонный выдох с его приоткрытых губ. Ки ворчливо задвигался, но не сумев проснуться, затих. Все это время затаившийся в ожидании молодой человек не спускал с него черных глаз, запечатлевая в памяти каждый изгиб, каждое движение, каждый звук. Он приник губами к его запястью, много лет назад помеченному крестом. Тонкая кожа горела, маленький родничок пульса забился под ней, точно почуяв его присутствие. Стараясь сохранить хрупкий сон, он действовал аккуратно и осторожно, хотя и довольно быстро расправился с одеждой юноши. Тело Ки засеребрилось в тусклом свете окошка и окружающей его тьме. Охваченный благоговейным восторгом, Чжонхён позволил себе выпустить на свободу жившее внутри существо, питая необоримую уверенность, что в этот раз юноша сумеет принять его. Он прислонился губами к обнаженному животу, чувствуя, как сонно ворочается в своем убежище золотистая искорка жизни, продлевавшая земную жизнь демона и дававшая ему силы в моменты полного истощения. Такая же искра жила и в нем, при необходимости подпитывая юношу. Ее знанием и жизненной силой он собирался поделиться с Ки. Сняв одежду и с себя, молодой человек лег рядом с юношей и вновь много времени посвятил изучению красивого умиротворенного лица. Это могло бы показаться невиданной расточительностью, ибо холодное зимнее солнце грозилось в скором времени взойти на небосвод и растревожить волооких жителей света, о чем своему хозяину ворчливо напомнил туман. Тогда, точно опомнившись, Чжонхён провел пальцами по мягкой, как бархат, щеке юноши и спустился рукой к его паху. Довольно скоро на бледных скулах появился румянец, а дыхание участилось, впрочем, сон не прерывался, пусть со всей очевидностью и свернул в иное русло. Чжонхён нежно покусывал приоткрытые губы, массировал член и пропускал через чрево первые магические ростки. Ки застонал, прорываясь сквозь томное забытье, и через силу приоткрыл глаза, подернутые поволокой сна. К нему не сразу пришло осознание собственной наготы, но кожу покалывало сотней тончайших игл, вгонявших ядовитое опьянение под кожу. Сон незаметно влился в реальность. Чжонхён, заглатывающий его член, с нескрываемым удовольствием посасывающий и облизывающий его, навел сонного юношу на мысль о том, что он все еще находится в своих сахарных грезах. Потому Ки просто погладил его по волосам и ласково запустил в них руку, устроившись на подушках удобнее и тихо постанывая в такт движениям. Его мутный взгляд временами бродил по тьме комнаты и вновь скрывался за веками. С трудом переносимое наслаждение заключало его в тиски, заполняло его сливочной сладостью, ввергало в огненную агонию. Он весь сжался, когда синее пламя медленно поползло по его телу и в виде черного взгляда Чжонхёна материализовалось перед глазами. И без возражений принял властный поцелуй, позволяя жидкому огню без остатка заполнить внутренности, а языку – завладеть своим ртом. Он не предпринимал даже слабых попыток взять все в свои руки и, сгорая в лихорадке, с привычной покорностью шел за чужими желаниями. Откидывал голову, если чужой язык касался его шеи, только поводил плечами, когда молодой человек покусывал их, и нетерпеливо выдыхал, ощущая мягкие поцелуи на ключицах. Его тело горело, его разум требовал больше. Дразнящими движениями Чжонхён терся об него, но не входил, что вынуждало юношу тянуться к нему самому и, не находя облегчения, разочарованно стонать. Ки обхватил молодого человека за шею рукой и впился в его губы, мучимый безысходностью, а затем другой рукой вцепился в его ягодицу и попытался сократить разделяющее расстояние, проговорив что-то. Однако этот дьявол только сильнее отстранился от него, отчего юноша с укором и мольбой заглянул в его полные вожделения черные глаза. Разыскать он в них ничего другого так и не успел, после чего, повинуясь сильным рукам, перевернулся. Тут же под ним оказалась подушка, а по плечам прошлись уверенными движениями пальцы. Ки захныкал не столько от соприкосновения члена с грубоватой тканью подушки, сколько от горячих ладоней на плечах. По телу побежали мурашки — жест казался ему слишком заботливым и непривычным, но он позабыл об этом, когда что-то влажное ласково прошлось по промежности. Юноша нетерпеливо и пошло проныл — касание отозвалось по всему телу. Он двинулся навстречу головокружительным ощущениям. Вдоволь поиграв с ним, Чжонхён пристроился над Ки и, придерживая его за ягодицы, медленно вошел в его податливое тело. Жгучее дыхание опалило ухо юноши, он вдвое громче застонал, попытавшись поддаться назад, но встречая сопротивление в виде крепких рук. — Малыш. Ощущение сладкой безысходности накатило на него, но его чуть смягчила долгожданная наполненность. Юноша тяжело выдохнул и зарылся носом в ткань другой подушки. Его гибкое тело прошивала насквозь мучительная медлительность, он снова горел и чувственный огонь в нем не находил выхода. Ки все время стукался макушкой о спинку скрипящей кровати и слышал прерывистое дыхание над ухом, то и дело глухо вскрикивал, когда Чжонхён доходил до дна. Ему нравилось. Ему нравилась эта пытка. Терзаясь от невозможности излиться, закончить наконец то, что по сути своей не должно, наверное, приносить мучения, юноша комкал в кулаке простыню и прижимался, насколько это было возможно, спиной к молодому человеку. Последний же, стиснув одной рукой спинку кровати, намеренно сдерживал темп, входил и выходил из него с медленным мазохистским удовольствием, изредка наблюдая за собственными действиями. Он слизывал теплые бисеринки, выступившие на разгоряченной коже мечущегося юноши, и оставлял на ней поцелуй за поцелуем, выпивая ее неповторимый запах. Его черные глаза творили колдовство древнее, чем мир, в который он явился по воле судьбы. Тем не менее, едва ли Чжонхён намеревался мучить Ки до полного изнеможения, как сделал бы это в любой другой день, поэтому вскоре вышел из него и перевернул выдохнувшегося, но все еще не удовлетворенного, юношу на спину. С трудом соображая, где находится, Ки открыл покрасневшие глаза. Прохладный воздух тут же приласкал их, успокаивая угнездившееся в них жжение. — Не плачь, котенок, твои слезы стоят тысячи драгоценных камней этого мира. Не разбрасывайся ими так просто, — Чжонхён слизал соленые капли с его щек. Ки слабо оттолкнул его, силы его почти покинули. Черная тень за спиной молодого человека всколыхнула воспоминания в его опустевшей голове. — Иди сюда, — усевшись у спинки кровати, Чжонхён подтянул юношу к себе и снял с него чары. Ки послушно сел на его колени, изможденно прислонился лбом к его горячему плечу. Ловкие пальцы ласково прошлись по его позвоночнику, ладони с нажимом погладили поясницу, провели по животу, поднялись к груди, и вот он со свистом бессильно втянул воздух — крик затерялся где-то в судорожно сжавшемся горле. Семя вышло из него с движением его собственной руки и вытянуло за собою лихорадочную боль, зато уверенный росток уже делил место с деятельной золотистой искоркой, живущей в нем. Чжонхён мягко провел ладонью по влажной щеке, стирая с нее капельки, и Ки слепо потянулся к его губам. Его сердце постепенно входило в свой привычный ритм, с изумленным любопытством изучая нового соседа, дыхание выравнивалось вместе с нежными поцелуями, а глаза силились открыться, но безуспешно. Перед тем как под тяжестью нового груза уплыть в беспамятство юноша сумел разлепить веки и бросить последний взгляд на человека, в чьих объятиях он полусидел-полулежал. Его не удивила серьезность на красивом, абсолютно безупречном лице, она скорее успокоила его бессознательную тревогу. А затем, будто удовлетворившись увиденным, юноша уступил счастливой черноте забытья. Чжонхён поднял его безвольную руку к губам и в поцелуе надолго приник к испачканным пальцам. Он просидел с ним на руках до тех пор, пока первый масленый луч не упал на кровать, с шипением растворив клубившуюся по ней тьму. Тогда с упрямой неохотой он уложил спящего Ки на кровать. Рассвет собственнически обогрел шелковистую кожу и прогнал с нее ненавистное серебристое сияние ночи. Пока молодой человек облачался в свое новое одеяние, возникшее взамен старого, время от времени он бросал требовательные взгляды на обнаженного юношу, словно оттягивая момент расставания. Но тот неизбежно наступал. Туман испуганно ворчал по углам, зовя своего хозяина в убежище. Чжонхён знал, что нужно спешить, пока мгновение не ускользнуло сквозь пальцы, а слабая человеческая природа, все еще не покинувшая его дух, вопреки воле приковывала его взгляд к юноше. Для него был важен каждый вдох, каждое едва заметное движение глаз. Ки больше не походил на создание луны, на одного из его детей, теперь он сиял теплым притягательным светом, полным солнечной жизни. Перед самым уходом, молодой человек осторожно вынул пресловутое кольцо из соска юноши и оставил на его груди нежный цветок. «Сам проколол, говоришь», мысленно адресовал он дремлющему Ки смешок. Его мальчика раз за разом обводили вокруг носа, и он собирается разобраться со всей шайкой этих лгунов и воришек. Никто не уйдет из его силков живым. Юноша распахнул веки ровно тогда, когда последний темный завиток испарился из комнаты. Он рассеянно огляделся, зажмурился от боли в макушке, проигнорировал характерное тепло меж ягодиц и, заметив свиток на подоконнике, тут же его схватил, как утопающий хватается за соломинку в необъятном море недоговоренностей и обмана. Казалось, ему не было никакого дела до своей наготы, больше его интересовал таинственный рулончик бумаги, исходящий столькими знакомыми запахами. И поверх всех ложился отчего-то возбуждающий запах Чжонхёна. Отбросив последнюю мысль за ненадобностью, Ки с присущей ему нетерпеливостью сорвал ленту и развернул дорогую бумагу. С шершавой поверхности на него глядел… он сам. Ки восхищенно затаил дыхание, смотря на то, как мягко карандашная линия вырисовывала черты его лица, как дерзко умело зачесанная челка ложилась на его лоб. Его глаза, воссозданные по памяти, казались абсолютно живыми, в них виднелся огонек непокорности. Линия губ капризно изгибалась даже в улыбке. Только одна деталь с головой выдавала в авторе рисунка Чжинки. Старший брат любил наблюдать за тем, как при улыбке на его щеке появлялась незаметная ямочка. Еще в школе, делая наброски, Чжинки всегда пририсовывал вторую ямочку и другой его щеке. Юноше была непонятна эта маниакальная страсть, а сам Чжинки втайне собирал его улыбки в воображаемую шкатулку, поскольку каждая была подобна редкому цветку и, если появлялась на лице Ки, то только в присутствии братьев. Вот и теперь на его чрезвычайно красивом лице красовались две очаровательные ямочки, придающие ему весьма оптимистичный и слегка непокорный вид. Без сомнения, самодовольно заключил Ки, это одно из лучших творений старшего брата. Вместе с тем, он никак не мог поверить, что способен так выглядеть. В одно и то же время это был и он, и кто-то иной, обладающий его лицом, несомненно, невероятно красивым, но казавшимся незнакомым. Он метнулся к своему сюртуку, вечером в усталости брошенному на креслице, и вытащил из кармана карандаш. Держа в одной руке свиток, в другой — огрызок карандаша, Ки с надеждой глядел на оба предмета, словно ожидая, что они отворят какое-нибудь чудо. Но чуда, безусловно, не последовало, и юноша разочарованно выдохнул, однако тут же взволнованно подпрыгнул. Вновь метнувшись на этот раз к огарку свечи, он довольно неловко повозился со спичкой, поскольку пальцы отчего-то дрожали, после чего фитиль расцвел сиротливым лепестком огня. Весьма примитивный способ спрятать слова, не предназначенные для других глаз. Молоко, что может быть проще. В этот момент подозрения в его голову даже забраться не посмели. Возбуждение и азарт захватили юношу. В самом уголке свитка, в месте, которому редко уделяется внимание, над уютным огоньком проступило всего одно слово. И лишь теперь обнаружил непривычное для одинокого утра отсутствие на себе одежды.