Часть 11.1
6 апреля 2021 г. в 05:16
*Три года назад, восьмой класс. Возраст — четырнадцать лет*
На дворе конец сентября. Я сидел один в пустом кабинете и наблюдал за летающими птицами за окном. Учебные часы уже закончились, но я остался на дополнительные занятия, чтобы подготовиться к предстоящей, в следующем месяце, городской олимпиаде по физике.
— Ты уже закончил? — в кабинет вошла слегка полная дама и обратилась ко мне. Я посмотрел на нее и утвердительно кивнул, — Ну, давай проверим.
Лариса Юрьевна — преподаватель физики — подошла к парте, за которой сидел я, и взяла в руки мою тетрадь. Пристально рассматривая варианты моего решения и окончательные ответы, она, время от времени, слегка кивала головой.
— Ну что ж, молодец, — спустя некоторое время произнесла физик и немного наклонила голову на правый бок. Отдав тетрадь в не в руки, она подошла к своему столу, немного покопалась среди бумаг и вытащила небольшой потрепанный задачник, — Можешь взять домой, почитать, порешать что-нибудь.
Я поблагодарил и стал складывать свои вещи в рюкзак. Попрощавшись и выйдя из кабинета, в коридоре меня остановила завуч.
— Ковалев, — она грозно посмотрела на меня, — Что у тебя за внешний вид? Ты так на занятия пришел?
Я мельком оглядел себя. Вместо белой, аккуратно заправленной и застегнутой на все пуговицы, рубашки на мне красовалась темно-зеленая, в крупную синюю клетку, распахнутая настежь. Под ней футболка с изображением значка группы «Linkin Park». На ногах — прямые черные джинсы, с отвернутым низом по самую высшую точку щиколотки, и завышенные, классической расцветки, вэнсы.
— Да ладно вам, — игриво улыбнулся я, — Главное же не внешний вид, а успеваемость.
В этот момент на другом конце коридора, позади завуча, показался кто-то из учеников. Я пригляделся, а затем улыбнулся и вскинул кисть верх в знак приветствия. Это был новенький. Он перевелся к нам с начала этого учебного года, в параллельный класс, но я уже успел с ним немного познакомиться. По факту я знал о нем только три вещи: его зовут Кирилл, он любит баскетбол и он приехал с соседнего города. При нашем первом общении он постоянно смущался и краснел от моих нескончаемых дружелюбных вопросов. Меня это немного забавляло.
Парень робко улыбнулся и ответно помахал мне рукой. Заметив, что я с кем-то переглядываюсь, завуч развернулась в пол оборота, дабы узнать кто там.
— Ещё один такой! — недовольно произнесла женщина.
Не теряя момента, чуть заметно хихикая, я пулей кинулся к двери, ведущей на лестничный спуск. Ну, а что? С этой мадам никто не хочет вести диалоги — нудная она какая-то, все время, даже по незначительным мелочам, читает нравоучения и мозг весь съедает маленькой ложечкой. Даже некоторые учителя закатывают глаза от ее разговоров. А Кирилл далеко стоял, так что успеет скрыться с поля ее зрения.
В приподнятом настроении я спустился с четвертого этажа, взял с раздевалки свою ярко-желтую ветровку, натянул ее на себя и, засунув в уши наушники-вкладыши, покинул здание школы.
Моя школа находится недалеко от дома, поэтому я хожу пешком, через задний двор учебного заведения.
Проходя мимо боковой части здания, сквозь наушники, я услышал глухой хлопок и следом увидел тройку парней, спешно удирающих с территории школы. На вид, со спины, они были моего возраста, плюс-минус год. Я не придал этому значение и лишь непонимающе пожал плечами.
В небольшом пристрое школы располагалось подсобное помещение. В нем, и около его небольшого крыльца, всегда хранился всякий хлам: никому ненужные пережитки прошлого, на вроде бюста Ильича и старых порванных учебников, какие-то стройматериалы, а также разного рода садовые принадлежности — лейки, грабли, и т.п. Все это запиралось на толстенную, но старую деревянную дверь. В принципе, кому это все надо будет?
Когда я завернул за угол я насторожился. Дверь в кладовку была настежь открыта и из помещения выходили слабые, еле заметные, клубы дыма. Я ускорил шаг. Приблизившись и встав напротив дверного проема, я обомлел от увиденного. Весь дальний угол поглотило пламя и уже доставало чуть ли не до самого потолка. Я стоял и, с ужасом в глазах, наблюдал как огонь медленно перекидывается с одного предмета на другой и делался все больше и больше. Я чуть было не запаниковал, но вовремя взял себя в руки. Я метнул взгляд на стоящие рядом с входом различные тары, схватил канистру с водой, открутил крышку и выплеснул содержимое в сторону огня. Но, вместо того, чтобы хоть немного угаснуть, огненная стихия вспыхнула еще сильнее и что-то там лопнуло. От неожиданности я отдернулся назад, не удержался на ногах и упал. Что бы сильно не удариться я машинально выставил руки назад и выпустил из них канистру, от чего облился её содержимым. Я поднес к носу свой промокший рукав, понюхал и тут же отдернул руку, сморщив лицо. Это была не вода. А ацетон.
— Блядь! — негромко выпалил я, — Надо сначала думать, а потом делать! Какой дебил вообще оставил это без присмотра?
Я поднялся с земли и краем глаза заметил парня в нескольких метров от меня. Кирилл растерянно стоял и, с широко открытыми глазами, уставился на меня. Я крикнул ему, чтобы он позвал кого-нибудь из работников школы. Кирилл легонько закачал головой, а потом убежал за угол. Я метнулся откидывать куда подальше остальную тару у входа, на всякий случай. Черт его знает, что там еще хранится.
Пожарная служба прибыла быстро. Пока бригада тушила воспламененные участки, меня и Кирилла допрашивала завуч. Не добившись ничего толкового от наших слов, она отправила нас домой. На следующий день я без опаски пошёл в школу.
На последнем уроке директриса лично заглянула к нам в класс и увела меня с собой. Проходя в ее кабинет, я увидел свою маму, сидящую на стуле за большим столом, а рядом с ней немолодого мужчину с усами. Они обеспокоенно говорили о чем-то. Заметив меня, со мной поздоровались, представились и предложили присесть. Этим мужчиной оказался следователь.
После того как потушили огонь в помещении, стали выявлять причины возгорания. Утром, приехавшая инспекция, установила, что это был поджог — проводка была цела, а замок на двери был вырван. Умышленный или же от неосторожного обращения с огнем — не важно. Если бы пожарные не подоспели бы вовремя, то огонь переметнулся бы в столовую, а потом стал бы подниматься выше. Это все мне рассказал усатый дядька. Мама молча сидела и смотрела на меня потухшими глазами.
— Подождите, — я прервал следователя, — Вы считаете, что это сделал я? Вы можете спросить новенького из «А» класса, Кирилла, он подтвердит, что это не я сделал. Он видел меня.
— Мы говорили уже с ним, — скрестив руки на груди и опершись ими на стол, ответил мужчина, — Только вот, он говорит, что видел, как ты что-то вылил в огонь, от чего тот стал сильнее. Что ты делал до, он не видел. Да и ваш завуч, Светлана Николаевна, утверждает, что от тебя пахло ацетоном. Мама твоя тоже это подтвердила…
— Но это не я! — я попытался возразить, слегка повысив голос. Мужик лишь усмехнулся.
— Знаешь сколько людей так говорят, хоть и являются преступниками? Каждый второй. Все улики против тебя. Мне, на самом деле нет дела — признаешь ты вину или нет. Наказание не я буду выбирать. Но, если бы пострадали люди, то это уже была бы уголовная ответственность. Так что думай, пока время есть.
Затаив дыхание, я выслушал что мне говорят и по моей спине прошел мерзкий холодок. Я был шокирован заявлением. Я не мог ничего сделать, чтобы отвести от себя подозрения, а мои слова расценивались как попытка увильнуть от ответственности. Мне не хотели верить. Более того, я абсолютно не понимал, почему Кирилл рассказал о случае не в мою пользу, почему он так подставил меня, ведь я ему, ровным счетом, ничего не сделал. Я был готов провалиться сквозь землю и затаиться.
Хоть мама и говорила, что она верит мне, но её поведение явно показывало противоположное. Как же это больно: смотреть на человека, а в его глазах читать разочарование!
«Всегда поддерживающая и защищающая меня от всех невзгод, моя драгоценная мама, прошу — не отворачивайся от меня, я не выдержу этот удар!»
Всю следующую неделю я был как на иголках. Иногда я замечал, как на меня кидали косые взгляды и слышал, как шептались за моей спиной: «Посмотри, это он хотел спалить школу», «Никогда бы не подумал, что он способен на такое. Что еще от него ожидать?», «Надо бы держаться от него подальше». Многие учителя стали строже вести себя со мной или несправедливо игнорировали. Я все чаще слышал упреки в свою сторону, не только за внешний вид, но и за какие-то мелочи, которые многим прощались. От меня отвернулся весь класс, кроме моей лучшей подруги — одноклассницы Лены. Она назвала меня смельчаком и продолжала вести себя как обычно. Мне не нравилось, что она тоже считала, что это сделал я, но в её поддержке я нуждался как никогда прежде.
Дома была не менее угнетающая обстановка. Мои отношения с отчимом и так были не дружескими, даже партнерскими назвать язык не повернется. Сергей Павлович строгий и дисциплинированный мужчина — он военный офицер и для него я был легкомысленным щеглом, не знающим всей соли жизни. Он называл меня исключительно полной формой моего имени, а когда говорил со своей женой можно было услышать «твой сын» или «этот». Он вечно ставил себя выше — считал, что умнее меня, что все делает лучше меня. К чему бы я не прикасался, он постоянно твердил, что я делаю это не так, как надо — не так, как делают это «нормальные» люди. Я терпел. Если для моей матери это — лучшая кандидатура, то пусть так оно и будет. В конце концов, я же не собираюсь всю жизнь с ними жить в одной квартире.
Мама до последнего скрывала от своего мужа случившиеся в школе. Когда же к нему, для разговора, пришли органы опеки, он спокойно с ними разговаривал, нейтрально, а в некоторых вещах даже положительно, отзывался обо мне, что меня приятно удивило. Но после их беседы меня настиг ад. Сначала он крикнул, назвав меня щенком, и отвесил смачную пощёчину, в тот момент я думал, что от удара у меня сломалась челюсть и что я оглох на левое ухо. После он схватил меня за волосы и начал таскать чуть ли ни по всему дому, швыряя об стены и обзывая меня «позором матери» и «уголовником», попутно рассказывая, что с «такими» делают у них в военной части. Было обидно, больно и страшно. Помимо страха за свою жизнь я переживал за свою младшую сестру, которой всего-то пять лет. Она все видела и, вместе с криками отчима, я слышал её истерику, хоть мама и пыталась её успокоить. Она рыдала навзрыд и своим тоненьким голоском просила своего отца перестать. Я чувствовал, что ей тоже было страшно. Когда же отчим остыл и оставил меня валяться на полу, мама, со слезами на глазах, бросилась ко мне и стала утешать. Она тоже была напугана. Я не держал зла на нее за то, что она не попыталась остановить Сергея, ведь в таком случае она бы попала под горячую руку, а это я бы уже не простил ему никогда. Да и сильных телесных увечий я не получил — только разбитая губа, пара синяков и ссадин.
Настал день «икс». Вместе со своей мамой я готовился к заседанию комиссии по делам несовершеннолетних — КДН. Это почти тоже самое, как суд, только более упрощенное и длится быстрее. Тут так же тебе предъявляют обвинение, выслушивают твои оправдания, учитывают все обстоятельства и выбирают меру наказания. Только КДН — это мягкая форма судебной инстанции, которая назначается для подростков, чьи проступки приравнены к административным.
Мы пришли немного раньше назначенного времени, но члены комиссии были уже в сборе и заседание решили начать сразу же. Я зашел в кабинет. У окна, за одним большим письменным столом, сидели директор моей школы, завуч Светлана Николаевна, женщина из опеки, которая приходила к нам домой, тот же усатый следователь и незнакомая мне женщина. Со мной поздоровались и пригласили сесть на стул, стоящий посреди комнаты, напротив стола, а мою маму попросили присоединиться к ним за стол. Я занервничал еще сильнее. Сидящая по середине незнакомая мне женщина, начала задавать вопросы о моей успеваемости и моем поведении в школе, о том знаю ли я почему я тут нахожусь, хочу ли я признать свою вину и сожалеть. Я старался спокойно на все отвечать, но признаваться в содеянном отказывался. Тогда женщина ознакомилась с моими характеристиками, принесенные школой, органами опеки, моей мамой и нашими соседями по подъезду.
— В целом отзывы положительные. Что скажете, коллеги? — обратилась женщина к сидящим за столом.
— Наказать по всей строгости! — уверенно заявила Светлана Николаевна, — Ковалев ни кружки, ни секции не посещает, в мероприятиях школы участие не принимает. Школьные дисциплину и правила иногда позволяет себе нарушать, внешнего вида совсем никакого! А еще шуточки отпускает на уроках и фамильярничать может!
«Ну ты, Светка, и мразь, — подумал я про себя, — По всякой мелочи готова меня расстрелять!»
— Ну-ну, не горячитесь Вы так, — директриса, с доброй улыбкой на лице, посмотрела на завуча и положила на ее плечо руку, — Алексей у нас просто очень увлечен учебным процессом, в олимпиадах даже участвует. Мальчик, конечно, бывает ершистым и балуется иногда, но это нормально — возраст у него такой сейчас.
— Поджог — это не обычное баловство! — не унималась все завуч, — Я за справедливое наказание без поблажек! Он даже все еще не хочет признаваться в своём поступке!
— Хорошо, — после недолгого молчания вновь произнесла женщина по середине, — Тогда я предлагаю поступить так: на учет в детскую комнату полиции мы его не ставим. Но. В профилактических целях я предлагаю направить его в лечебно-оздоровительное стационарное учреждение на минимальный срок пребывания.
Завуч состряпала недовольную физиономию, недолго подумала и согласилась.
— Это что же? — я округлил глаза и уставился на говорящую, — В психушку что ли? Да кто же согласится на такое?!
— Ну, смотри. У тебя два варианта. Первый — мы ставим тебя на учет в полиции. Каждый месяц ты должен будешь посещать участкового и отмечаться, тебя будут спрашивать о любых преступлениях, совершенных на твоем районе. Если будешь примерным и ничего больше не натворишь, то с учета тебя снимут. Но запись, что ты находился на учете, останется с тобой до конца жизни. На некоторые профессии с такой записью не берут работать. И так же каждый месяц органы опеки будут навещать вашу семью в качестве проверки условий твоего проживания. Второй вариант — мы передаем тебя на поруки школе и твоим родителям, но в целях профилактики твоего дальнейшего поведения ты ложишься в диспансер на три месяца. Лечить тебя там ничем не будут, карточку, как на психически нездорового, не заведут. Информация, о том, что ты там лежал, никуда не поступит. Вот и выбирай.
Что тот, что другой варианты мне казались жутко постыдными. Я хотел забиться в угол от безысходности и плакать от страха за свое будущее. И все же мне пришлось выбрать из двух зол лучшее. Прерогатива ходить всю жизнь с клеймом незаконопослушного гражданина меня не радовала, поэтому, проглотив ком в горле, я уже мысленно готовился к медленному разложению моего психического здоровья. Не просто так же говорят, что здоровый человек, попадая в психушку, вернется от туда уже не здоровым.
— А как же учеба? — поникши поинтересовался я, — И у меня олимпиада скоро по физике.
— И думать не смей о олимпиадах! — снова стала возникать Светка, — Еще не хватало, что бы слухи разные о нашей школе поползли!
— Да ладно Вам, какие еще слухи? Они и так уже ползут из всех щелей, — директор снова ринулась защищать меня, — Думаю, мы сможем договорится на счет твоего участия на олимпиаде.
— Хорошо, тогда мы сейчас составим направление в диспансер и постановление о нашем решении. Через десять рабочих дней оно вступит в силу. Мама твоя должна остаться для подтверждения, а ты можешь быть свободен. Только не убегай из дома, а то решение придется поменять.
«Ага, бегу и спотыкаюсь. Куда бежать то мне? С разбегу и с крыши? Или может в лес, на встречу дикому медведю? Да это, наверное, и то будет гуманнее, нежели психбольница…»
В полной растерянности я вернулся домой один, лег на кровать, уткнувшись лицом в стенку, и тихо пустил слезы. Они стекали из моих глаз, скатывались по щеке и падали на покрывало, оставляя мокрый след. Я не заметил, как уснул.