Верни мне небеса

Если у Ивана были бы в комнате часы, он узнал бы интересную вещь о том, что спит уже более десяти часов. И хотя внутри нечто раздражительное пищало ему, что пора вставать, Падший только поудобнее располагался в постели, наслаждаясь чистотой, теплом и спокойствием. Его никто не беспокоил. Грех не воспользоваться возможностью отоспаться в уютной комнате вдоволь. Но, увы, это не могло продолжаться вечно. Ангел уже где-то полчаса лежал, наслаждаясь тишиной, отдалённо понимая, что сон постепенно сходит с него. И мысли начали приходить ему в голову. Наверное, только сейчас разум просыпался, иначе как объяснить то, что десятки вопросов забились птицами в его голове? Иван по-настоящему осознал, что кругом творится абсурд. Его забрал из темницы демон. Один из тех самых демонов, что причастен к событиям на площади (по мнению его, весь демонов род был виноват в тот день). Поныне он живёт в его доме и спокойно спит в постели. Что… происходит?.. Вчера демон касался его и Иван ничего не сказал, будто вовсе не ощущает отвращение… Абсурд! Неужели тогда им двигала усталость? И он смирился с тем, что находится здесь под покровительством этого подлеца?.. «Он был добр», — шептал голос в голове. «Он такой же, как и они. У них не существует слово „добрый“!» — кричит другой. «Он подал мне хлеб, когда все отвернулись…» — смущённо оправдывался первый. «Ты — самоубийца во плоти! Ты не принял помощи от Ангела, благословения божьего, боясь оказаться в его подчинении; и что теперь? Ты в рабстве демона! Самоубийца!» Голоса стихли. Падший глядел перед собой и не мог ни о чём думать: голова внезапно содрогнулась в приступе боли. Неужто виной тому реальность? Как мог просчитаться Падший? Почему избрал самый сложный путь, позволив завладеть собой демону?.. «Сентиментальный ублюдок, — слышна усмешка сквозь боль, — наивный глупец! Подкупила тебя расчётливая помощь! Тронула за душу! И где ты теперь? Рабство Ада!» — Замолчите! — умоляет Ангел, сжимая тесно зубы. Но говор становится ещё громче: каждое слово причиняло неописуемую тяжбу! Как вдруг! Скрип двери. И черти в голове разбежались по углам разума, как тараканы. — Наконец-то, — вздохнула служанка Наталья. Её Падший узнал по голосу, будучи не в силах посмотреть на одну из «них». — Ты проснулся. Завтрак остыл, но мы разогреем. Тебя одеть? Накинь халат. Тебя ждут процедуры и лекарь. Ты выглядишь просто ужасно. На её слова Иван только пожал плечами, не отрывая глаз от потолка. Он чувствовал блаженную тишь внутри себя. Лень охватила всё тело, даже пошевелить губами — непосильная ноша. И кажется, его состояние Натали понимает по-своему. Он слышит, как быстро стучат её каблучки в его сторону, как шуршит платье с иголочки. Чувствует холодную ладонь на лбу, но не двигается. Нет нужды. — Этого мне не хватало! — зло шипит девушка, одёргивая руку от чела, точно то есть раскалённый уголь. — Ты просто полыхаешь! Дьявол, за что мне это? Ангел улыбается этой фразе. Ему невольно смешно от неё, когда он вспоминает себя, сущего фанатика; как он говорил о силе божьей, о том, что Отец его непременно спасёт, о благосклонности… Но сейчас это просто смешно. Ошибка. Заблуждение. Это самая искренняя улыбка за всю его жизнь. Он чувствует на себе тяжёлый взгляд, кой пронизывал до самого дна души. Слышен искристый бой колокольчика и её смутный голос… Она горячо что-то шепчет в сторону, вновь касаясь его лба. Но Иван ощущает усталость. — Сколько пальцев?.. — слышит он мужской глас. — Пульс?.. Зрачок реагирует?.. Что болит?.. Вы слышите?.. — проносятся вопросы один за другим. — Нам шею свернут, если он не ответит… — сдавленно произносит она. — Слышу, — весело шепчет Ваня, невольно улыбаясь. Как забавно он сейчас себя чувствует! Каким же был он фанатиком! Смех! И сейчас он воистину прозрел! Глупость фанатизма! «Пальцев сколько?» — «Три?» — «Какой цвет?» — «Красный…» — «Сколько всего кругов Ада?» — «Я не знаю этого…» — «Что вы испытываете?..» — Голод, — отвечает Иван, переведя глаза на нового гостя. Тот кажется немного мутным, а может, это всего лишь бред, но стоило Ангелу подметить что-то, то тут же это расплывалось в воздухе, мгновенно угасая. Этот демон — старичок с седой бородой и золотым пенсне, цепочкой, что тянулась прямо в чёрный камзол — держал его руку, своими сухими пальцами с твёрдыми когтями щупая пульс. Откуда он взялся — Падший не мог сказать. — Вот и ответ такому состоянию, — облегчённо говорит, видимо, лекарь. — Вы нас напугали… Нельзя же так, в самом деле… шутить. Ивану неожиданно стало совестно. Осознание реальности как будто сейчас ощутилось его существом. То, что он мог видеть до этого, могло оказаться сном, но так ли это — сказать он не мог, не успел. Вновь заболела голова; всё тело дрожало и потело; хотелось хоть что-нибудь проглотить или выпить — замутило. Словно по волшебству, он чует незнакомый, но приятный запах (а ведь когда-то ему нужна была только духовная пища!). Он видит глаза Натальи — там беспокойство. И чувствует нечто незнакомое, тоже приносящее благоговение. Это была лесть. Смешно! Демонесса схватилась за небольшую тарелку, собираясь кормить его прямо вот так, с ложечки. — Я сам могу, — ласково говорит Ваня, когда приливы тошноты усилились. — Я хочу один. Кажется, что и не проходит секунды, как все исчезают. И Падший может спокойно есть, хоть и слабость тела давила ему на грудь. Мысли его путаются, как и ощущения. Желания тела повелевали им. Ему хотелось есть — большего не нужно. И он вкушал еду, находя это самым прекрасным на свете. Он наслаждался минутами, когда боль в голове стихала, тошнота отходила. Но жар в теле пробивал его всего, озноб вызывал нетерпеливую дрожь, холод накатывал на него вновь и вновь. Он насытился. Но полное облегчение не приходило, даже наоборот, ему стало тяжелее. Он лёг обратно — тело закололо. Чувства стали мучительны ему: они сменяли друг друга слишком быстро и без предупреждения! Он искал облегчение во сне, но находил страшные мысли. Они давили на него непосильным грузом. Сердце кипело. Голоса опять запели хором. «Самоубийца!» — «Падший!» — «Нечестивого вон с небес!» — «Какой же ты Ангел, раз находишься в человеческом теле?» — «Приятно быть рабом?» — «Цепь иногда жмёт очень сильно…» — «Говорят, что верёвка спасти может!» — «Какая лучше смерть?» — «Раб!» — «Самоубийца!» — Замолчите! — кричит он и хватается за голову. Но они опять кричат! — «Гори в Аду!»

***

Гилберт не успел затворить двери в собственный кабинет, как к нему ворвался демонёнок на побегушках. Он задыхался, пытался сказать кое-что вразумительное, но ничего у него не выходило с толком! У Байльшмидта терпения всегда мало на такие глупости. — Я только с собрания Пяти; у меня много дел и я не желаю тратить время зря, — дерзко отчеканил Демон, собираясь выпроводить надоедливого гостя. — У меня есть свои планы насчёт… — Господин, прошу… — в конце концов выговаривает в волнении демонёнок, хватая чёрный рукав одежд. Гилберт ошарашенно глядит на эту решительность. — Вас лекарь просит прийти… Падший наконец проснулся и… — Да, я просил доложить, но я буду по… — Нет-нет! Это срочно! Это касается вашего нового заложника… — Я предпочитаю слово «гость», — вставляет Демон. Но упрямство всегда робкого демонёнка всё-таки разжигает в нём участие. Байльшмидт с удивлением замечает, что этот мальчишка пустился совершенно в другую сторону от комнаты лекаря. И ему приходится следить за ним, переполненного волнением беса. И некоторая догадка посещает вмиг оледеневший ум… Дверь в комнату настежь растворена. На звук шагов демонёнка выскакивает бледная Наталья (это было диво дивное, предвещающее беду). Её белые как мел губы дрожат, глаза бегают по лицу альбиноса. Терпение его кончается. — Мой Господин! — громко вскрикивает демонесса, вцепившись холодной рукой в чужую длань. — Знайте, что это мы сами никак не подозревали… Она тащит Гилберт в комнату. Немая сцена изображается в помещении. Взгляд сразу переходит на самое видное место — кровать. Там лежал Ангел. Гилберт подходит ближе и глядит почти в упор, наконец поняв, что происходит. — У него горячка, — выдыхает лекарь, озвучивая мысль Байльшмидта. Иван беспокойно и тяжело дышал, морщил лоб, хватался руками за сбившееся одеяло, что-то приговаривал и неразборчиво бормотал. Бывало, он вскрикивал — в эту секунду всё его тело изгибалось и дрожало, мучения выражались на лице, руки отрывались от одеяла и словно искали что-то по сторонам. Подсвечник на прикроватной тумбе жалобно скрипнул и упал на пол, но ни один из присутствующих не обращал на это внимание. — Замолчите! — вполне чётко вырывается из трясущихся уст. — Ра… Нет! Самоуб… Я… Замолчите! — вновь жалобно кричал Падший, поражая всех вокруг своим состоянием. Гилберт сжимает свою переносицу, отчаянно пытаясь думать при очередном крике, хоть и волнение тревожило его. — Что мы можем сделать? — спрашивает он лекаря. Тот же оценивающе глядит на больного. — Ничего. Человеческие болезни почти никогда не встречаются у нас. Мы знаем их только теоретически. Я бессилен. — Остаётся только ждать, — лепечет Наталья, закрывая глаза пальцами. — Ох, это невыносимо! — Его кто-то отравил? — Нет, исключено. Скорее это из-за его ужасного образа жизни… Я изумляюсь ему! Он должен был умереть раньше в катакомбах, но жив до сих пор. И стоило ему оказаться в тепле, как тут же тюремное заключение дало о себе знать… Ничего не понимаю! Человеческое тело — целая наука! — Господин Байльшмидт, — теперь спокойно обращается Наталья, осторожно касаясь его плеча. — Что нам делать?.. Демон не сразу отвечает. Его более занимал больной, чем эти декоративные зверушки, не умеющие без команды ничего предпринять! — Раз остаётся только ждать, то выходите отсюда. Принесите сюда мой стол и бумагу… — обманчиво шепчет альбинос. Но в следующий миг взрывается. — Доверять вам что-либо бесполезно! Живо! Иначе все вы будете сварены в масле заживо! Не испытывайте моего терпения! И прислуга разбежалась, точно мелкие жучки при свете.

***

Заполнять бумаги, думать об оснащении армии оружием, считать затраты, искать союзников — это представлялось невозможным в этой комнате. Как можно думать о чем-то другом, нежели об этом больном?! Вскрик. Обрывок фразы. Рыдание. Проклятья. Затишье. Всё это чередуется тысячу раз, продолжая издеваться над Демоном. Он не выдерживает — бросает письма на бюро. Поворачивает голову в сторону Падшего и вздыхает. Тот опять бормочет несусветный бред. Ничего лучше в голову не приходит: Гилберт берёт свой стул, опускает его рядом с постелью, садится на него и замирает, холодно наблюдая за чужими мучениями. В другой бы день, быть может, он даже бы наслаждался таким видом, но не здесь и не сейчас. Этот Ангел нужен был ему для более высших целей. — Нет… — бормочет больной, снова ища ладонью спасения. — Прошу, нет! И что же видел в этот момент Падший? Кому он говорил «нет»? Гилберт неосознанно прислушивался к этому бреду, ища какой-нибудь смысл. Он не думал, что сегодня ему не удастся в нормальной обстановке рассказать свой сюрприз Падшему. Эта проклятая горячка всё испортила и может отнять у Байльшмидта козырь в рукаве. Он был недавно в одном заведении. Разговор обоих пьяниц сильно заинтересовал его и он прислушался. Говорили о Падшем. Удивительно, как воспринимали его теперь! Отродье, подстилка, божья тварь, кукла… — это далеко не всё. Эти уроды до конца не понимали самого главного, то есть того, что разглядел Гилберт при самой первой встрече. Даже проницательный и такой же обученный рассчитывать выгоду Эрж увидел только обложку. Свой замысел Байльшмидт хранил в себе и лелеял. И его одобрили. А когда настала пора воспользоваться им, то выясняется, что козырь может исчезнуть. — Хочу умереть! — захлёбывался рыданиями Падший, не переставая метаться. — Прошу, не надо! Прекрати! Что же видел он? Чего так боится? Почему просит смерти? — «Нет, он не так слаб, как кажется, — усмехался Гилберт своим мыслям, — он был рождён для этого. Но рождён не в той шкуре. Как и я когда-то…» Байльшмидт испуганно вздрагивает, когда в его ладонь вцепилась чужая. С замиранием сердца он глядел на ту, ощущая до жути сильную хватку. Казалось ему, будто его кость сейчас треснет. И вновь усмешка тревожит его лицо. «Не так слаб, каким хочет казаться!» — с торжеством говорит он про себя. — Тебе рано пока умирать, Ангелочек, — как можно нежнее шепчет Гилберт, убаюкивающе оглаживая мокрый лоб. — Хотя такие как ты живут вечно, не так ли? Забудь свою боль… Я знаю способ отпустить её, Ангелочек. Я понимаю, ведь когда-то сам не знал, какой путь выбрать… И теперь я здесь — на своём месте. Гилберт наклоняется к беспокойному лицу, чувствуя горячее дыхание на своих губах. Падший в очередном порыве боли сжимает до хруста запястье, выдыхая обрывки слов. — Я подарю тебе Её и Небеса, Ангелочек… Если ты будешь со мной.— Байльшмидт улыбается, лаская мокрые от слёз скулы Ангела, любуясь красотой его и мучениями… Как они шли к его личику. Хватка становилась сильной, иногда ослабевала, а он всё наблюдал, искусительно шепча все те желания своего сердца и души Ангела тому на ушко, зачастую не замечая, как сам верит в них и страстно желает.

***

Раскрыв глаза, Демон оглядывается по сторонам. Увидев всё такое же тёмное окно, неубранную комнату и разбросанные по бюро бумаги, а главное, Падшего, в ум его возвращались воспоминания вчерашнего дня, вечера и ночи. Человеческий облик имел в себе минусы, как вывел для себя Гилберт. Например, поспав вот так сидя перед постелью, у него ужасно затекли конечности, особенно правое запястье, которое всё ещё было сжато Падшим. Байльшмидт отёр рукой своё лицо, верно, считая, что так проснётся быстрее, и снова взглянул на больного. Но тот спокойно лежал на левом боку, прямо к лицу Демона, прижимая бесовскую руку к своей груди. Гилберт успокоился, когда, ощупав пульс, нашёл, что тот жив. Время ещё раннее, так что он успеет отдохнуть хотя бы пару часов. Но вырывать руку из этих тисков оказалось сложнее, чем он думал. Иван крепко спал, наверное, из-за долгожданного облегчения, однако, его умиротворённый вид располагал ко сну. Нужно было идти, как говорил себе Демон, с сожалением вырывая руку. Падший и не шелохнулся. Тогда Гилберт свободно выпрямился, со скучающим видом глядя на брошенные вчера бумаги. Война войной, но отдых никто не отменял — утешал себя Демон, устремляясь к выходу. Он так и не обернулся на шум одеяла.