Andy LaPlegua – Bridge
Эти тихие барабаны не давили и не раздражали, лишь успокаивали, вводили в состояние транса. Катрина не чувствовала своего тела, это и не было нужно в месте, куда она отправилась по собственной воле. Есть множество способов попасть туда. Самое легкое – смерть. Но такую роскошь Катрина себе позволить пока не могла. Поэтому галлюциногенный напиток Уичоли пришелся как раз кстати. Эти индейцы - те из немногих, кто еще трепетно хранит древние, правильные рецепты своих ядов. Катрина не ощущала своего израненного, больного тела, но вместо этого ощущала собственный разум, она сама стала одним лишь разумом, медленно и спокойно пробиравшимся сквозь жидкую, неосязаемую темную гладь. Вперед. Барабаны стучали, придавая женщине сил, а хор беззвучных голосов лишь бодрил и вселял уверенности. Вперед. Здесь нет места материи и времени, тут все движется и взаимодействует по своим законам, и даже попытка описать происходящее может привести на койку в психиатрический клинике. Впервые Катрина попала в это место еще девочкой, тогда даже не сознавая, где заканчивалось пространство темного, сырого подвала, куда ее отправил хозяин, и начиналось это место. Разумеется, когда Катрина вернется обратно, она этого не будет помнить. Но сейчас Катрина все помнила, все знала и понимала суть происходящего с ней и окружающими по ту сторону тонкой, непроглядной завесы. Голоса шептали ей правду, а она покорно внимала. Не каждый сможет найти верный путь. Дорог здесь как звезд в космосе, они то появляются, то исчезают, каким-то тропам миллиарды лет, какие-то появились только сейчас. Катрина должна была быть внимательной, а вот голоса продолжали шептать. – Вернись, сестра, вернись, пока не поздно, – первый, осязаемый голос защекотал холодную щеку Катрины. Слабый, но гордый, он показался женщине смутно знакомым, поэтому она стала вслушиваться, продолжая двигаться во тьме. – Ты всегда была мне верной сестрой, коей я не являлась. Но послушай меня… послушай сейчас… не ходи туда… не ходи… вернись… вернись… Катрина не ответила, чувствуя, как холодные тонкие как хлопковая пелена пальцы обхватили ее запястье и неуверенно, вяло потянули назад. Другие голоса зашептали громче, в них наконец появились нотки индивидуальности, зародыши серых, неокрепших эмоций. – Зачем она делает это? – Как это глупо! Как глупо! – Идиотка, тебе здесь не рады! Возвращайся назад, пока не стало слишком поздно! – Уже поздно, как ты этого не понимаешь? – Может, она хочет остаться? – Да, останься, останься с нами! Здесь… здесь! – Зачем бороться? Лучше остаться… – Сестра… – Не дайте ей пройти! – Стой! Стой! Стой! – Сестра? Двигаться становилось сложнее, голоса эти окрепли, вцепились в Катрину и норовили повалить, погрести под своим весом. Они продолжали шептать, визжать, умолять, хныкать, бормотать, стонать, хохотать, а Катрина все двигалась вперед. – Сестра… – Оставь меня, Мария, – наконец сорвалось с уст Катрины. Собственный голос был неузнаваем, терялся в общем гомоне и тонул среди сотни таких же бесцветных, мертвых голосов. – Мы были так близки, но связь наша оказалась рваной и рыхлой, как это грустно, – не унимался голос Марии Алонсо, в котором наконец стали проявляться горечь и негодование. – Я погубила себя, так нелепо, так глупо, сестра. Они задушили меня, а потом подвесили на мосту. Наверно, все таращились на меня и показывали пальцами, пока я висела там. Как стыдно, как срамно. Я заслужила, теперь я знаю, но все же… так глупо… – Тебе незачем горевать, – стиснув зубы, пробормотала Катрина, вдруг почувствовав себя уставшей и изможденной. – Ты наконец обрела покой, разве не так, Мария? Если голос Алонсо и ответил что-то, то он просто затерялся в общем оглушительном шепоте, окутавшем Катрину со всех сторон. Она знала, что здесь нельзя останавливаться, иначе гибель и тьма незамедлительно пожрут тебя, но Катрина все же остановилась. Она потерялась. – Здесь тебе не рады, совсем не рады, – ехидничали голоса, вертясь и извиваясь вокруг Катрины как ведьмы в Вальпургиеву ночь. Сейчас Катрина помнила. Помнила свое прошлое, каждый год, день и час, прожитый с бьющимся в груди сердцем. Как черно-белое кино она могла просмотреть всю свою жуткую, искусственно созданную жизнь, в которой все походило на хорошо продуманный спектакль. Здесь не было чувств, их положено оставлять по ту сторону, поэтому душу Катрины не трогала ее жизнь и судьба тех, кто, так или иначе, оставлял чернильный отпечаток на страницах существования самой Катрины. Оно двигалось бесшумно, ведь тут, кроме шепота миллиардов голосов, не было никаких звуков, но Катрина почувствовала чье-то присутствие еще задолго до того, как смердящее дыхание закружилось ледяным вихрем вокруг нее. – Я здесь по своей воле, – обратилась Катрина в пустоту, зная, что оно прячется во мраке, глядит на Катрину жадными, голодными глазищами и все щелкает и щелкает острыми зубами. Оно зашипело, и теперь Катрина отчетливо услышала шелест лап, которые неторопливо переставлялись туда-сюда в кромешной вязкой тьме. Лап, именно лап. Катрина прислушалась и поняла, что не ошиблась. Их было ровно восемь. – Я здесь по своей воле, – тверже повторила Катрина, вглядываясь во мрак перед собой. – Нам незачем тратить силы друг друга. Просто позволь мне пройти дальше. – К-к-кто-о-о.., – раздалось шипение, и во тьме наконец засверкало четыре налившихся алой кровью глаза. В этом месте правят свои законы. Потеряться здесь проще простого, найти верный путь не всегда возможно, но опаснее забрести не на ту тропинку и оказаться на чужой территории. К счастью, Катрина уже догадалась с кем столкнулась, но это еще не значило, что хозяйка здешнего мрака захочет отпускать незваного гостя. – Нет смысла нам бороться с тобой, – Катрина замолчала, пристально вглядываясь в четыре немигающих глаза, – Йорогумо*. – А-х-х-х-х-х, – здесь по природе своей не бывало запахов, но Катрину мгновенно обдало стойким и тухлым ароматом гниения и разлагающегося мяса. То было дыхание Йорогумо, пожравшей за все века своего существования столько человеческих тел, что пересчитать невозможно. Йорогумо выползла из тьмы, ловко переставляя восьмью темными, покрытыми короткими волосками, лапами. На Катрину уставилось белое женское лицо, осунувшиеся острые плечи и обвисшую грудь прикрывали длинные, иссиня-черные волосы. Она улыбалась, оглядывая Катрину со всех сторон, тихо щелкала зубами и подмигивала по очереди всеми четырьмя глазами. – Знаеш-шь, как меня зовут? – Йорогумо нагнулась и с жадностью вдохнула теплый, живой запах настоящего человека. – Знаю, – ответила Катрина. – Я сбилась с пути, не хотела нарочно тревожить твой покой. Прошу за это прощения. – Здесь та-а-ак давно не было ч-человек-к-а. – Дай мне уйти. – Я т-т-ак голодна-а-а. – Йорогумо! Катрина понимала, что бороться с таким древним существом невозможно. Она все же была обычным человеком в месте, совершенно не предназначенном для живых. А Йорогумо слишком стара и проста, чтобы с ней можно было договориться, поэтому Катрина незамедлительно бросилась прочь. Она бежала, если в месте наподобие этого можно было передвигаться быстро, а восемь шустрых лап топали следом, не отставая, стремительно нагоняя. – Глупо, так глупо! – завыли и захохотали голоса. – Ее сожрут! Сожрут! Сожрут! Йорогумо любила человеческую плоть. В этой тьме, помимо голосов, существовало множество тех, кого в нашем мире принято именовать монстрами. Кто-то появился на земле еще задолго до человека, кого-то эти самые люди и придумали, наделив жизнью благодаря силе своей веры и фантазии. Йорогумо обожала мужскую плоть, вкуснее этого для паучьей королевы не было ничего. Но когда ты проводишь во тьме неисчислимое количество времени, забытая, оголодавшая, отощавшая, запах единственного живого человека дурманит с такой силой, что сожрать хотя бы человеческую душу уже сродни божественного вкуса амброзии. Для Катрины тут не существовало ничего, кроме тьмы. Она и не должна была видеть, слышать или ощущать что-то помимо холода и темноты. Поэтому когда рябящую мглу разрезал яркий белый свет, женщина вскрикнула и упала на колени. Над головой ее завизжала Йорогумо, и топот восьми быстро удаляющихся прочь лап сгинул в истерии миллиарда возмущенных голосов. Голоса орали и громыхали как раскаты грома. Возмущались, проклинали и молили. Однако постепенно они успокаивались, затихали, пока Катрина снова не оказалась в беззвучной мягкой тьме. – Из всех тварей, что поселились здесь, ты наткнулась именно на эту мерзость! Мужской голос с легкой иронией прозвучал над Катриной, но она не сразу подняла голову, вслушиваясь в такие теплые и родные ноты голоса человека, которого, кажется, когда-то очень сильно любила. – Откуда ты узнал, что я буду здесь? – тихо спросила она, медленно поднимаясь на ноги и оглядывая неизменную древнюю мглу вокруг себя. – Я и не знал, mi princesa, – рядом с ней раздался голос, словно его обладатель стоял бок о бок с Катриной. Возможно, так это и было, вот только ей не дано было разглядеть хотя бы смутное очертание лица или фигуры спасителя. – Я рада, что ты все еще здесь, Алехандро, – призналась Катрина, устремляя взор во тьму. – Что снова привело тебя сюда, Катрина? – поинтересовался голос Алехандро Кастело, наставника Катрины и того, кого женщина когда-то могла с уверенностью назвать своей семьей. – Мне нужно увидеть ее, – тут же отозвалась Катрина. В мире живых она даже не знала этого, но сейчас понимала, что сдружилась со старой знахаркой и шаманами лишь для того, чтобы пробраться на праздник, где, конечно же, будут подавать напиток, с помощью которого Катрина могла попасть сюда. Порой люди совершают такие поступки, которые называют неосознанными, но на самом деле разум их просчитывает все наперед, предпочитая оставлять хозяина в блаженном неведении истинных мотивов. – Мне кажется, происходит нечто аномальное. Кто-то или что-то нарушило ход вещей, и теперь все идет наперекосяк. Надеюсь, она знает ответы на интересующие меня вопросы. Голос долго молчал, казалось, Алехандро покинул Катрину и оставил ее одну во тьме. И лишь легкое ощущение тепла, сравнимое с трепыханием огонька старой восковой свечи, служило для нее знаком, что Кастело все еще рядом. – Что же, – наконец прозвучал голос Алехандро. – Тогда позволь проводить тебя, mi princesa. В этих местах лучше больше не теряться. Твое присутствие и так вызвало немалый переполох.***
Исправительная колония Райкерс, Райкерс Айленд, США. Доктор Брюс Бэннер незаметно провел указательным пальцем по вороту своей хлопковой, серой рубашки и с огорчением понял, что шея его вся взмокла. Покосившись на свой электронный браслет, безостановочно считавшим его пульс сутки напролет, Бэннер сразу же закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Поводов для тревоги не было, однако сердце его скакало озорную чечетку, а пульс оказался недалек от критического состояния. Ему не нравились закрытые помещения без окон. Это сразу напоминало о тюрьме, вот только на этот раз Брюс действительно оказался в самой настоящей тюрьме. С одним лишь исключением: он мог отсюда выйти в любой момент. Когда единственная стальная дверь протяжно пискнула и со скрипом отворилась, Бэннер инстинктивно поднялся на ноги и оправил прилипшую к спине рубашку. Двое охранников даже не глянули на него, усаживая фигуру в оранжевой форме за стол и приковывая тонкие бледные запястья наручниками. Их оставили одних, хотя Брюс знал, что за пуленепробиваемым стеклом за ними наблюдают, а разговор записывают на камеру. Небольшая комната погрузилась в молчаливую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием вентилятора и тихим перезвоном наручников. – Как твои дела, Улла? – первым молчание это нарушил Бэннер, и его слабый сиплый голос царапнул по впалой щеке девушки. Улла Джонс угрюмо таращилась на свои руки, опустив голову так, чтобы исхудавшее лицо скрывала неаккуратная копна каштановых волос. Ей не нравилось, что Бэннер приходит и пытается говорить о том, как у нее дела или как ее самочувствие. Но в то же время где-то в самой глубине души, Улла была безумно благодарна доктору Бэннеру за это. – Ты похудела, – продолжил говорить Брюс, бросив беглый взгляд на мигающую камеру под потолком. – Тюремная еда не самая полезная, – наконец ответила Улла, невольно сморщив свой остренький носик. – Мне жаль… – Не надо, – перебила его Улла, стреляя в доктора молниями из глаз. Бэннер медленно закрыл рот, и девушка продолжила, уже спокойнее и мягче. – Пожалуйста, не говорите, что вам жаль. Я знаю, за что попала сюда, вы тоже это прекрасно знаете. Поэтому оставьте вашу вежливость, доктор Бэннер. – Здесь дело не в вежливости, – ответил Брюс, с легкой горечью глядя на сгорбленную Уллу. – Я все еще считаю, что твой приговор слишком жесток. Я тебя знал, Улла, поэтому с уверенностью могу сказать… – Вы обо мне ничего не знали и не знаете, – отрезала Джонс. – Работала я на вас лишь для того, чтобы красть информацию, вот и все. – А это уже неправда, – слабо улыбнулся Брюс, складывая руки на груди. – Ты хотела работать со мной, я прекрасно помню твое собеседование, Улла. Как горели твои глаза, а руки тряслись от желания заниматься тем, к чему лежала душа. Ну а с Ричардом Фиском ты познакомилась уже будучи моим стажером. Девушка не ответила, лишь еще сильнее опустила голову вниз, пряча от собеседника налившиеся солеными слезами глаза. – Я его правда очень любила, – спустя несколько минут, прозвучал ее сдавленный, слабый голосок. – И обманывала вас не потому, что хотела навредить, а лишь для того, чтобы помочь Риччи. Он не хотел заниматься всем этим, у него не было выбора. С таким-то отцом, вы же слышали про него, да? Сидит себе спокойно в тюрьме, а его сын… Улла всхлипнула и застонала, а Брюс тут же достал из кармана свой носовой платок и протянул его девушке. Раньше она и слова не говорила о Фиске, поэтому Бэннер боялся лишний раз открыть рот и спугнуть Уллу, давая ей возможность наконец искренне выговориться. – Последний год был самым тяжелым, – продолжила Джонс, то складывая, то расправляя платок в дрожащих музыкальных пальчиках. – Рич хотел сдать пост, отказаться от звания Верховной Гидры, но ему не позволили. Тогда я не думала, что все так серьезно. Ох, если бы я знала, кто на самом деле за всем этим стоит, то я не давила так на него. Лучше бы мой Ричард оставался проклятой Верховной Гидрой, чем умер вот так… – Кто за всем этим стоит? – выпалил Брюс и тут же пожалел о том, что не сумел сдержать свой паршивый рот на замке. Улла мгновенно осознала, что сболтнула лишнее. Вся ее фигурка напряглась, закаменела, а во влажных покрасневших глазах застыл страх. – Улла, послушай меня, – Брюс подался вперед, пытаясь поймать ее трепыхающийся взгляд. – Если ты знаешь что-то, то можешь рассказать мне. Ты здесь в безопасности, слышишь? Никто не сможет тебе навредить. Ты должна нам помочь, Улла. – Должна? – выдохнула с ноткой отвращения девушка. – С какой это стати я должна, доктор Бэннер? – Потому что люди будут и дальше погибать, а мы… я, капитан Роджерс, Тони, весь ЩИТ - мы ничего не сможем сделать. Потому что понятия не имеем о том, кто наш враг. Это ГИДРА? Улла, умоляю, не молчи. Если даже Ричард понимал происходящее... то ради памяти о нем, ты должна помочь нам разобраться во всем этом. Бэннер достал что-то из нагрудного кармана своей рубашки и положил на стол перед слабо дрожащими руками Уллы. В помещении снова повисло продолжительное молчание, и Брюс мог поклясться, что чувствовал затылком нервное копошение их наблюдателей по ту сторону стекла. Пальцы Уллы Джонс несмело дотронулись до холодного металла маленькой вещи, которую принес Брюс. На этот раз Улла плакала тихо, слезы просто катились и катились из ее глаз, но с потрескавшихся губ не сорвалось ни всхлипа, ни стона. – Он просил передать это тебе, – тихо сказал Брюс. – Наши люди успели найти его до того, как жизнь покинула Фиска. – Я могу оставить его? – неуверенно спросила Джонс. – Конечно, ведь он принадлежит тебе. Девушка натянула на палец серебряный перстень с зеленым камнем. На пальцах Ричарда он смотрелся просто потрясающе, а на тонких фалангах самой Уллы перстень еле держался, то и дело соскальзывая. Джонс чувствовала, как сердце ее вот-вот да и разорвется на части, а осколки разлетятся по всей комнате, вонзаясь в нее и доктора Бэннера, тех людей за стеклом и всех заключенных в Райкерсе. – Улла.., – Брюс знал, что давить на девушку в такой момент - настоящее свинство, но времени у них оставалось в обрез. Он не мог больше возвращаться от заключенной Джонс с пустыми руками. – ЩИТ ничего не сможет поделать, – внезапно заговорила Улла, продолжая рассматривать перстень Фиска. – Никто ничего уже не сможет сделать, доктор Бэннер. Слишком поздно. – Что это значит? – Вы думаете, Ричарду что-то объясняли? Он знал не больше моего. Но кое-что Риччи сумел вытянуть через свои тайные каналы, – Улла запнулась, видимо, все еще не до конца уверенная в правильности принятого ей решения. – Доктор Гонсалес был… чокнутым, но… много лет назад он нашел что-то в пустыне, в Мексике. Какой-то старый древний храм, и построил над ним свою лабораторию, втайне от ГИДРы. – Наташа и Клинт были в этом храме, – кивнул Бэннер. – Они столкнулись там с кем-то… или чем-то… – Не в Соноре вам надо искать ответы, доктор Бэннер, – прошептала Улла, неотрывно глядя в глаза мужчины. – ЩИТ и ГИДРА просто пешки для тех, кто на самом деле заварил всю эту кашу. Гонсалес им даже не был нужен, – с какой-то горечью в голосе пробормотала Джонс. – Они все просчитали заранее, все знали наперед. Все идет по их плану, точно. – Они? Кто это, Улла? О ком ты говоришь? Девушка открыла рот, но тут в глазах ее появился проблеск осознания, стремительно сменившийся страхом, животным ужасом, которого Брюс еще никогда в своей жизни не видел. Даже в глазах тех, кому не посчастливилось столкнуться с тем неконтролируемым зеленым парнем, сейчас дремлющим внутри доктора Бэннера. – Улла? – Простите, – прошептала девушка, качая головой и дергая руками так, что наручники до крови врезались в ее белоснежную кожу на запястьях. – Мы закончили! Мы закончили! – закричала Улла, и в помещение тут же ворвались охранники. Его темные, местами уже тронувшие серебряной сединой волосы трепал легкий осенний ветерок, а Брюс все стоял у ворот тюрьмы Райкерс и не мог избавиться от образа перекошенного в страхе лица Уллы. Она что-то знала, но боялась сказать. О ком она говорила? Новая организация, решившая сместить с трона ГИДРу? Вибрация мобильного вернула его в реальность. Даже не взглянув на экран, Бэннер принял звонок и прижал трубку к уху, наблюдая за тем, как по небу стремительно бегут полупрозрачные облака. – Ну, как все прошло? – в трубке послышался усталый голос Старка. – Она заговорила, – произнес Бэннер и тут же продолжил, не давая Тони даже радостно и облегченно вздохнуть. – Вот только толку от этого никакого. – И что это значит? Брюс всматривался в небо, будто там мог найти ответ на терзающий его и коллегу вопрос. Но небеса, разумеется, не собирались давать Бэннеру никаких божественных знаков и подсказок. – Кажется, на поле боя появился новый игрок, Тони. А мы все его дружно прошляпили.***
Andy LaPlegua – Hellheim Arrival
Сложно было сказать, сколько они двигались в этой тьме. Времени тут не существовало, а ощущение то притуплялись, то обострялись. Могла пройти целая вечность, в прямом смысле этого слова. А для живых по ту сторону не пролетела бы ни секунда. Катрина все еще ощущала тепло рядом с собой. Алехандро двигался вместе с ней, но молчал. Тратить силы на разговоры тут не принято, хоть голоса здесь только и делают, что болтают и болтают. Вот и сейчас они перешептывались и охали, сопровождая Катрину и Алехандро в этой непроглядной живой тьме. – Ты права, – внезапно раздался голос Кастело. – В чем? – Что-то неправильное происходит. Мы это чувствуем даже здесь. – Мы? – Катрина бы улыбнулась, если могла. В тот момент уверенности в том, что у нее есть лицо и губы было маловато. – Раньше ты не обобщал, держался вне остальных. – Это ждет каждого рано или поздно, – спокойно отозвался Алехандро, и его поддержал шепот сотни беззвучных голосов. – Возможно, в следующий раз я уже не встречу тебя, mi princesa. Больше не будет старого Алехандро, я сольюсь с остальными, стану частью этого несмолкаемого шума. Это каждого ждет, – повторил он. – Мария все еще борется, да? – подумав, спросила Катрина. – Я слышала ее голос, даже чувствовала ее. Она не сливается с остальными? – Мария всегда была гордой и упертой, – отозвался Кастело. – Бедняжка все еще не смирилась со своей смертью, все еще борется. Но это бесполезно. Скоро и она утонет, сольется, исчезнет… – Ты сказал, что даже здесь происходит что-то странное, – напомнила ему Катрина. – Что именно? Голос Кастело долго не отвечал, на какое-то время Катрина даже перестала чувствовать знакомое тепло рядом с собой, но продолжала двигаться дальше как ни в чем не бывало. – Тут неспокойно, – наконец раздался голос Алехандро с другой стороны. – Кто-то приходит или уходит, а так быть не должно. А еще… еще появляются те, чье время еще не пришло. Я их видел, чувствовал. Бедняжки, они так страдают. Им не место в мире живых, но и тут их не принимают, вот они и скитаются во тьме как призраки. Если прислушаться, то даже ты сможешь услышать их стоны. Катрина стала вслушиваться. Сложно было уловить хоть что-то за несмолкаемым шепотом и редкими ударами барабанов, сообщающих о том, что все идет своим чередом. Барабаны и шепот. Вот и все, что должно доходить до слуха Катрины. Но тут ее зацепило что-то. Она стала вслушиваться, даже замедлила шаг, пытаясь уловить этот неправильный, несвойственный для этого места звук. Плач. Кто-то тихо, протяжно плакал. И плач этот не принадлежал ни живому, ни мертвому. В нем лились боль и отчаяние, а страдания казались так ощутимы, что до них возможно было дотронуться пальцами. – Не может быть, – охнула Катрина и замерла на месте. Голоса вокруг не тут же начали роптать, а тепло рядом нервно затряслось. – Не останавливайся, Катрина, – встревоженно промолвил Алехандро. – Не останавливайся! Не останавливайся! – зашипели голоса. – Я хочу посмотреть, – только и ответила Катрина, обращаясь ко всем голосам разом. – Отведите меня к ним. Голоса стали неслышно перешептываться, что-то решать, обсуждать, а тепло рядом с Катриной стало еле узнаваемым. Может, именно сейчас Алехандро сливался с остальными, ведь раньше он был ощутимее, более индивидуальным. В прошлый раз, когда Катрину обнулили, разумом она снова оказалась здесь. В прошлый раз от Алехандро исходил свет, а теперь лишь слабое тепло. Тут Катрина поняла, что свои последние силы Кастело мог потратить именно на тот самый свет, который спугнул Йорогумо. – Идем! Идем! Идем! Не отставай! – Мы покажем тебе! Идем! – Идем! Следуй за нами! Мы покажем! Мы поможем! Катрина не могла ничего чувствовать в этом месте, ведь ее, грубо говоря, даже не существовало. Но внезапно она ощутила резкую тянущую боль в том месте, где у людей находится грудная клетка. Будто кто-то зацепил ее крючком и теперь медленно, но крепко тянул вперед. И Катрина послушно двинулась следом за голосами, которые хихикали и роптали, гнусавили и шептали. Она двигалась в привычной тьме, не ощущая ни воздуха, ни влаги, ни тепла. Здесь не было ничего. Однако в какой-то момент кто-то резко и грубо толкнул ее в плечо, отчего Катрина пошатнулась в сторону. Она оглянулась и увидела слабое, серое нечто, смутно напоминающее очертания человека. Катрина повернулась и тут же налетела на еще одну полупрозрачную серую фигуру, которая двигалась вперед, будто даже не замечая препятствия перед собой. Их становилось все больше по мере того, как Катрина пробиралась вперед. Сколько серых и прозрачных пустых тел, напоминающих чем-то двухметровые сосуды. Они шатались, двигались вперед, тихо стонали и плакали, не обращая внимания на Катрину. Призраки. Десятки, сотни призраков среди кромешной тьмы. – Как их много, – пробормотала Катрина, уворачиваясь от призрачных фигур. – Очень много! Это неправильно! Неправильно! – загомонил шепот. – Но почему они здесь? Кто они? Алехандро? Но Кастело больше не отвечал. Катрина даже не чувствовала знакомого тепла, да и искать его в этом шуме из голосов больше не было смысла. Алехандро Кастело слился с шепотом, стал неотъемлемой частью этого мира, в котором Катрине еще не было места. – Призраки. Шатаются, стонут, ходят туда-сюда, – вместо Кастело с Катриной заговорили все голоса разом. – Безобразие! Безумие! Шатаются… ходят… стонут… шатаются… шатаются… – Катрина? Голос не принадлежал шепоту. Это был живой, но ужасно слабый голос человека. Катрина стала оглядываться по сторонам, всматриваться в пустые сосуды, пытаясь понять, откуда исходит этот смутно знакомый голосок. – Я не вижу тебя, – сказала как можно громче Катрина, отчего шепот тут же ошетинился как дикий зверь и недовольно забурчал. – Тут так холодно… что это за место? Я… ничего не понимаю… Катрина? Это ведь ты? Я узнала тебя, твой голос… Катрина резко крутанулась на месте и взглянула на серую двухметровую фигуру, нависающую над ней. В пустом лице прорезались знакомые человеческие черты, но Катрина никак не могла вспомнить, где уже встречала этого призрака, который когда-то был живым человеком. – Я ничего не понимаю, – повторил призрак, продолжая нависать над Катриной, в то время как другие серые фигуры, все так же шатаясь, обходили их стороной, не сбиваясь с заданного маршрута. – Элизабет? – голос Катрины как раскат грома ударил окружающую их тьму, а шепот взвыл и пронесся эхом, визжа и негодуя. Катрина попыталась дотронуться до призрака агента ОБН Элизабет Маршалл, которая каким-то образом оказалась здесь. Ни мертвой, ни живой. Вынужденной вечно страдать и мучаться в облике полупрозрачной фигуры, которой уже нигде нет места. Но призрак Маршалл отвернулся, словно резко забыл о существовании Катрины и двинулся дальше, качаясь и стеная как свои собратья по несчастью. – Шатаются… так много шума! От вас много шума! Тебе здесь не место! Не место вам всем! Какая мерзость! – тут же загомонили голоса, отчего внутри у Катрины все затряслось и сдавило. – Мерзость! Мерзость! Шатаются… стонут… шатаются… стонут… – О-о-о-х-х-х-х, – внезапно разом выдохнули голоса, и мрак вокруг Катрины погрузился в знакомую тишину. – Она здесь! Она тебя услышала! – тихо пробормотали голоса и постепенно стали замолкать, удаляясь как можно дальше от Катрины. Катрина услышала слабый стук и медленно повернулась лицом ко мраку. Она вышла из него неспешно и величественно, сжимая в одной костлявой руке свою любимую косу, второй же придерживая подол синей накидки**. Она глядела на Катрину своими темными, бездонными глазницами, обходя ее стороной, осматривая, явно узнав живого человека перед собой. Катрина же не испытывала страха или отвращение, оттенки которых на несколько мгновений она ощущала при встрече с паучьей королевой или армией призраков. – Я пришла поговорить с тобой, – сказала Катрина, обращаясь к Санта Муэрте как к старой знакомой. – Ты знаешь по какому поводу? Скелет в одеянии кивнула, продолжая обходить фигуру Катрины по кругу, словно любуясь ей, всматриваясь в каждую деталь невидимого для смертного образа. Муэрте людей видит по-другому, для нее мы не ходячие кожаные мешки, но и не прекрасные эфемерные образы душ. Для нее мы все одинаковы и индивидуальны одновременно. Но Катрину Святая Смерть помнила, хорошо помнила все то, что этот человек делал для нее. Муэрте никогда не забывает тех, кто служит ей верой и правдой. – Значит, – продолжила Катрина, заглядывая в темные глазницы Санта Муэрте, – ты сможешь объяснить, кто, черт меня дери, устроил весь этот бардак в мире живых и мертвых?