Белка и колесо

      Сильно тошнило от волнения. Гена в самом деле дважды за всё утро ощутил кратковременные, но тем не менее весьма сильные позывы рвоты. Видимо, эта последняя ночь без сна и, поваливший его в нокаут инцидент с Андреем и Костей до мыслимых и не мыслимых пределов взбудоражили нервы и выбили из колеи, заставив бояться каждого шороха в одиноком пустом доме на окраине города Л.       Гена до обеда не мог заставить себя спуститься на первый этаж, даже когда слышал, как входная дверь закрылась — не замкнулась, — и Андрей отправился на работу. Он даже проследил через незавешенное окно гостиной, как тот, прижимая к носу свёрток со льдом, поднялся к железной дороге, не оборачиваясь, шмыгнул через стену кустов на поле и исчез из виду. А в голове всё вертелись его слова: "три года - не такой уж и большой срок".       Ты убиваешь меня. То ли слишком похожие, то ли слишком разные...       Кухня. Поворот в ванную. Дверь открыта. На раковине остались капли крови. Гену впервые за последнюю неделю посетило чувство того, что вокруг мир стоит на месте, в то время, как он пытается бежать вперёд. Он знал — стоит остановиться и всё так же будет стоять на месте, но продолжал мчатся навстречу, оставаясь движимым лишь мутными причинами делать всё так, а не иначе. Гена не до конца понимал, зачем Костя приходит, о чём ему нужно поговорить и… изменился ли он? Хватило ли ему смелости найти постоянную работу, на которой он работает? Или его всё так же обеспечивает кто-то вроде Гены?       Нет, он не хотел знать об этом. Обрыдли до чёртиков размышления о прошлом, хотелось прожить эту жизнь заново и никогда больше не увлекаться походами в маргинальные заведения; не встретить под вырви-глаз синим свечением ламп пьяного Костю, жующего кончик зубочистки, чтобы казаться круче; не касаться руки его, не пробовать никакого алкоголя и в тёмном салоне такси не прислоняться к его плечу головой, сделав усталый вид. Дураком бы назвать того, кто верит в родство душ или — как её там? — эту любовь с первого взгляда. Гена считал себя тем ещё дураком…       Не с первого раза он зашёл в холодную ванную, ведь возвращался обратно на кухню и, там переждав накатывающее волнение, подходил к ванной, но опять уходил, пока чуть ли не силком заставил себя зайти и навести порядок. Порядок… Везде должен быть порядок, всегда нужно работать, иначе приходят мысли.       Убить бы за это самого себя, смыть, как смывает кровь влажная мокрая тряпка. Внушать себе, что с Андреем лучше, внушать, что раньше было хуже и жизни не было никакой. Внушать самому себе после каждого поцелуя с Андреем, что это всё не ложь и не щипать себя за шею о каждой мысли о прошлом, выжегшем светящимся от жара клеймом в душе «ты слишком сладко врёшь». Порой доводилось замечать, что, нет, всё-таки он полюбил Андрея, свыкся, сжился. Ведь как же объяснить непередаваемый мандраж и сжимающееся сердце, когда он смотрел в глаза в ту первую встречу? Как же по-другому объяснить прикосновения холодных рук, кажущиеся горячими, согревающими? Что заставляло просыпаться одновременно с грохочущим поездом? А эта слабость в теле, когда он прижимает к себе, переживая, касается кончиками пальцев болезненных синяков, нанесённых в «скучном припадке»?       И это «заяц мой»… Так редко, кажется, недосягаемо редко.       Молчать и ждать. Молчать и ждать. Молчать и ждать.       Подняв глаза к зеркалу, дабы вытереть с него пару вишнёвых капель, Гена увидел в дверях ванной отражение взъерошенного Кости. Сердце разорвалось на части от испуга, вмиг потемнело в глазах и Гена развернулся к двери настолько быстро, насколько мог, но и слова сказать не успел, поваленный на кафельный пол налетевшим сверху парнем.       От удара затылком замельтешило перед глазами, засверкали чёрные точки и спёрло дыхание. Костя уселся сверху и, не оставив ни шанса на спасение, затянул на шее петлю жёстким ремнём. Гена пытался кричать, но только напугал сам себя тем, что вдох давался предельно непосильным трудом, а выдох — и того подавно. Петля затянулась слишком быстро. Слишком сильно сдавило горло, до немых слёз, до точек перед глазами.       Он начал тянуться к лицу Кости, слыша отсчёт, бьющийся в ушах — загнанная птица. Царапаться! Драться! Нет… Вдохнуть! А Костя всё душил, остервенело, зло дыша, упорнее с каждой секундой сверху сдавливая своим весом грудь. Гена чувствовал, как по щекам текут болезненные слёзы, скатываются в уши, уже забитые глухими «пробками» удушья.       Дошло осознание того, что Костя будет душить до конца. Но ещё казалось, что всё можно изменить.       — Ты… — с титаническими усилиями выжал он, через пелену болезненных слёз найдя лицо Кости, искажённое сильным напряжением, и парень попытался продолжить, но вмиг растворился кислород.       Лёгкость в теле — непередаваемое ощущение. Смертельная лёгкость.       Вырваться! Попытка схватить за уши не увенчалась успехом. Костя мотнул головой и окаменелые пальцы совались.       Он не хотел сдаваться. Ни за что. Он боялся потерять сознание и упасть в пропасть, которую так красиво описывают в разноцветных фильмах.       Где Андрей? Почему он не здесь?       Он начал забывать, о чём думает.       Сердце стучит в ушах.       Стучит… Значит судьба даст выжить. Если нет подмоги, значит Гена должен сам!       — Чтобы белка не сдохла,       Я не понимаю, что       — нужно, чтобы колесо       Дай вдохнуть. Услышь меня!       — остановилось.       сделать       вдох