Белка и колесо

      БАМ!       Он испуганно распахнул глаза, мгновенно потеряв тонкую нить сна, ощущая тревожный, за всю бессонную ночь приевшийся рубатосис, который вновь начинал набирать обороты. Сердце так бухало в груди, что Гена едва ли мог слышать что-то иное, пока не понял, что стоило бы развернуться и лечь на спину, откинув душное одеяло. Он глянул на резко захлопнувшуюся форточку, за которой вновь собиралась хмурая, но такая привычная и уютная непогода.       Странно всё же, когда напугавшее тебя на ночь увиденное заставляет прокручивать в голове плёнку прошлого, как в кино, заевшую пластинку. И ты обязан всё это пересматривать тысячи раз, потому что уже заплатил, потому что зал закрыт, потому что идти никуда не хочешь. Растерев по лбу появившийся пот, Гена вновь закрыл глаза, понадеявшись, что сможет уснуть хоть под утро, хоть на часик, а то усталость давила на грудь, где ещё стучало сердце от пережитого испуга, горели глаза от того, что в них полопались капилляры, не выдерживающие переутомление и волнение. Он всю ночь слушал, как во сне посапывал Андрей, и был бы очень рад оказаться на его месте. Что ему сниться?       Гена повернул голову к Андрею и взглянул на его непроницаемое сонное лицо. Он слишком тихо спал и, если бы не едва слышимое тёплое дыхание в оголённое плечо, можно было подумать, что он мёртв. Тонкие тёмные ресницы на сомкнутых веках не подрагивали, значит, ему не снятся кошмары, после которых портится всё утро его молчаливостью и болезненными взглядами.       Шли минуты, мимо проходил сон. Дыхание перенимало сердцебиение, вынося за собой на выдохе слишком сильные дрожащие удары, а вместе с ними выходила и напряжённость, собираясь огромным облаком где-то под потолком. Расслабляясь, Гена широко зевнул, да так, что выступили мелкие слезинки в уголках глаз, как вдруг постучали в дверь.       Облако сердцебиения сорвалось с потолка и вновь Гена заволновался. Медленно встав с кровати, чтобы не разбудить спящего в чинном спокойствии Андрея, он направился к лестнице. В дверь постучали вновь.       — Иду я, иду, — торопливо предупредил Гена, ускорившись. В два шага миновав кухню, он едва не столкнулся со стеной в парадной, но удержал равновесие, а потом спросил в дверь: — Кто?       — Доброе утро. Городской зеленстрой, — ответил ему мужской бас из-за двери, на что Гена сильно удивился. — Будьте добры, откройте.       Он с интересом приоткрыл дверь и взглянул на двух высоких мужчин в зелёных рабочих костюмах; оба они были в пыли, помятые, на плече одного из рабочих красовался сивой пепел от сигареты. Их лица были до странности похожи тем, что на обоих имелась густая щетина, тёмные глубокие глаза и бритые головы, будто бы это были не простые горе-дровосеки, а хладнокровные агенты-близнецы подпольной организации. Многие люди становятся похожим друг на друга, как матрёшки, когда бреются исключительно налысо.       — Ваши соседи из дома номер четырнадцать, — начал мужик тот, что слева, на плече которого лежал пепел. — Они жалуются на вашу яблоню и просят нас её спилить. Нам нужно ваше согласие.       Гену сильно смутило такое начало. Прислонившись плечом к косяку, он тут же ответил немного резко, но ничего другого не оставалось:       — Документы предъявите, пожалуйста. Я с вами так разговаривать не буду.       Рабочие синхронно переглянулись, а потом принялись рыться в своих внутренних карманах курток, перебирая пачки сигарет, ключи от машины, на которой приехали, зажигалки, презервативы, и, наконец, удостоверение, которое им нужно только на случай, когда попадаются такие недоверчивые клиенты, как Гена. Взглянув на удостоверения, Гена продолжил:       — Кому она может мешать? Они, конечно, давно просили его срубить, но…       — Наша работа — вас предупредить и попросить разрешение, — перебил его рабочий, на что парень неодобрительно вздохнул, поражаясь невежеству.       — Чем оно может мешать?       — Ветви загораживают свет на клумбы, — вступил второй рабочий, пока первый по глупости своей поднял голову вверх, глядя на свинцовые осенние тучи, висящие над городом второй месяц. — И когда в октябре яблоки осыпались, то разбили все цветы.       — Мне то какое дело до их клумбы? — не выдержал Гена, уже собираясь закрыть дверь, но рабочий, опустив взгляд с небес, придержал дверь рукой, не позволив закрыться.       — Дерево мешает, — произнёс он тем самым тоном, какой пускают в ход на крайний случай, если другие слова не помогают.       — Давайте на следующей неделе вы приедете сюда, или хотя бы завтра. Сейчас у меня нет времени думать об этом всём, — он вновь попытался закрыть дверь, но рука дровосека держала её достаточно сильно.       — Ваши соседи заплатили нам за то, чтобы мы сегодня срубили яблоню, — вклинился второй рабочий, и Гена начал злиться. — За последующие дни переноса должны платить вы.       — Пускай платит тот, кого это ебёт.       — Не выражайтесь, пожалуйста.       — Мой участок — моя яблоня. Если им так она мешает, пускай срубают сами. Скатертью дорожка!       Побелевшие пальцы рабочего больше не могли удерживать дверь, и поэтому сила, с которой Гена захлопнул дверь, казалось, могла разбудить глухого мертвеца. Дождавшись, пока недовольные разговоры за его дверью стихнут, парень направился к окну, чтобы проследить, как работники зеленстроя города сядут в свою старую колымагу с потрескавшейся краской и красной ёлкой на капоте, а потом, возможно, посидев в ней немного, отправятся к соседям, или позвонят начальнику, чтобы пожаловаться, что не умеют работать. Но нет, мужчины быстрым шагом рванули к машине и сели в неё, а потом тут же направились куда-то вверх по холму, прямо на трассу в город. Всем им блага подай, да оплати втрое выше, а они и выполнят любую работу, не задумываясь ни о чём.       Не отрывая взгляда от уезжающей машины, Гена нашёл пальцами выключатель радио, зажал кнопку, пока не услышал утреннее бодрое приветствие диктора.       — Кого ты там высматриваешь? — вдруг услышал он голос Андрея за спиной.       — Яблоня им не нравиться, — недовольно фыркнул Гена, повернувшись к парню.       — Кому — им?       — Соседям.       — Ты их послал?       — Конечно.       — Завари кофе.       Пока Андрей искал в кармане бушлата пачку сигарет, Гена налил воду в чайник и поставил его на огонь плиты и, пока тот нагревался, достал с полки банку кофе.       — Мне вчера твоя подруга руки на салат пошенковала, — вдруг произнёс Андрей, присев за стол. — Только посмотри на эти царапины!       «Это не Маша, Андрей. Это ты»       Гена боялся, что разговор вновь выйдет к чему-нибудь неприятному, от чего рвать и метать охота, поэтому решил пока что держать язык за зубами и отвечать только тогда, когда вопрос заставит распинаться. Вдруг загремел поезд и, глянув мельком в окно, парень заметил, что это тот самый пассажирский поезд, который проезжает город Л обычно в то время, когда нужно вставать и заваривать кофе Андрею.       — Чёрт, — задумчиво протянул Андрей, — нихера у неё ногти острые… Она чё, их из бритвы делает?       «Лучше скажи, где ты их прячешь»       — Наверно, — ответил Гена, чтобы не показаться слишком молчаливым, и развернулся к столу. — Сегодня четырнадцатое. Пятница.       «Позволь мне помочь тебе»       Они оба взглянули в окно, будто бы там показывали какое-то представление. Из-под плотных серых туч не выглядывало ни лучика, а соседские кустарники сильно гнуло к земле от ветра.       — Вчера ветра не было, а сегодня уже поднялся.       — По дому где-то сквозняк гуляет, — вставил своё слово Гена. — Сейчас в спальне форточку тягой захлопнуло.       — Я слышал.       «В тумбочке? Или в пачке сигарет?»       Пока молчание брало верх над комнатой, пространство заполнял туман дыма. Гена отошёл от плиты и двинулся к подоконнику, чтобы взять небольшой радиоприёмник у руки и нажать на кнопку выключения, заставив заткнуться диктора, с удовольствием обсасывающим убийство накануне. Посчитав, что чайник уже нагрелся достаточно, он вернулся к плите и, сняв чайник с плиты, залил горячую воду в чашку с рассыпчатым чёрным кофе.       — Мне нужно кое-что тебе сказать, что я не сказал вчера, — вдруг серьезным тоном произнёс Андрей, от чего Гена насторожился.       Момент? Нет, вечность. Злость на Машу? Гена уже представил, как будет расстилать себе постельное на диване в гостиной, пока Андрей будет тихо посапывать в спальне. До одури страшные мысли.       Встретившись с парнем взглядом, Андрей продолжил:       — Я в командировку еду в соседний город.       Гена замер, озадаченный таким заявлением. Конечно, ему доводилось быть в доме одному на пару дней, и каждый раз он безумно скучал и не знал, чего бы сделать такого, чтобы отвлечься от мыслей. Каждый раз, когда Андрей покидал дом, Гена терял сноровку в готовке, отвлекаясь на свои мысли, пропадал в своих раздумьях, пока наводил порядок по дому и, непрерывно волнуясь, за Андрея, всё ронял и терял. Неужели опять это?       — Так долго, — смог выдавить Гена, вновь потерявшись в густой дымке своих ощущений. — Ночью в дороге будешь?       — Да нет, тут до У рукой подать. Там переночую и домой.       — А заменить тебя никто не мог бы?       Быстро взглянув на Гену, Андрей резким движением затушил сигарету в пепельнице, около розовых тонких фильтров выкуренных Машей сигарет, и встал из-за стола, медленно подойдя к парню вплотную.       — Почему ты волнуешься? — с некой осторожностью спросил Андрей, пытаясь словить взгляд ненаглядных тёмных глаз Гены, которые он так скрывал, отводя в сторону. Парень ощутил, как он тёплой ладонью коснулся спины, легонько поглаживая. — Ну же, почему?       Гена в первую секунду поддался проявленной нежности, но, как только это заметил, немедленно заставил себя похолодеть.       — Ты редко ездишь, — после долгой паузы попытался в словах объяснить своё волнение Гена. — Чёрт знает эти дороги. После того случая ты сказал, что…       — Он сам виноват, что разогнался на гололёде, а сейчас даже льда нет и дороги сухие. Не думай об этом; случилось один раз, а ты зацикливаешься, — перебил его Андрей, не дав договорить.       Гена перебирал воспоминания, когда он, оставшийся абсолютно одиноким на обочине жизни после проблемы, перевернувшей всю его судьбу, в одиночестве не мог найти смысл своих действий. Когда обыкновенное мытьё посуды напрашивалось на вопрос: «а для кого и зачем?». Научившись жить для другого человека, не сразу свыкаешься с одиночеством — пускай и таким кратковременным, как два дня — забывая, что когда-то хорошо справлялся со всем самостоятельно. Без вопросов. Без ответов. Просто жил для себя.       Гена словил себя на мысли, что опять живёт для кого-то, что моет посуду без вопросов, что каждый день убирается в без того чистом идеальном доме, что просыпается не просто ради того, чтобы заварить кофе.       Кстати…       — Кофе остынет, — произнёс Гена. Он понадеялся, что Андрей отойдёт и возьмёт чашку, но нет. Медленно наклонившись к лицу парня, Андрей потянулся губами к его губам, но Гена ловко подставил щёку.       — Прости за вчерашнее, ладно? — виновато прошептал Андрей, на что Гена отвёл глаза в сторону, в окно, и чуть отдалился назад, когда его отпустили тёплые руки.