День 1.
Вы когда-нибудь задумывались о том, что всего лишь одно событие в силах изменить ваш привычный мир? Перевернуть его с ног на голову. Было бы куда лучше, если бы я сейчас говорил о любви, накрывающей вас с головой, утягивающей в свой омут ванильных соплей, розовых очков и прочих причитающихся к этому помутнению рассудка. Поверьте, даже я был бы рад этому, лишь бы избежать того, что происходит на самом деле. Мир сходит с ума. И я схожу с ума вместе с ним. Больница Атланты — мой дом родной на ближайшие сорок восемь часов, но что-то мне подсказывает, что это всего лишь начало. Быть запертым в нескольких метрах от зараженных? Скажу прямо — такая перспектива мне не очень-то по душе. Что ж, спасибо, Лекс. Эй, Джейк, приведи-ка мне нулевого пациента. Конечно, Лекс, нет проблем. Эй, Джейк, поторчи-ка в херовой больнице двое суток, рискуя подцепить непонятную неизлечимую смертельную заразу. Конечно, Лекс, все, что пожелаешь. И нет, это не проявление жалости к самому себе, поверьте. Это как раз тот момент, когда понимаешь, что мир оказался в полной жопе, а ты в самом ее эпицентре. Это состояние осознания того, что ты можешь стать сопливым кровоточащим мешком с костями, и вскоре обнаружить себя уже лежащим на столе в морге, рядом с той симпатичной докторшей, ее бой-френдом и тем самым гребанным нулевым пациентом. Оптимистично, не правда ли? Я не хренов доктор, конечно, но мне и не нужна медицинская степень, чтобы оценить свои шансы на выживание, учитывая тот факт, что всего в паре метров от меня какой-то вертухай в белом халате, чихая, разбрызгивал свои бациллы. Очень сомневаюсь, что это была обычная простуда или аллергия. И сейчас я не просто сбит с толку, выведен из состояния комфорта и дезориентирован, я даже скорее зол. Причем, не знаю на кого я больше злюсь, на Алекса, за то, что послал меня за нулевым пациентом или на себя, что, будучи полным идиотом, согласился на это, чуть ли не с боевым кличем кинувшись за этим сирийцем. Поверьте, признавать, что ты идиот не так уж и сложно, если знаешь, что теперь тебе не выбраться из изоляции. За пределами госпиталя творится не меньшее сумасшествие, чем в моей голове. Я это слышу по бесконечно трещащей рации и переговорам моих сослуживцев, чьи голоса, если пока и нельзя назвать панически истеричными, то испуганными уж точно можно. Я слышу, как они снуют вокруг оцепленного здания. Чувство, будто главные подняли все подразделения, и теперь они, как муравьи-строители, организованным роем выполняют отданные им приказы. Сразу не могу расслышать, что именно они там делают, лишь выхватываю обрывки фраз из общей болтовни, но уже понимаю, что дело пахнет жареным. Кажется, они помещают около-больничную территорию под полный карантин. И тут не нужно быть провидцем, чтобы понять, что все мы в полном дерьме. Полном, мать его, беспросветном дерьме, с дежурным названием «мутированный птичий грипп, передающийся через жидкости и рукопожатия».Эй, никакого контакта. Четыре-шесть шагов, ничего личного.
Вот так выглядит теперь мой мир. Мать даже не может прикоснуться к своему ребенку, не говоря уже об объятиях, жениху не позволено поцеловать свою избранницу, а друг не имеет права пожать другу руку, потому что хренов вирус непредсказуем и, пока еще, неизлечим. Доктора заперлись в своих лабораториях, корпя над микроскопами и изучая анализы того самого сирийца, который притащил эту заразу. Но знаете, что вижу я? Только то, как одного за другим деятелей в белых халатах вывозят на каталке, отправляя на цокольный этаж в комнату, откуда никто уже не возвращается. И, полагаю, лишь вопрос времени, когда я окажусь там же. Выдыхаю и собираюсь с мыслями. Видимо, сейчас самое время постараться не выходить из себя. Покидаю закуток коридора, в котором прячусь от ненужных глаз уже на протяжении получаса, и просто иду вперед. Миную карцер, но останавливаюсь, стискивая скулы плотнее. Тот самый чихотный доктор смотрит на меня сквозь призму застекленного окна и выглядит он совсем не как больной обычным гриппом, как я и предполагал. Признаки заражения уже на лицо, а мы ведь виделись чуть более получаса назад. Он сидит на кушетке, свесив «тряпичные» ноги, упираясь в матрас ладонями, и взирает на меня исподлобья взглядом полным отчаяния. Избегает прямого контакта с моими глазами, смотрит куда-то в сторону, а затем просто опускает голову, заходясь в истошном кашле, прикрываясь рукавом своего халата. Я отворачиваюсь. Не могу смотреть на него, понимая, что имею все шансы оказаться за стеклом так же, как и он, и стать подопытной крысой, которой суждено умереть. Не поймите меня не правильно, я не ярый пессимист, не верящий в силы умов наших врачей, я просто реалист. Посмотрите правде в глаза и скажите мне, что вы верите, будто лекарство будет найдено так же быстро, как растет число зараженных. Держу пари, вы отведете взгляд в сторону. И тут самое время вернуться к моему заключению о том, что все мы в что ни на есть самой настоящей заднице. Просто продолжаю свой путь, бреду дальше на звуки детских радостных криков. Они вряд ли понимают, насколько все серьезно, и я, наверное, сейчас им даже отчасти завидую. Оказываюсь в приемном покое.. или как там называется эта комната ума не приложу, ведь совершенно не разбираюсь в планировке этой чертовой больницы. Радует только кожаное кресло, потому что достаточно мягкое и в нем можно откинуться, вытянув ноги. Что я и делаю. Кэти улыбается мне и эта улыбка.. подбадривающая? Наверняка она была напугана моей бурной реакцией на происходящее, когда я снес со стены ни в чем неповинную аптечку (или хрен знает, что это было), хотя лучше бы мой дружеский кулак поздоровался с челюстью Лекса; а вот ее выдержке стоит позавидовать. Она застряла здесь со своим сыном и еще несколькими детьми, родители которых рвут и мечут, обрывая ее телефон, но выглядит вполне сдержанной. Наверное, старается сохранять невозмутимое спокойствие, чтобы не свести себя с ума мыслями о возможном будущем. Понимаю ее, но подобных методов не разделяю. Зная себя, вряд ли я стану сидеть на месте, как послушный пес на поводке. Все же улыбаюсь ей в ответ уголками губ. Все, чем мы сейчас располагаем — это надежда. И я не хочу отнимать ее у нее.