Муть

Когда-то я пошутил, что солнце вымерло вместе с динозаврами. Было лишь одно отличие между этими двумя теперь уже сказочными вещами: небесное светило люди видели. Огромный, слепящий глаза шар угасал с каждым днём, словно вздувшийся воздушный шарик. Солнце продолжало меркнуть, догорать, умирать. Я мог бы подобрать не одно красочное сравнение, использовать не один художественный приём, дабы мои записи (послание?) выглядели ярко и вызывали хоть какие-то эмоции у тех, кого его прочтёт. Но я не уверен, что это вообще кто-то прочтёт. Я не уверен, проснусь ли завтра, а если и проснусь, то какова вероятность того, что разум останется чистым? Чистоты не осталось. Ничего не осталось. Не было ни взрывов, ни вспышек, таинственных предзнаменований. Господи, оно просто угасло, и даже в том, как это произошло, чувствовалась точная закономерность. Будто Боги составили план, расписали каждый час деятельности источника света и теплоты, а после поставили его жизнь на таймер. Если Боги и существуют, то такие мне не по душе. Я пишу под фальшиво-тусклым светом лампы, которая горит в моем доме круглосуточно, за исключением тех редких часов, когда встревоженный разум не выдерживает и выражает желание предаться сну. Сон — поверхностный, удушающий. Воздух… всего одно слово «воздух» — теперь превратился в синоним смерти. Глупые проповедники только и делают, что трещат на каждом углу о гибели из-за греха и смерти как своего рода искупление. Мать твою. Если бы у меня было достаточно сил, я бы собственными руками придушил подобного« божьего посланника». От чего-то в любых бедствиях, какие только могут обрушиться на человеческую голову, они словно паразиты вылезают на поверхность и добивают своей помешанностью ещё больше. Будто древоточцы грызут сознание, так как своё давно обменяли на идолопоклонение. Практически нечем дышать. Питаюсь фастфудом, сплю, изредка записываю то, что вижу. Ночь. Теперь существует лишь одно время суток. Глупая и безжалостная ночь. Мрак её не рассеять даже сотней ламп, а отчаяние, которое крепкими когтями вгрызается в плоть, не разогнать ничем. Люди сходят с ума. Уличный разбой — вещь обыденная. Жестокость позволяет хоть как-то выживать, до поры до времени. Лирические отступления. Хотел ведь поведать о другом. Похоже, я тоже потихоньку заболеваю. Люди-светлячки. Глупое, по-детски наивное прозвище, которое, тем не менее, как нельзя лучше отражает их сущность. Есть в них что-то чарующее, неведомым и магнетическим образом притягивающее к себе других. Жизненная энергия подобно солнцу ярким полупрозрачным свечением окружает их. Так что да, они светятся, и свет этот исходит из их души. Я поделил наше немногочисленное население на две группы: на светлячков и потребителей. Говорят, их свет — лекарство, продлевающее жизнь. Что-то сродни кислорода. Не могу утверждать. Я потребитель, которому не удалось найти светлячка — слишком их мало. Слабость не способствует размышлениям. Ещё и этот проклятый кашель. Моё пересохшее горло сопротивляется изо всех сил. Как же я устал, боже…

Марти, 20 апреля **** года.

*** — Знаешь, это все очень похоже на плен. Ты в буквальном смысле не выпускаешь меня из дома. В глазах парня упрёк, ничего не значащий для его спутника. Каждый ведь выживает, как может, в чем проблема, Дэвид? — На улицах небезопасно, да и мне спокойно… когда ты рядом. — Да ты просто боишься сдохнуть! Глаза метают молнии, щеки раскраснелись от возмущения. Раньше бы Дэйва позабавил вид парня, что чуть ли не руками размахивает от собственного бессилия повлиять на ситуацию. Но сейчас не до веселия. Он может только злиться. — А ты пытаешься спасти всех. Мать милосердия. — Не всех. Сколько смогу. Дэйв выжидает, чуть ли не выплёвывая пришедшую на ум язвительную фразу. — Светлячок превратился в ночную бабочку? И замолкает, так как знает, что чаща терпения Дэвида переполнена. Слишком много злобы и ненависти могут погубить его свет, а соответственно и его самого. — Я не хочу отдавать тебя кому-нибудь другому. Я хочу, чтобы ты жил дальше. И это было правдой, хоть и звучало, как собственническая попытка удержать светлячка. — Не жертвуй собой ради благополучия других. — Так может, ты тоже оставишь меня, а, Дэйв? Невидимый укол и остолбенение. Дэвид смеётся, наблюдая за поникшим рыжим. — К счастью, ты мне нравишься. Никуда я не уйду. С поцелуем Дэйв ощутил глоток кислорода. Каждый раз приходится сдерживать, дабы не наброситься на парня, высасывая всю до капельки светлую энергию. Трудно, но он справляется, так как чувствует нечто большее, чем желание выжить. — Даже если судьба человечества окажется в твоих руках, я не отпущу тебя. Даже если ты меня возненавидишь. — Что ж… — улыбается Дэвид. — Тогда мне остаётся опустить руки. В конце концов, он ведь никому ничем не обязан. Кроме Дэйва. Его он обязан любить.