Цепная реакция

Он был на похоронах Фреда Уизли. Нет, его никто не звал. Он пришел сам. Это было пятого мая. Драко хорошо помнил этот день. Вечер стоял холодный и пасмурный, непривычно ветреный. Он стоял в тени деревьев, растущих в небольшой рощице перед кладбищем, расположенным недалеко от деревеньки Оттери-Сэнт-Кэчпоул. На кладбище больше никого не было – только все семейство Уизли, Гарри Поттер и… Фред – единственный из всех Уизли, который Малфою… нравился. Фред был единственным, чью могилу он решил посетить. Отпевание проходило прямо здесь, на кладбище, среди стройного ряда других могил. Драко простоял до самого конца. Удивительно, но никто не плакал. Он не видел слез ни в чьих глазах, ни на одном лице. Только когда все закончилось, Драко заметил, как подогнулись ноги миссис Уизли, подходящей к могиле сына. Муж бережно держал ее под руку, и Малфой видел, как дрожат его пальцы и как жилка дергается на виске. И это почему-то поразило его куда больше, чем если бы он увидел рыдания. Что значит, когда человек не может плакать? Малфой не знал. Он никогда не переходил эту черту. Наверное, это и есть конец. Жизнь просто… останавливается. Миссис Уизли провела кончиками пальцев по полукруглому краю надгробия. Неловко похлопала его одной рукой. Она прижала носовой платок ко рту. Ее губы дрожали, но она по-прежнему не плакала. Лишь слегка покачивала головой. В глазах вместо слез – лишь вопрос и недоумение. Сердца этих людей тоже погребены в землю. Они где-то там, на глубине двух метров, покоятся рядом с гробом их сына. Когда все ушли, Драко посмотрел на надгробие – обычная гранитная плита. 1 апреля 1978-2 мая 1998. У одинокой могилы осталась лишь одна фигура, сгорбленная и недвижная. Джордж. Он знал, что Малфой стоит в тени деревьев и наблюдает. Джордж видел его. Но он молчал. Он не прогнал Драко, не сообщил никому из близких о его присутствии. Он не сказал ничего. Десятого мая начались первые судебные разбирательства. Драко сидел в судебном зале на прямом и жестком деревянном стуле, прикованный ремнями к подлокотникам. Его допрашивали. Он молчал. Не говорил ни слова. Он словно никого не слышал. Он все еще видел эту одинокую живую фигуру, стоящую посреди мертвецов. Сначала его хотели приговорить к Азкабану. Его, всю его семью – мать и отца. Но всеми стараниями – мыслимыми и немыслимыми – они были помилованы и отпущены. За покушение на жизнь Альбуса Дамблдора, за то, что случилось с Кэти Белл, его лишили волшебной палочки. Это посчитали достаточным наказанием и за то, что он был Пожирателем смерти. Ведь Драко ушел. В самый последний момент он и его семья отреклись от Темного Лорда. Тогда, когда все жизни во имя победы уже были отданы. Тогда, когда, казалось бы, все было уже решено. Они ушли. Сейчас он чувствовал себя так же, как и несколько лет назад, в день, когда все, наконец, было закончено. Он чувствовал пустоту. За окном двадцать четвертое декабря две тысячи первого. Звон бокалов и смех. Веселое потрескивание поленьев в камине. Фирменные свитера миссис Уизли и сливочное пиво. Оживленная музыка, доносящаяся из радиоприемника. Светящаяся елка, стоящая в углу гостиной. Гермиона улыбалась. Рон закинул одну руку ей на плечо, вторую положил ей на колени. Было тепло. Спиной она прижималась к его груди. Легкие наполнял родной запах. Ей было хорошо. Пахло корицей и имбирными пряниками, яблоками в карамели и ванилью. Гермиона любила Сочельник даже больше, чем Рождество. В Сочельник все те люди, которых она любила, всегда собирались вместе. - …а потом я встретилась с ней, и выяснилось, что она хотела продать мне вместо тертого рога единорога пыльцу пикси, да еще и просила за это целых двадцать пять галеонов! – воскликнула Джинни. Все засмеялись. Гермиона, улыбаясь, уткнулась носом Рону в плечо. Они сидели вдвоем в одном кресле. - И зачем же тебе понадобился тертый рог единорога? – залихватским тоном спросил Гарри, закидывая своей невесте руку на плечо. – Ведь это, насколько я знаю, один из ингредиентов Приворотного зелья? А ты, кажется, уже получила то, что хотела. Все семейство Уизли вновь заливисто засмеялось. - Кстати, Гарри, Джинни, - миссис Уизли промокнула салфеткой губы. – Как идет подготовка к свадьбе? Боль. Гермиона задохнулась от резко нахлынувшего на нее приступа сильной боли. - Ты побледнела, - пробормотал Рон, рассеянно поглаживая ее по волосам. – С тобой все в порядке? - Просто голова вдруг заболела, - ответила Гермиона, сжимая руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони до самого мяса в попытке справиться со спазмами. - Ты пила то зелье, которое выписали тебе целители? Гермиона не услышала вопроса. Прошептав что-то Рону на ухо, она легонько высвободилась из его объятий и, сгорбившись, побежала в сторону спальни. - Только недолго, ладно? – прикрикнул он ей вслед. Гарри взглянул на Гермиону. В его глазах был немой вопрос. Гермиона лишь засмеялась в ответ – надсадно и слегка хрипло. Ей было слишком жарко, слишком больно. А еще ей срочно нужно было побыть в одиночестве. Она не знала, чем объяснить приступы своей меланхолии. В последнее время они накатывали на нее все чаще и, словно волны, накрывали с головой. В такие моменты сердце бешено, до боли колотилось в груди и гудело в висках. Гермиона не говорила Рону о том, что с ней происходит. Просто не хотела беспокоить его по пустякам. Она уже как-то раз ходила с ним в Больницу Святого Мунго, и там ей сказали, что это, возможно, последствия психологической травмы, нанесённой ей во время войны. Ничего страшного – просто нужно принимать одно зелье три раза в неделю. Это должно было помочь. К тому же, в последнее время Рон и сам казался слишком нервным. Наверное, все дело в стрессах на работе. Быть мракоборцем – работа не из простых. Юркнув в спальню, Гермиона на цыпочках подбежала к окну и приоткрыла тяжелую раму. Прохладный воздух тут же проник в комнату и стал настоящей отрадой для ее разгоряченного, пылающего тела. Она прикрыла глаза и прижалась лицом к стеклу, в котором призраком виднелось ее отражение. Снова это странное чувство под ребрами. Гермиона прижала руку к груди, стараясь дышать неторопливо и глубоко. Падал снег. Вечер был теплым, и снежинки, не успевая долететь до земли, таяли прямо в воздухе. До нее доносился шум ночного города. Из кафе, расположенного неподалеку, лилась праздничная музыка. Тук-тук-тук. Гермиона распахнула глаза. По ту сторону стекла сидела сова и глядела на нее желтыми, как фонари, глазами. В ее перышках застряло несколько снежинок, а к лапке был привязан толстый пергаментный конверт. Сова протяжно ухнула. Гермиона удивилась. Она не ждала сегодня почты, да и птица была незнакомая. Все еще прижимая одну руку к груди, Гермиона пошире приоткрыла раму, впуская сову внутрь. Та залетела в комнату и, сделав круг, приземлилась на подоконник. Похолодевшими пальцами Гермиона принялась развязывать узелок на ее лапке. Ее охватило странное волнение, и сердце забилось еще сильнее. Мысленно она приказала себе успокоиться. Не было никаких поводов для паники. Нужно держать себя в руках. Это обычное письмо, наверняка с работы и… Конверт, скользнув с подоконника вниз, упал на пол и раскрылся. Гермиона присела на ковер, чтобы поднять его, но ее ноги так и приросли к полу. Внутри оказалась целая стопка фотографий. Дрожащими пальцами Гермиона положила снимки себе на колени и перевернула изображениями вверх. Это были фотографии, сделанные на «Полароид». Она приложила руку ко рту, чтобы не вскрикнуть. На первом фотоснимке Гермиона увидела себя. На ней красное платье. Она – на берегу океана, и ее ноги омывают приливные волны. Волосы развеваются на ветру. Гермиона стоит спиной к камере и смотрит на фотографа через плечо. Она улыбается. Гермиона отложила снимок и взглянула на следующий в стопке. На этом кадре тоже была она. Однако действие было уже не на пляже. Гермиона на снимке стоит у стены, на ней надета ее любимая растянутая футболка. Зажмурившись и откинув голову, Гермиона смеется. Стопка фотографий выпала у нее из рук и веером легла на полу. Перед глазами мелькали лица, лица, лица… вернее, только одно лицо – ее собственное. Гермиона отшатнулась от снимков так, словно они были пропитаны ядом. Вжалась в кровать, прижимая руки ко рту, изо всех сил стараясь не закричать. Она не помнила ни один из этих моментов. Откуда эти кадры? Кто их сделал? И неожиданно она увидела снимок, на котором было двое. Протяжный всхлип сорвался с ее уст. Обеими руками она схватила фотографию и поднесла ее к глазам так близко, что кончиком носа ощутила прохладную глянцевую поверхность. На снимке была она и Драко Малфой. Они сидят на траве в парке и улыбаются, глядя друг на друга. Гермиона смотрит на него так, словно… Мерлин, да что это за чертовщина такая?! Она не замечает, как по щекам начинают катиться слезы. Боль под ребрами становится практически убийственной. Сердце щемит так, будто у нее в груди пылают угли. Она вглядывается в этот снимок и не верит своим глазам. Это не может быть правдой, это… - Гермиона, ты в порядке? – Рон стучит в дверь, и Гермиона вскакивает, как ужаленная. Фотография выпадает из ее рук. - Да, - выдавливает она не своим голосом, наспех утирая слезы. – Да, Рон, я… я просто решила переодеться и... Ее голос дрожит и не слушается. Гермиона молится о том, чтобы он не вошел сейчас в комнату. Если он войдет она… она сойдет с ума. Но Рон уходит. Лишь бросает напоследок: - Поторопись, ладно? Тебя все заждались. - Да, я… конечно. В ее голосе немая истерика. Стоит его удаляющимся шагам затихнуть, как она тут же хватает снимок, упавший на пол. Поднося его достаточно близко, так, чтобы в полумраке можно было увидеть изображение, она неожиданно охает. Видимо, снимок перевернулся, когда падал, потому что вместо изображения она видит надпись. Всего два слова. Два слова, режущих не хуже ножа. «Ты помнишь?» В горле рождается крик, но она не может кричать. Вместо этого сухой хрип срывается с ее уст. Наверное, она сходит с ума. Это безумие. Все плывет и кружится у нее перед глазами, слова, выведенные знакомым витиеватым почерком, расплываются. Гермиона вскидывает голову. Сова, принесшая конверт, все еще сидит на окне. - Кто тебя прислал? Она кричит, но сама не замечает этого. Ее голос неживой. Он механический, похожий на лязг. Сова лишь смотрит на нее своими круглыми глазами в упор. Гермиона подлетает к окну. Она хочет схватить ее и трясти, трясти до тех пор, пока не получит ответа. Но поздно. Почуяв угрозу, птица взмахивает крыльями и выпархивает наружу, протяжно ухая. Звук разносится гулким эхом. Захлебываясь рыданиями, почти высовываясь из окна, Гермиона все кричит ей вслед: - Кто тебя прислал? От кого ты? Кто, кто?.. Ее голос срывается и вновь переходит на хрип. Обессилев, Гермиона сползает на пол, цепляяся за подоконник. Она все еще продолжает повторять одно-единственное слово: - Кто? Кто? Кто? Кто? Кто?.. Oh, the weather outside is frightful, But the fire is so delightful, Since we've no place to go, Let it snow, let it snow, let it snow…* Малфой знал слова этой песни не понаслышке. Единственная маггловская песня, которая играла в его доме в канун Рождества. Здесь же она и вовсе играет на повторе. Фрэнка Синтару за его талант уважали даже в мире волшебников. Это была уже десятая рюмка огневиски. И, видит Мерлин, это не помогало. - Джо, - произнес он заплетающимся языком. В сознании было удивительно ясно. –Объясни мне, почему я сейчас здесь. Бармен, протирающий тряпкой бокал, усмехнулся. - Ясен гоблин, почему. Я же не самоубийца. Знаешь, сколько пьяных требуют, чтобы я заключил между ними Обет? Да такое тут едва ли не каждый день! Я давненько уже изобрел заклинание-обманку. Все выглядит весьма правдоподобно, так, словно Обет и вправду заключен. А на деле – всего лишь иллюзия. Пуф! – Джо хлопнул в ладоши. Малфой сжал губы. Залпом допил остатки огневиски и потребовал еще. Он сидел на сквозняке. На том самом месте, на котором оказалась Грейнджер ровно десять месяцев назад. He doesn't care if it's in below, He's sitting by the fire's glossy glow, He don't care about the cold and the winds that blow, He just says, let it snow, let it snow, let it snow…** Драко осушает очередную рюмку. Звякает дверной колокольчик. Слышатся быстрые шаги, а затем кто-то садится через два стула от Малфоя. - И в самом деле, приятель, почему ты здесь? – интересуется Джо во время музыкального проигрыша. – Рождество на носу! Разве тебе не нужно быть дома, с семьей… ну, или хотя бы с той девушкой, с которой ты был тут в последний раз. Бьюсь об заклад, она сидит и ждет пока ты… Драко сжал руки в кулаки. Посмотрел на Джо так, что тот замолчал, подавившись собственными недоговоренными словами. - Что, плохой день? – доносится до Малфоя голос слева. Драко закрывает глаза. Обращаются явно к нему. Странно, но голос звучит удивительно знакомо. Собирая по крупицам остатки выдержки, Драко поворачивает голову. Он чувствует себя дремучим стариком. Через два стула от него сидит девушка. Каштановые волосы, темно-синие глаза; на губах играет насмешливая улыбка. Теперь знакомым кажется не только ее голос, но и лицо. - Не желаете заказать что-нибудь, мисс? – интересуется бармен, предчувствуя возможную бурю, но девушка лишь отмахивается от него. Она сидит, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Смотрит на Малфоя в упор, не страшась, хотя на его лице явно читается гнев. Он не хочет, чтобы его трогали. - Мы знакомы? – интересуется Драко, сцепив зубы. В его голосе – неприкрытая угроза. Он надеется, что она довольно проницательна и поэтому поспешит оставить его в покое. Однако ее ухмылка становится еще более самоуверенной. Девушка откидывается на стуле и цокает языком. - И впрямь не узнаешь меня, Малфой? Мерлин, ему просто нужно его одиночество. Но… Удивительно, но ее непробиваемость разжигает в нем злость совершенно иного рода. Она словно бросает ему вызов. И что-то в нем – едва-едва – поддается на ее провокацию. Малфой резко разворачивает свой стул и тоже скрещивает руки на груди. Смотрит на нее в упор. Ooooh wee goes the storm, Why should we worry when he's nice and warm? His girl by his side and the lights turned low, He just says, let it snow, let it snow…*** Правый уголок рта чуть выше левого. - Астория. Астория Гринграсс.