Цепная реакция

Солнце палило немилостиво и немилосердно. Они были на пляже Венис-Бич в Санта-Монике. Людей было на удивление мало. Драко и Гермиона сидели у самой кромки воды так, что волны то и дело накатывали на них, омывая ноги. В небе кричали чайки. - Слишком жарко, - пробормотала Гермиона, ложась прямо на песок и прикрывая лицо рукой. Драко охотно с ней соглашался. Одежда так и липла к разгоряченному телу. Единственное, что спасало – легкий океанский бриз и прохладные волны. В голове то и дело искорками вспыхивали эпизоды событий последних дней. Пропуская их через себя из раза в раз, он старался посмотреть на все произошедшее под разными углами. Но это, видит Мерлин, не помогало. В последние дни она всегда была рядом с ним. Где бы они ни были, они были вместе. И он стал почти привыкать к этому. Мерлин, ему почти стало это нравиться. Они оба все еще игнорировали ту ночь. Нарочито забывали о приступах откровенности и наргл знает чего еще. Грейнджер была права. Это и впрямь похоже на чертов маятник. Но с другой стороны… Он не знал, когда перестал, наконец, все отрицать. Драко упустил тот момент, когда в голове что-то переключилось, и он просто принял всю ситуацию такой, какой она была. Целиком и полностью. Чуть ли не безоговорочно. Просто… Ему было хорошо. Хорошо, оттого что он больше был не один. Хорошо, что он мог быть обычным человеком. Глупо было отрицать тот факт, что это все было благодаря Грейнджер. Благодаря тому, что она была рядом. Малфой больше не пытался отталкивать ее – это было бесполезно. К тому же, он же пробовал отгородить себя от нее. И, видит Салазар, ему тогда было только хуже. Здесь у него больше никого не было. Он не хотел подпускать ее ближе к себе, но, так или иначе, она все равно была рядом. Они жили под одной крышей, дышали одним и тем же воздухом, ходили куда-то вместе. Избегать ее при таком раскладе было просто невозможно. Да и с каждым днем хотелось все меньше. Он не знал, что так будет. И сейчас он просто смотрел на то, как она улыбается, подставив лицо ласковым солнечным лучам. Он все еще не мог привыкнуть к этому – к ее улыбке. Это казалось странным, потому что между ними происходили вещи куда более значительные. И все же эта улыбка всегда выбивала его из колеи. Грейнджер редко смеялась. Редко была веселой. По крайней мере – при нем. Удивительно, но прийти сюда, на этот пляж – было его идеей. Малфой откопал в книжном шкафу карту и расстелил ее на выщербленном столе в кухне. - Что ты делаешь? – с любопытством спросила Грейнджер, подходя к нему сзади на цыпочках. Он рассеянно водил пальцем по линиям улиц. - Решаю, куда мы пойдем сегодня. Если Гермиона и удивилась, то виду не подала. Просто, легонько поведя плечами, положила руку ему на плечо и уперлась подбородком в собственную ладонь. Так легко и естественно. Он напрягся, но не отстранился. Ему было хорошо. Отогнав мысли об этом, он с удесятеренным вниманием принялся изучать карту. Все это время Грейнджер была рядом. Молчала. - Санта-Моника, - произнес он в итоге. Гермиона хмыкнула. - Неплохо, - одобрительно сказала она. И вот они здесь. Малфой смотрит на небо, видя, как солнце лениво клонится к горизонту. Воздух словно искрится, и океан переливается всеми оттенками синего и зеленого. Солнечные блики игриво скачут по волнам. Гермиона приподнимается на локтях и смотрит на Малфоя, щурясь от солнца. Кажется, хочет что-то сказать, но молчит. Драко рассеянно перебирает ракушки, которые находит в золотистом песке. Зачем-то собирает их, складывая горкой у своих ног. - Знаешь, - неожиданно говорит он. – Я нахожусь на пляже впервые в жизни, - ну, если не считать того дня, как они гуляли вдоль берега. – В детстве я мало путешествовал, да и то в основном по Англии. Гермиона подтягивает ноги к груди и упирается подбородком в колени. Откидывает со лба непослушную прядь волос. Все еще не говорит ни слова, да он от нее этого и не ждет. Начинается отлив. На влажном песке остаются целые гирлянды из водорослей, пахнущих рыбой и солью. На них слетаются чайки. Одинокий краб бочком семенит по берегу, пытаясь добраться до воды прежде, чем его заметят. - А я была у моря всего однажды. Мне тогда было двенадцать. Я с родителями ездила к тете, она живет во Франции, на Лазурном берегу, в Санари-сюр-Мер. Это удивительное место. Тихое, ведь там почти не бывает туристов, но жизнь там так и бьет ключом… о таких местах обычно пишут в книгах. Гермиона жмурится от нахлынувших воспоминаний. Оказывается, это так просто – говорить друг с другом. Нет нарочитости, нет их обычной неловкости, никто не выпускает шипы. Океан и солнце словно исцеляют не только тела, но и души. - Я любила строить замки и крепости из песка, - продолжает Гермиона, полной грудью вдыхая воздух, пропитавшийся запахом соли. – Но больше всего мне нравилось плавать… нырять с головой и чувствовать, как вода буквально выталкивает тебя на поверхность. Мне нравилось раскидывать руки и лежать на воде, глядя на небо. Волны приятно качают тело, а ты смотришь вверх, изучая облака, позволяя солнцу отпечатываться у тебя под веками… Гермиона затихает, погружаясь в свои мысли. Малфой рассеянно водит по влажному песку кончиком пера чайки, вырисовывая какие-то причудливые узоры. Они остались на пляже практически в одиночестве. Лишь там, где-то далеко, примерно в полусотне метров от них сидела небольшая компания: три юноши и две девушки. Один из мужчин играл на гитаре, и то и дело до Драко и Гермионы доносились обрывки напеваемой им песни и веселый девичий смех. Вдруг Драко вскочил на ноги и сделал несколько шагов в направлении океана. Гермиона смотрела на то, как лучи заходящего солнца очерчивают контуры его фигуры и бликами играют на его серебристых волосах. - Что это? – спрашивает Малфой, кивком головы указывая вдаль. Гермиона козырьком подносит руку ко лбу и смотрит вперед. - Буйки, - говорит она, понимая, что он имел в виду. - И для чего они нужны? - Они ограничивают место, безопасное для купания. Не стоит за них заплывать – дальше становится слишком глубоко. - Что ж, - объявляет Малфой. – Тогда мы доплывем до них. - Ты шутишь? – спрашивает Гермиона, улыбаясь и тоже вскакивая на ноги. Но Малфой ее уже не слышит. Быстрым шагом он направляется к воде, и Гермионе приходится бежать, чтобы не отстать от него. Малфой, шлепая ногами по влажному песку, то и дело наступая в лужицы, оставшиеся после отлива, тоже переходит на бег. Он смеется. Гермиона нагоняет его у самой кромки воды, хохоча и сгибаясь в три погибели. - Мог бы и предупредить, - выдавливает она между смешками и попытками привести дыхание в норму. – Так что вот тебе за это! – она зачерпывает воду ковшом ладоней и брызгает ее Малфою прямо в лицо. Тот притворно сердится, но на его резных губах все еще играют призраки недавней улыбки. - Что ж, в этот раз я тебя предупреждаю, - Малфой ухмыляется и уносится вперед еще до того, как заканчивает говорить. - Это нечестно! – кричит Гермиона. Она бежит по воде так, что брызги летят во все стороны. Чем дальше она заходит, тем тяжелее становится передвигать ногами, силы быстро покидают ее тело. Гермиона была в воде уже по пояс, волны то и дело били ей в грудь. Ее одежда стала тяжелой и висела мешком, притягивая ее ко дну. Малфой был на несколько шагов впереди. Силы покинули и его тоже, потому что он стоял на одном месте, раскинув руки, словно гальюнная фигура*. До цели осталось всего ничего, но они уже не бегут. Гермиона смеется. Малфой, качаясь на волнах, позволяет воде убаюкивать его тело. Его лицо абсолютно спокойное и расслабленное. Гермиона, в которой неожиданно вновь просыпается озорство, подплывает к нему и запрыгивает ему на спину, как обезьянка. Это застает его врасплох, и он теряет равновесие. Хохоча во все горло, жмурясь от соленой воды, попадающей в глаза, Гермиона опускает его ко дну. Малфой скрывается из виду, а затем выныривает, весь мокрый, разозленный, но улыбающийся. Глядя на его лицо, Гермиона не может сдерживаться, смех так и продолжает ее разбирать. Она раскидывает ноги и руки, откидывается назад и лежит на воде, словно огромная морская звезда, все еще хохоча. Неожиданно Малфой хватает ее за ногу и, потянув на себя, тоже погружает ее в воду. Гермиона барахтается, вода попадает в уши, рот и нос. Его руки держат ее за талию, но ей удается вынырнуть на поверхность. - Черт возьми, Малфой! – она утирает лицо руками и откидывает назад мокрые волосы. На ее коже и ресницах серебрятся капельки воды. Она все еще в кольце его рук. Малфой смеется, и она тоже, так, что ноги подгибаются сами и под ребрами начинаются колики. Он оглядывает ее лицо. Его взгляд спускается ниже, но видит, как мокрая насквозь футболка прилегает к груди и облегает ее тело, как вторая кожа, вырисовывая каждую косточку. Рукав соскользнул с левого плеча. И неожиданно смех обрывается. Их лица оказываются слишком близко друг к другу – между ними всего пара сантиметров. Ее прерывистое дыхание щекочет его шею. Гермиона обхватывает руками его лицо и облизывает губы. Она видит, как лучи заходящего солнца отражаются в его глазах, превращая их на миг из льдисто-голубых в золотистые. Медленно они приближаются друг к другу. Их лбы и кончики носов сталкиваются. Гермиона зарывается пальцами в волосы у него на затылке и прикрывает глаза, снова проводя по соленым губам языком. Он буквально слышит мысли, которые проносятся в ее голове. Она приоткрывает рот, словно желая что-то сказать, но… Вместо этого она его целует, и в этот момент весь мир переворачивается с ног на голову. Кончиками пальцев она проводит по его подбородку, ощущая легкую щетину, затем прикасается к его лопаткам. Сердце так колотится в груди, что это доводит до боли под ребрами. Это не жадный поцелуй. Этот поцелуй не говорит «я хочу тебя». Нет, он выражает кое-что другое. В этом нет пошлости или фальши. В движении их языков, в том, как он закусывает ее нижнюю губу и проводит по ней кончиком большого пальца. И неожиданно он понимает. Это то, чего он всегда хотел. То, что всегда было нужно ему. Эта забота. Эта нежность. Эта чистота. Она – на кончиках его пальцев. Сейчас он вспоминает, как дышать. Он вдыхает полной грудью, медленно, неспешно, ощущая, как воздух доходит до каждой альвеолы, как вздымаются ребра и сердце начинает учащенно колотиться. Он вновь ощущает себя и свое тело. Он живет. Гермиона плавно отстраняется. Улыбается, глядя ему в глаза. Солнечные лучи ласкают ее лицо и фигуру, почти погруженную в воду. Она выгибает спину, подаваясь им навстречу, желая запечатлеть их прикосновения на своих щеках. И сейчас она сама и есть свет. И он видит ее такой же, какой она была тогда на пляже. И Драко неожиданно понял. Весь тот свет, который когда-либо был в нем, если был – существовал благодаря ей. Из-за нее. Из-за того, что он чувствовал. Она была его светлой стороной. Она была концентрацией той доброты, которую он запрятал глубоко в себе, так глубоко, что и сам перестал верить в ее существование. Вот, почему он противился ей. Сент-Джон Риверс, возможно, сказал бы о том, что происходит: «Волнение плоти, а не лихорадка души»**. Вероятно, в этом была доля правды. Но Драко была ближе другая позиция. «Мне кажется, что от моего сердца тянется крепкая нить к такой же точке в вашем маленьком существе»***. Потому что сейчас он отчетливо ощущал эту нить, связующую их. Его – с ней. И он снова говорит: «Ладно». Но уже мысленно. Он дает еще один шанс. Но уже не ей. Он дает его себе. Апрель уже на ладан дышит, и в Лос-Анджелес приходит, наконец, настоящая жара. Столбики термометров уже редко опускаются ниже двадцати пяти градусов. Город раскален до предела, и единственное спасение – пляж. Ну, или вентилятор. Которого у них, конечно же, не было. И, возможно, это и к лучшему. С еще одним «чудом техники» в доме Малфой бы не справился. Гермиона учила его обходиться с холодильником, микроволновкой, стиральной машинкой и другими «достижениями прогресса», пока Малфой наконец не взвыл. Он быстро раздражался и начинал злиться по любому поводу. Все это было за гранью его понимания. Это был совершенно другой мир. Тот самый, который еще несколько лет назад презирал, и в который, по воле министерских судий, был так нелепо и грубо заброшен. Нельзя сбрасывать со счетов и их Обет, конечно. Малфой сердился на Грейнджер. Он просто ее не понимал. У нее есть волшебная палочка под боком, и с помощью всего пары заклинаний она может сделать все, что угодно, оказаться в любой точке земного шара за секунду. И что же? Мерлин, да ведь она к ней даже не притрагивается! Он говорил ей об этом и не раз, но она лишь отмахивалась от него. - Труд облагораживает человека, - была ответом ее коронная фраза, стоило ему в очередной раз попытаться воззвать к ее благоразумию. Ну, уж его-то облагораживать смысла не было. Хвала Мерлину, дома им приходилось сидеть редко. Гермионе хотелось побывать буквально везде. Они были и в Гриффитской обсерватории, и в музее Гетти, и в музее неонового искусства… Говоря начистоту, они обошли, наверное, все музеи, выставки и театры, которые были в городе. И, в буквальном смысле, они побывали всюду. Драко это забавляло. Ее детский восторг в глазах, когда она ходила между экспонатами и читала информационные стенды, то, как она хлопала в ладоши, едва ей удавалось откопать что-нибудь новенькое… Что поразило его больше всего – так это супермаркет. Стоило им в первый раз оказаться в "Trader Joe’s"****, как у него тут же начали разбегаться глаза. Они набрали огромную тележку самой разной еды, большая часть которой до сих пор валялась в холодильнике нетронутой. Чаще всего они обедали вне дома. По вечерам они обычно ходили в какие-нибудь кафе или забегаловки, расположенные чаще всего недалеко от дома. Однако их фаворитом стало "The Griddle Cafe", расположенное в Голливуде на бульваре Сансет. Даже Драко, как отъявленный гурман, сумел оценить их «Moonwalker» - цыпленка на гриле с овощами, зеленью и сыром – и «BLUESberry» - оладья, подаваемые с нежнейшим черничным кремом и посыпанные сахарной пудрой. Постепенно он привыкал к Грейнджер. Он начал изучать ее привычки, то, что она любит и что терпеть не может. Она всегда слегка накручивала волосы на палец, когда читала роман, но никогда так не поступала, когда корпела над учебниками и прочей серьезной литературой. Она никогда не оставалась в океане надолго, потому что боялась судорог. Драко догадывался, почему. Гермиона ненавидела морковь. Гермиона всегда пила из кружки, поворачивая ее так, чтобы можно было рассматривать рисунок. То, как они жили, походило на сказку. На совершенно неправильную, нелогичную, сказку. Но… Ему все это нравилось. Драко нравилось не оглядываться по сторонам в поисках подозрительных и недружелюбных взглядов. Нравилось, что здесь он не был изгоем, человеком, перешедшим не на ту сторону, сделавшим неправильный выбор, совершившим непоправимую ошибку. Здесь он мог быть собой, создавать свою жизнь с чистого листа. Единственным напоминанием обо всем была Грейнджер. Но и она была другой – обновленной, легкой, непосредственной. Жизнь казалась легкой и приятной, словно сахарная вата. Было просто улыбаться, смеяться, совершать глупости. Было просто чувствовать себя счастливым. Да, Малфой не мог признать это, да, в общем-то, и не хотел. Он старался не думать – он пытался жить. И у него, кажется, это получалось. Впервые за очень долгое время. В среду с самого утра лило как из ведра. Несмотря на то, что Гермиона любила дождливую погоду, в такие дни, как этот, она предпочитала оставаться дома и заниматься тем, что ее душе угодно – читать, смотреть кино или слушать музыку. Чтение, конечно же, лидировало со значительным отрывом. Однако сегодня Гермиона решила посвятить себя кое-чему другому. Устроившись в кладовке поудобнее, Гермиона принялась изучать содержимое коробок, которыми окружила себя со всех сторон, надеясь отыскать в них что-нибудь полезное или, по крайней мере, интересное. Ей всегда нравилось копаться в старых вещах. Гермионе казалось, что они хранят память о прежних владельцах, частичку их души. У каждой вещи своя история, и она убедилась в этом на собственном опыте. Однако пока ничего особо интересного на глаза ей не попалось. Старая детская одежда, зеркальце с треснувшим стеклом, потрепанные шахматы, в которых не хватало нескольких фигур… Шахматная доска задержалась у нее в руках чуть дольше остальных вещей. Она бережно пробежалась кончиками пальцев по черно-белым квадратикам, вдохнула запах старого дерева. Шахматы напоминали ей о Роне. Он был непревзойденным игроком. Гермиона вспомнила, как на первом курсе Рон сумел выиграть в партии против зачарованных фигур самой профессор МакГонагалл. Гермионе удалось у него выиграть лишь однажды. И, как она полагала, это произошло совершенно случайно. Милый, добрый Рон… Честно говоря, ей недоставало его. Гермиона скучала по нему. В конце концов, она жила бок о бок с ним не один год. Ей не хватало общения с ним, не хватало его улыбки, веснушек у него на щеках… но Гермиона по-прежнему не чувствовала к нему ничего иного, кроме теплой дружеской любви. Мысли о Роне заставили ее покраснеть. Ведь то, что происходило между ней и Малфоем… Нет, она не стыдилась этого. Она не раскаивалась. Не было причин. Гермиона была свободна. Между ней и Роном было все кончено, и уже довольно давно. Единственное, отчего ей было немного совестно, так это оттого, что она забыла о нем. На несколько месяцев вычеркнула Рона из своих мыслей, из своей памяти, мысленно уничтожила его. Но сейчас он постепенно начинал воскресать. Пытается ли он отыскать ее? Нет, не так. Неправильный вопрос. Знает ли он о том, что она исчезла? Гермиона глубоко вздохнула. Логично предположить, что да. Но… Ведь он не приходил к ней. Ни единого раза. От не было ни слуху, ни духу, ни даже записки. Все закончилось тогда, когда она ушла из больницы и… С тех пор Рон не появлялся в ее жизни. Разумеется, ему было тяжело. Ведь Гермиона тоже причинила ему боль. Она понимала это и тогда, и сейчас. Тогда она была погружена в свою боль слишком глубоко. Она ощущала ее всем своим существом, и он не пытался ей помочь. Гермионе казалось, что он сдался, что он решил отпустить ее так же, как она отпустила его. И за это она была на него зла. Гермиона обвиняла его. Но теперь… Ей было хорошо. А в такие моменты всегда как-то легче отпускать и прощать. Наверное, было уже слишком поздно. Утекло столько воды, и даже сейчас Гермиона была абсолютно уверена в том, что залегшую между ними трещину не исправит даже Репаро. К тому же, если Рон узнает о том, что она исчезла не одна… Он никогда не простит ее, если ему станет известно о том, что она сбежала с Малфоем. Гермиона с тоской отложила шахматы, пряча их обратно в коробку. Рон никогда не сможет ее понять. И неожиданно вспыхнула мысль, которая напугала ее. А что, если он не просто узнает обо всем? Что, если Рон их найдет?.. Гермиона вздрогнула. Она знала, что произошло бы в таком случае. Рон бы уничтожил их. Их обоих. Но, хвала Мерлину, он не сможет их отыскать, ведь все случилось спонтанно, и после своего исчезновения она ни с кем не общалась. Однако Гермиона забыла кое о чем. Она совершенно упустила из виду мысль, что начать искать могут не ее. - Малфой! Малфой!! Посмотри, что я нашла! – Гермиона выскочила из кладовки, прижимая к груди какую-то странную штуковину. Драко сидел в гостиной и, закинув ноги на кофейный столик, читал газету. Бегло взглянув на Грейнджер, он вернулся к чтению. - Ну же, - Гермиона выхватила у него из рук газету и откинула ее в сторону. Она буквально пританцовывала на месте от нетерпения. Драко закатил глаза. На языке крутилась пара привычных колкостей, но он их проглотил и продолжил хранить молчание, только руки на груди сложил. Гермиона повертела у него перед носом незнакомым аппаратом, а затем поднесла его к лицу и куда-то нажала. Вспышка была ослепительно яркой. Неприятный режущий свет резанул по глазам. Драко закрыл лицо рукой и вскочил с дивана. - Что, во имя Салазара, это за чертовщина?! Он посмотрел на Грейнджер, хотя разноцветные блики так и плясали у него перед глазами. Она сжимала двумя пальчиками какую-то бумажку и зачем-то трясла ее. - Держи, - Гермиона с гордым видом протянула ему фотокарточку. Драко взял снимок и непонимающе уставился на сероватый квадрат. - И что это? – ледяным тоном поинтересовался он, откидывая бумажку в сторону. Грейнджер бережно взяла фотографию и вновь протянула ее ему. - Это фотография, - объясняла Гермиона тоном школьной учительницы. – Снимку нужно немного времени, чтобы проявиться. Пара минут – и ты все увидишь… Вот же, смотри! Все почти готово! Драко с удивлением посмотрел на собственное застывшее лицо. - Она не двигается, - констатировал он. Это было любопытно. Грейнджер прыснула. - Конечно, это же «Полароид». - Пола-что? – переспросил Малфой, глядя на то, как Грейнджер смотрит в видеоискатель. - Фотоаппарат моментальной печати, - произнесла она, разворачиваясь на триста шестьдесят градусов. – Делаешь снимок и тут же получаешь его. А изображение не двигается потому, что фото не проявлено в магическом растворе, а всего лишь напечатано, как, скажем… школьный учебник. Гермиона на носочках пятилась к стене, наводя объектив на Малфоя и пытаясь выбрать наиболее удачный ракурс. - Улыбнись, - подначивала она его. – Скажи сыр! Все происходящее ее явно забавляло. Странно, но веселье Грейнджер было заразительным, и он почти поддался. - Грейнджер, я не… - Готово! – выкрикнула она и выдернула готовый снимок, подпрыгивая на месте. – Сфотографируй и ты меня! – упрашивала она. Гермиона протянула Малфою фотоаппарат, и тот рассеянно сжал его в руках. - Просто нажми на эту кнопку, - пояснила Гермиона. – А чтобы увидеть, какой получится кадр, смотри сюда... Она отошла к стене и хотела встать в какую-то причудливую позу, как модели в каталогах, но ей было слишком весело. Гермиона рассмеялась, откинув голову назад и зажмурившись. Драко удалось запечатлеть этот момент совершенно случайно. Он просто нажал на кнопку, и все получилось само собой. Гермиона сама выхватывает выползающий из зева камеры снимок и вновь трясет рукой, ожидая, пока фото проявится. Глядя на получившуюся фотографию, она вновь улыбается. Затем кладет ее на стол, поверх двух других снимков, на которых запечатлен Малфой. - Отлично, - констатирует она. – Знаешь, Малфой, я люблю фотографировать. Так что будь готов! И, не говоря больше ни слова, она вновь ускакала в кладовку, что-то рассеянно напевая себе под нос и бережно прижимая камеру к груди. Малфой лишь покачал головой. Глупая, неисправимая девчонка. Он и догадываться не мог о том, что тоже улыбается.