Дороги, которые мы выбираем

Догорает вечер. В маленькой часовне слабо мерцают свечи, отражаясь в тёплых бликах витража, озарённого предзакатным солнцем. Здесь юная Кристина Дае ежедневно проводит в молитве часы, не вставая с колен. Её мучают сомнения. Казалось бы, всё просто — одним движением она спасётся от последствий, страхов, выбора, решительно от всего. Одним движением. Так быстро и просто не решалась ещё ни одна проблема, как говорил Рауль, и, возможно, он прав. Он ведь никогда не ошибается. Однако что-то в ней продолжает противиться этому. Кристина снова и снова спрашивает себя, что мешает ей покончить с этим кошмаром, длящимся уже чересчур долго, покончить одним ударом. Спрашивает и не хочет себе признаваться в правильном ответе. Сейчас она с горечью вспоминает тот разговор между ней и Раулем. Они говорили в этой самой часовне, и от этого ей становится ещё хуже… — Ты сама говорила, что он всего лишь мужчина, — говорил тогда Рауль. — Кристина, ты же знаешь, что он станет преследовать нас до самой нашей смерти! Она тогда лишь кивала, повторяя одно и то же: — Мне страшно, Рауль… Пожалуйста, не заставляй меня это делать… Прошу, не надо… Это…ужасно, ужасно!.. Прошу тебя, не надо… Не надо… Она вспоминает взгляд, которым посмотрел на неё в тот момент Рауль. Так смотрели новые директора на Карлотту, когда та устраивала сцены и грозилась покинуть театр. Будто перед ними был капризный ребёнок. — Кристина, любовь моя… — голос Рауля был так сладок! В нём было так много нежности и заботы! — Прошу, не думай, что мне безразличны твои сомнения. Но все надежды и мольбы сейчас возложены на тебя, без твоей помощи нам никогда не сделать этого… Они обнялись тогда, как брат и сестра, и в ту секунду ей было пронзительно хорошо. Весь мир сжался до тепло горящих свеч, источающих аромат ладана, знакомых стен часовни и объятий её близкого друга. Как уютно и легко было в этом мире… От этого мира больше ничего не осталось. Сейчас в нём только холодно и страшно, и даже свечи горят будто бы почерневшим пламенем. Кристина вздыхает, пряча лицо в ладонях. Сегодня ей нужно убить Эрика. Проведя следующий час в своей артистической и за кулисами, прячась от гневных взглядов Карлотты и укоризненных — Пианджи, она еле может сдержать волнение. И сцена, и занавес, и костюмы — всё новое, незнакомое и пугающе прекрасное. Она знает, что весь театр всколыхнулся под рукой своего негласного владельца, властелина людских душ и великого мастера. Всё, чем стал театр на этот вечер, — произведение его гения, и Кристина ощущает это даже кожей. Вот наступает момент появления Аминты. На негнущихся ногах Кристина подходит к краю, робко заглядывая за перила высокой, уходящей к самому куполу лестницы — помосту, собранному для этой арии. Пора. Пора. Ну же, иди… Она шагает вперёд, пропевая незатейливую фразочку. Почему она босая? Почему её костюм — это только тонкая накрахмаленная сорочка, еле придерживаемая корсажем из плотной кожи на шнуровке, и юбка из золотистой летящей ткани? Она ощущает ногами каждый стык досок на сцене. Закончив, она опускается на ступень, дрожащими пальцами перебирая розы в корзине. Алые розы… Зачем, Эрик, зачем? Внезапно её слуха касается голос. Он поёт партию Пианджи, но отличается от звуков его голоса, как отличается игра на дорогой скрипке от скрипа ветра в сухих ветвях. Кристина чувствует, что сердце у неё падает в пятки. Тени стали длинными и протянулись через всю сцену к её ногам, языки пламени стали настоящими, и силуэты танцовщиков в чёрном растеклись по задним декорациями. Она не помнит, как подняла глаза и обернулась. Не помнит, потому что едва ли сознаёт, что находится на сцене. Она не могла видеть эти глаза где-либо ещё, кроме её гримерной или дома у подземного озера. В тот миг ей кажется, что голос каким-то образом заставил всё кругом исчезнуть, раствориться, растаять в окружающем их полумраке или же перенёс её к нему… Какая разница. Он смотрит на неё, она смотрит на него, и нити, навсегда связавшие их, раскаляются докрасна. Она спит? Возможно. А может быть, это гипноз. Эрик никогда не пользовался столь внушительными средствами, чтобы привлечь её внимание — она всегда сама делала выбор. Теперь же он зовёт, манит, увлекает за собой. Шаги медленные и плавные — так тигр ходит вокруг своей добычи, приглядываясь и готовясь к прыжку. Кончики ледяных пальцев с нежной силой касаются горячей кожи её шеи. Притягательный шёпот звучит совсем рядом, словно Эрик поёт у неё в голове. Нет, ей надо опомниться… Надо что-то вспомнить, надо положить этому конец! Их руки сцеплены, и она безвольно разжимает пальцы, заставляя свою ладонь выпасть из его руки и отстраняясь. Горящий взгляд золотистых глаз оставляет на её коже шипящие и плавящиеся метки. Сам воздух раскалился добела. Прекрасно: белый, чёрный, красный… Жар касается её обнажённой кожи, и она непослушными пальцами поднимает слетевший в их кружении рукав сорочки. Кристина начинает петь, невольно обращая свой взор на пятую ложу. Это привычка, инстинкт, приобретённый в её прошлой жизни танцовщицы: она всегда смотрит туда, ведь это ложа неизвестного хозяина Оперы. Запоздало она вспоминает, что оттуда за оперой наблюдает Рауль. На мгновение ей становится ослепительно жарко — она знает, что сейчас взгляд Призрака скользит по пятой ложе, вероломно отданной и ещё более вероломно занятой. Ей стало страшно. Не за себя — она была в полной безопасности, если рядом с Эриком можно было думать о безопасности — но за Рауля, который должен был вскоре поплатиться за свою глупость. Если только… Она не нанесёт удар первой. Кристина оборачивается. В который раз их взгляды сталкиваются. Если раньше они сталкивались подобно брызгам лавы, теперь это были две реки — одна с волнами из пламени, другая ледяная, как само дыхание смерти. Девушка не сводит с него взгляда, заставляя себя не растирать внезапно заледеневшие ладони. Не отпускать его, не отпускать ни на минуту… Пусть он будет ближе, пусть только не перестаёт петь, пусть только не отводит своих жаждущих глаз!.. Не отпускать его взгляд, держать его — стоит Эрику отвернуться, и она упадёт замертво, будто марионетка с порвавшимися ниточками. Она поднимается по лестнице, и уста её поют о том, чего действительно жаждет её тело. Да, теперь она понимает, что это такое. Жажда до него, с ума сводящаяся жажда касания. Она уже не знает, кто из них увлекает другого за собой, кто играет — кажется, они впервые откровенно говорят на тему запретного плода. Как он болезненно-сладок… И ей безразлично, что будет дальше, безразлично всё, чем она есть не здесь и не сейчас. Они ступают на помост. Под самым потолком, где ещё никогда так ярко не пылало человеческое сердце. От перекрещивающихся взглядов-шпаг будто бы брызнули искры. Широкая лента тёмного плаща повисает на перилах; роза уже давно выпала из её пальцев. Томительные четыре шага, четыре вздоха — его голос сливается со своим творением, и гармония этих звуков распинает Кристину дрожью. Она тянется к нему, его голосу, его рукам. Мост перейдён. Давай же посмотрим, как он горит. На мгновение их руки смыкаются, будто приковывая их друг к другу. Но в тот же миг он разворачивает её спиной к себе, заставляя отвернуться и слушать. Её пальцы безвольно разжимаются в его сильной ладони. Голова откидывается назад и падает ему на плечо. Кристина еле дышит — перед ней дрожит горячее, раскалённое кровавое марево, густая пелена. Она прикрывает глаза: оголённой кожей спины она чувствует, как бьётся его сердце. Ей хочется закричать, изогнуться ещё больше, прижаться к нему со всей силой, страстью и нежностью, лишь бы не кончалась сладкая пытка его рук. Они холодны, как лёд, как Смерть, но это доставляет особое удовольствие. Они пересекли черту. Она пересекла черту. И больше не вернуться к той Кристине, которой она была ещё сегодня утром. Та Кристина твёрдо знала, кто она — сейчас безымянная девушка в его руках не хочет знать своего имени. Растворяясь в его гениальности и слушая последние умирающие звуки оркестра, она понимает, как мало в ней останется, если исчезнет Эрик. И понемногу эта мысль крепнет. Девушка замирает, вслушиваясь в робкий шёпот над своим ухом. Обещания, просьбы и клятвы… Так похоже на разговоры того мальчика, что однажды поймал её унесённый в море шарф! Но сейчас это было другим — настоящим, живым, прожитым не одним годом одиночества, боли, неразделённых страданий. Она разворачивается. Мужчина перед ней смело держит её руку, и клятва следовать за ней, куда бы она ни пошла, заставляет её вздрогнуть. Каким-то отголоском в её голове вдруг пролетает голос Рауля: «Одним движением…» Она нежно опускает ладонь на его щёку, ощущая пальцами завязки чёрной шёлковой маски. Вот и всё, чего я у тебя прошу… Одним движением она спасётся от последствий, страхов, выбора… Одним движением покончит с кошмаром, которым стала её жизнь… Так быстро и просто не решалась ещё ни одна проблема, ведь Рауль всегда прав… Она знает о стражниках, которые ждут одного лишь сигнала. Знает о пистолете Рауля, который заряжён и лежит рядом с ним на сиденье. Кристина подцепляет маску пальцами, но в ту же секунду отпускает её, падая на колени. Её душат рыдания и бьёт сильная дрожь. Маска остаётся на месте. Зал взрывается аплодисментами.