Что скрывают подвалы Малфой-Мэнора?

Прошла неделя после того, как Малфой её сюда затащил. Он небрежно кинул её на пол, не думая о том, что девушка тоже может чувствовать боль. Боль от того, что он касался её, заламывал руки, прижимал к себе, кусал шею, вожделенно гладил её тело. Срывал с неё одежду в порывах страсти, пачкая её лицо своей кристально-чистой кровью, вытекавшей из ровных порезов на разных частях тела, от ранений полученных в бою. Гермиона уже не сопротивлялась, да и это было бесполезно. Что она могла сделать против молодого и сильного волшебника? Без палочки. Без сил. Без людей, которые её поддерживали раньше… Все это у неё отобрал он, и только он. Несомненно, Малфою это было на руку – лишить Гермиону всего того, благодаря чему она была счастлива и радовалась каждому прожитому дню. Драко уже не мог смотреть, как она улыбается Поттеру, как прижимает к себе Рона, живет полной жизнью, не обращая внимания на него. На его сердце, которое уже давно билось ради Грейнджер. Шла жесточайшая война двух миров: светлого и темного. Такого же светлого, как Гермиона, и такого же темного, как вся чета Малфоев. Дамблдор был убит, и Тот-кого-нельзя-называть – тоже. Смерть Профессора Дамблдора всех поставила в тупик. Она была нелепой и очень быстрой. Хвост. Хвост убил его совершенно случайно и был несказанно рад такому стечению обстоятельств. Чего нельзя сказать о Драко, который был в бешенстве, ведь это была его задача – убить бывшего директора, либо умереть самому. С потолка большими каплями стекала вода, а на полу образовалась лужа. Как же Гермионе хотелось быть этой жидкостью, чтобы так же просочиться через щелку и уйти из этого ужасного места, но, увы, она не вода, а единственный выход – смерть. Хотелось выть от безысходности. Единственный желанный гость за последнее время – домовой эльф. Натан. Он приносил еду и мыл девушку раз в два дня. Натан был общительным, но лишнего не болтал. Грейнджер считала каждую капельку, доходя до восьмиста и начиная с начала: – Триста один. Триста два. Триста три… Выработался рефлекс: вздох, моргание и выдох, а дальше все по кругу. Мир перевернулся. – Все это сон. Обычный сон… – успокаивала она себя, поджав коленки к груди и обхватив их двумя руками. Шмыгнув носом, она продолжала счет. Все её мысли были заняты только лишь собственной смертью или Роном. Рон Уизли – молодой человек Гермионы Грейнджер. Точнее… бывший молодой человек Гермионы Грейнджер. – Я только твоя, и для меня ты всегда останешься самым-самым… – говорила она, держа в руках кулончик, который Рон ей подарил за день до второго мая. – Как же я люблю тебя, мой милый Рональд, – по щекам Гермионы потекли горькие слезы. – Всегда. Я всегда буду любить тебя. У них должно было быть все хорошо, но эта война… Она сломила жизнь каждого. Джинни с Гарри должны были пожениться, они долго планировали свадьбу, пришлось потратить кучу галеонов, но в живых осталась только невеста. Почти весь Орден мертв. Гниют в одной братской могиле. В последний раз, когда Гермиона их видела, они лежали в луже крови, накрывая друг друга телами или моля о пощаде. Нагайна – змея Темного Лорда, не щадила никого. Рон и Гарри погибли, два самых родных человека были мертвы и лежали на холодной земле. Рона убил Драко Малфой, а Гарри - сам Волан-де-Морт. Гермиона корила себя за их смерть, она сейчас должна быть рядом с ними, а никак не здесь, не в этом помещении. Во время битвы в Запретном лесу слизеринец схватил её в охапку, крикнув отцу, что сам разберется с грязнокровкой, а после, завел её вглубь леса, прижал к дубу и целовал до потери пульса, прижимая к себе, исполняя свою давнюю, но такую желанную мечту. Для чего её сюда заперли? Как игрушку Малфоя? Ха! Грязнокровка для Малфоя? Что-то новенькое. Гермиона закусила губу и зажмурилась, так сильно, как могла. Больше нет её родителей, её самых лучших родителей. Да, они магглы, они не имели отношения к волшебному миру, но их тоже не пощадили. Миссис Грейнджер – добрейшей души женщина, а Мистер Грейнджер – просто добрый и щедрый семьянин. Лишить жизни её родных, чтобы завладеть ею, – это и был страшный план Малфоя, которому, увы, довелось свершиться. Но он не подумал о том, что гриффиндорка ни за что не будет принадлежать ему. Её сердце не билось в его честь. Больше нет её самой, нет души, как будто дементоры постарались над этим. Есть только тело. Тело Гермионы Грейнджер. Без жизни. Слёзы стекали со щек и приземлялись на грязный каменный пол, глаза уже воспалились и покраснели. Один вопрос крутился в голове: «Почему я?!». Сейчас девушка сидела в правом углу этого помещения, и качалась из стороны в сторону. Подрагивая от порывов ветра, проходившего через оконную решетку под самым потолком. Губы потрескались, волосы стали еще более непослушными и торчали в разные стороны из-за влажности в подвале. Малфой любил волосы Гермионы, он либо вдыхал их запах, либо накручивал на ладонь и запрокидывал её голову, наслаждаясь кожей на шее гриффиндорки. Отдельные участки лица были покрыты неровными шрамами, а руки и подавно были все в язвах, ушибах и царапинах. Малфой исцелил её, но не всю, ему было проще, когда Гермиона была не способна серьезно сопротивляться. Она для него как лекарство для больного, она была ему необходима. Все мысли Драко с первого дня в Хогвартсе были заняты либо этой грязнокровкой, либо учебой. Виднелся шрам на левой руке в виде слова «грязнокровка» – подарок Беллатрисы Лестрейндж, подаренный во время истязаний, по прибытию в Мэнор. – Мерлин, если ты есть, забери меня к себе, прошу… – это была просьба, мольба, да что угодно! Смерть стала казаться единственным выходом отсюда. Все родные и близкие люди уже были в другом мире, и ей самой не очень-то хотелось тут задерживаться. На столешнице, рядом с железными дверьми, стоял поднос с засохшим куском хлеба и стаканом прокисшего молока. Гриффиндорка даже не притронулась к этой «пище». А зачем? Какой смысл в этом? Да, желудок ныл от жажды и голода, но было терпимо. Было нормально. Необъяснимо. Необъяснимо противно. Все мышцы затекли, лишь веки поднимались вверх и вниз, хотя и это движение было весьма болезненным. Вены на запястьях вздулись, а под ногтями скопилась грязь. Горло болело от постоянных сквозняков, голос совсем сел, затхлый от сырости воздух не давал нормально дышать, легкие отказывались работать. Лишь сердце билось, как и прежде, выдавая один удар за другим. Но даже сейчас оно билось для Рона. И только для него. Не смотря ни на что. Вдалеке послышались шаги. Нет, это не Натан и не Беллатриса, это хуже… – Ну что? Уже заждалась меня? – молодой человек снял мантию и кинул её рядом с девушкой, а после запечатал дверь заклинанием и подошел к треснувшему зеркалу. Окровавленный порез проходил неровной линией от мочки уха до середины щеки. – Гадство, – он провел средними пальцами по ране, тем самым оставляя кровавую дорожку на лице. – Хотя, ничего страшного, ведь шрамы украшают мужчину, правда, Грейнджер? – парень с ухмылкой взглянул на неё через зеркало. «Малфой, этот чертов Малфой!» Но вслух Гермиона лишь фыркнула и произнесла охрипшим голосом: – А кто тебе сказал, что ты – мужчина? Похищение. Насилие. Убийство безоружных. Все это давно уничтожило в тебе мужчину, ты – лишь особь мужского пола и не более того, – она опустила взгляд в пол, совсем не желая видеть такие ненавистные ей стальные глаза. Но после, её взгляд упал на край платья, который задрался, и девушка непроизвольно его поправила. Хотя смысла не было, ведь если Драко здесь, то вся одежда слетит с неё мгновенно. Малфой приходил почти каждый день. И эта неделя заточения стала самой ужасной в ее жизни. Он насиловал её. Первый раз она пыталась бороться из последних сил, но безрезультатно. Он все равно лишил ее девственности. Больше Гермиона не сопротивлялась. Потеряв все, что могла, она просто не видела в этом смысла. К концу недели эти «свидания» стали, в какой-то степени, рутиной. Она старалась просто терпеть и молчать, когда Малфой с ней разговаривал, откидывая её прилипшие ко лбу волосы. Он рассказывал новости о войне, о том, кого убили, о том, кого убил он, а у гриффиндорки лишь сжималось сердце. Она не хотела его слушать. Она не хотела смотреть на руки слизеринца и представлять, что на них кровь кого-то из её друзей. Может в скором времени он над ней сжалится и убьет? Ему ведь это ничего не стоит, всего лишь направить палочку и произнести такие желанные за последнюю неделю слова: «Авада Кедавра», и все, остальное не важно. Но нет, все становится только хуже… Вот он расстегивает ремень. У Драко странная привычка: складывать ремешок вдвое, и шлепать этими половинками друг о друга. Малфой подошел к Гермионе и сел на корточки, от него гадко пахло: мылом и сигаретами. Он стал связывать ей руки ремнем, который снял со своих штанов минуту назад. Гриффиндорка опустила глаза в пол, ей вдруг стало обидно от того, что теперь она – слизеринская подстилка. Руки затекли. Запястья сковала боль. Боль была всегда физической, но ни в коем случае не душевная, нет. Никогда. Драко потянулся к ней, придерживая подбородок Гермионы одной рукой, а другой держался за бедро девушки, поглаживая его и задирая полы платья. Малфой коснулся губ Гермионы своими губами. Мягко. Гермиону так касался только её парень. Её мертвый парень. Рон. Да как этот самодовольный слизеринец может ей напоминать Уизли? Он не достоин его! Он - полная его противоположность. Драко нехотя оторвался от девичьих губ, но лбом все равно прижимался к гриффиндорке, не желая прерывать зрительный и телесный контакт. Малфой все еще держал руку на ней, но уже у основания бедра. – А знаешь, почему я убил твоего «псевдопарня»? – спросил он это так, как будто это был поступок, за который Гермиона должна быть ему благодарна. Слизеринец выводил узоры пальцами на её ноге. От этих движений девушке стало щекотно, но вовсе не до смеха. – Потому что у тебя нет сердца, Малфой, ты – бессердечная скотина! И всегда завидовал нам троим. Посмотри на себя: ты жалок, ты мне противен, ты… – она не успела договорить, получив звонкую пощечину. Девушка отвернулась и закрыла глаза. За что столько боли? Ей очень хотелось отлупасить его, а лучше врезать ему так же, как на третьем курсе. – Заткнись, Грейнджер! – он приложил свою ладонь к её покрасневшей от сильного удара щеке. – Ты ничего не знаешь, – Драко большим пальцем начал растирать выступающую кровь. – А что я должна знать?! Что ты убил их? Что ты мучил бедного Рона "Круциатусом"?! – Да то, что, – он замялся. – То, что я ревную тебя до безумия, что я влюблен в тебя с первого курса, с первой минуты, как ты вошла к нам в купе в поисках жабы Долгопупса. Да. Я люблю грязнокровку! Я хочу грязнокровку! – говорил он это так громко, что даже крик отскакивал от стен темницы эхом. – И ты будешь моей. Всегда. Хочешь ты этого или нет, – это Малфой уже проговорил шепотом, зная, если их увидят вместе, то у него будут проблемы. – Малфой, убей меня! Прошу тебя! Я не могу слушать этот бред про твою любовь после всего, что ты натворил: убил моих родителей, любимого… – Драко посмотрел на неё со злостью и только ближе притянул к себе. – …человека. Ты насилуешь меня! Ну, какая это любовь? – У нас с тобой будет красивая любовь, Грейнджер, расслабься, и живи дальше… – он закусил мочку её правого уха. – Поцелуй меня. Хочу уже ощутить, каково это – когда тебя целует любимая… – Никогда! Я и так уже себе противна…– она плюнула ему на губы и закрыла глаза. Он лишь втянул в себя её слюну и облизал губы. Гриффиндорка поморщилась. А Драко сидел с ехидной ухмылкой и пожирал свою пленницу вожделенным взглядом. – Хорошо, я сам, – он целовал ее, втягивая в себя нижнюю губу гриффиндорки и притягивая её к себе ближе, насколько это было возможно. – Я люблю тебя… – проговорил Драко, в губы девушки. Он больше не мог сдерживать себя и разрезал платье заклинанием, а чуть позже стянул лифчик, сжимая её грудь одной рукой. Второй рукой Малфой уже был буквально в трусах девушки. Гермиона закусила губу от возбуждения. Мозг всеми силами отвергал слизеринца, но предательское тело всячески его желало. Драко увидел её закушенную губу и сразу же обрадовался эффекту, которого смог добиться. После он стянул оставшийся клочок одежды и повалил гриффиндорку на пол. Грейнджер отвернулась, закрыв глаза. Грязный пол царапал спину, а Драко уже освободился от всего, что скрывало его тело. Его серые глаза потемнели и теперь казались черными. Совершенно не было времени на церемонии, он вошел в неё быстро, Гермиона жадно втянула воздух и облизнула губу. Драко медленно двигался в ней, наслаждаясь моментом и зная, что Грейнджер это нравится. Прошло порядка десяти минут, когда слизеринец кончил в неё. Освободив Гермионе руки, уставший парень откинулся на каменный пол рядом с ней, едва ли не засыпая на своей мантии, но спать нельзя! Пора идти.

***

– Жди меня сегодня вечером, – говорил он ей, застегивая рубашку и надевая штаны. – И не забудь попросить у Натана новую одежду, – Драко откинул порванную ткань в сторону. – Ах, да, совершенно забыл сказать, что твой дорогой Уизли оказался жив. И сейчас находится на допросе у моей тётушки. – То есть… как жив? Этого не может быть, он же… Ты же… – взволнованная гриффиндорка не могла подобрать слов. – Малфой, ты же убил его, я своими глазами видела, как Рон мучился, он умирал, закрыл глаза и … погиб… или...? – Все, я пошел, – проговорил он раздраженно, накручивая семейный перстень на безымянном пальце. – Возможно вы скоро встретитесь с ним, если я позволю, – Малфой удовлетворенно хмыкнул и направился к выходу. Стук его туфель еще долго был слышен за дверью. – Ну, постой же, ответь мне, прошу… Он, правда еще жив? – она задавала этот вопрос уже скорее всего самой себе, чем слизеринцу. Гермиона натянула на себя мантию слизеринца, чтобы укрыться от ветра, устало вздохнула и уткнулась левой щекой в холодную стену. Закрыв глаза, она моментально провалилась в глубокий сон…