***
Последний семестр этого года для Римуса начался с довольно важного дня, по поводу которого он успел изрядно поволноваться, а именно — с Дня Рождения Рэйчел. С самого начала каникул он долго размышлял над тем, какой подарок ей подготовить, успел перебрать множество вариантов, но сейчас, когда маленькая красивая коробочка празднично поблескивала где-то во внутреннем кармане наброшенной поверх формы школьной мантии, все долгие размышления остались наконец позади, и Люпин, чувствуя себя вполне спокойным и радостным, с легким сердцем направлялся в Большой зал на завтрак. Положа руку на сердце, он возлагал на этот день нетленную надежду, ибо ему предстояло стать едва ли не единственным, ворвавшимся в череду наполненных мрачными мыслями и переживаниями дней, которым, казалось, уже не будет конца, лучиком солнца в беспросветной тьме, пронизанной только лишь тревогой, трепетом и паническим страхом, что в следующий раз беда коснется близких ему людей. Войдя под бездонный свод Большого зала, отражающий небо над замком, Римус первым делом направился к столу Когтеврана, где, шумно болтая и обмениваясь впечатлениями с каникул и последними новостями, завтракала уже большая часть факультета. Без труда разыскав среди разнообразия оттенков белокурую макушку, он невольно улыбнулся и быстрым шагом проследовал к Рэйчел. Девушка сидела к нему спиной, сияющая, радостная и невероятно хорошенькая, оживленно щебетала с подружками и, смеясь, отбрасывала обратно за спину волну ослепительно-светлых, искусно завитых по случаю семнадцатилетия волос. Осторожно подкравшись и поймав на себе взгляд ее лучшей подруги Энн, Лунатик вдруг мягко прикрыл глаза Уоллис ладонью. Та только успела удивленно ойкнуть, как парень, наклонившись, нежно поцеловал теплую, чуть пухловатую милую щеку. — С Днем Рождения, Рэйч, — шепнул он ей на ухо и украдкой сунул в горячую ладошку маленький, перевязанный тонкой ленточкой сверток. — Рим! — Рэйчел обернулась, окатив гриффиндорца волной пронзительной, искрящейся удивлением и радостью синевы. Словно бы не обращая внимания на таращившихся на них студентов, она вскочила, обвивая руки вокруг его шеи и на миг соприкасая кончики носов. — Спасибо! — Ты после уроков сегодня не будешь занята? — спросил Римус, улыбаясь и разжимая объятия. — После уроков? — Рэйчел на секунду задумалась, бросив быстрый взгляд на Энни, а затем с улыбкой предвкушения ответила: — Нет, не занята. Мы с девчонками устраиваем посиделки в спальне, но это уже поздно вечером. — Отлично. Тогда, может, прогуляемся? — предложил парень, невольно покосившись на когтевранских девчонок, в чьих рядах шелестящим раскатом немедленно прокатились шепотки. От колких, злых взглядов, которыми вдруг прожгли Уоллис некоторые из них, Люпину стало не по себе, и он молча порадовался тому, что сама девушка, казалось, ничего не заметила. Напротив, она улыбнулась, игриво прищурившись и потеребив ленточку на подарке Лунатика: — После уроков в холле? — Точно! Тогда до скорого, — улыбнувшись на прощание, Римус проследовал к своему столу, А Рэйчел, еще более радостная и сияющая пуще прежнего, уселась на место, украдкой открывая под столом маленькую коробочку. — Мсье Лунатик снова с нами? — насмешливо-добродушным тоном спросил Сириус, недовольство ранним подъемом которого растворялось прямо пропорционально количеству глотков горячего кофе. Питер, взъерошенный и заспанный, соображал еще не вполне бодро, а потому полуапатично тыкал вилкой в яичницу и печально жевал кусочек жаренного бекона. — А ты соскучился, Бродяга? — спросил тот, сверкнув веселым взглядом и опустившись на свое привычное место за столом, подле Сохатого и напротив Хвоста. Бродяга ухмыльнулся в ответ, поставил на стол практически пустую чашку, с наслаждением сунув за щеку сразу половинку овсяного печенья, и, крайне не по-аристократски жуя, прошамкал: — А-шо, Унашик! Пеешиваю, шо наша Уилкисс… — замолчав, парень сделал могучее глотание и продолжил говорить куда отчетливее: — Зачахнет совсем без тебя. Ты же крайне заметный ученик на ее уроках! — А первую часть фразы ты прожевал вместе с печеньем? — поинтересовался Лунатик, приступая к завтраку. Сириус ухмыльнулся, про себя не без удовольствия отметив тот факт, что настроение у его друга сегодня на удивление безоблачное, учитывая его состояние вплоть до совместного отъезда в Хогвартс. — У нас всего две недели времени до полуфинального матча, Слизерин умудрился слить Когтеврану, и теперь у них очко будет гореть, как бы только нас переиграть, а ты тут развлекаешься, Бродяга! — довольно сердито пробурчал Джеймс. Он как раз-таки, не в пример Сириусу и Римусу, с самого утра был непривычно серьезен, раздражен и ворчал похлеще мистера Филча в его самом недобром расположении духа. Неожиданное стечение обстоятельств в турнирной таблице и раньше не внушало гриффиндорскому капитану ничего приятного, но с первым учебным днем последнего семестра его недовольство основательно подстегнулось от осознания неумолимого приближения важного, обещающего быть откровенно грязным матча. Шансы попасть в финал для Слизерина серьезно пошатнулись после позорного поражения в последней игре, и теперь Джеймс был уверен, что змеиная команда пойдет на все, что угодно, только бы дела Гриффиндора обстояли как можно хуже. — Да успокойся ты, Сохатый! — беспечно заявил тот, перегнувшись через стол и хлопнув друга по плечу. — Нам в любом случае пришлось бы столкнуться с ненавистью многоуважаемых змееносных засранцев. Ну, подумаешь, будет чуть больше месива, чем всегда. Зато лишний повод надрать зад Эйвери и Мальсиберу! — Сириус пошел на хитрый ход, многообещающе ухмыльнувшись и на долю секунды покосившись на слизеринский стол, где среди прочих малоприятных лиц восседала чинная компания старшекурсников, даже самым мимолетным движением демонстрировавших свое неоспоримое превосходство и крайнее пренебрежение к недостойным окружающим. Уловка сработала, и Джеймс, переводя взгляд на их стол, яростно сощурился, вложив всю свою львиную долю раздражения, что с утра клокотало глубоко внутри. — Надеюсь, они обосрутся от ужаса прямо на поле! — метнув последний злой взгляд в неприятелей, Сохатый наконец смог восстановить хрупкое спокойствие и тут же решительно объявил так, чтобы информация достигла ушей каждого из сидящих неподалеку членов команды, не слишком заботясь о том, сколько любопытных лиц обернутся к нему и сколько вездесущих пар ушей навострится по всему залу: — Так, ребята, сегодня в четыре собираемся на поле. Пора начать тренировки, на носу матч! — Браво, Джимбо, теперь к четырем часам все трибуны будут забиты девчонками, — положив на стол скрещенные руки и оперевшись на них, Сириус ухмыльнулся, но уже без прежней беспечности. Все-таки стоило капитанским ноткам зазвучать в голосе Джеймса, как даже он непроизвольно послушно внимал его доводам. — И хорошо, если не припрутся сами слизеринцы. — Перетопчутся, — заявил Поттер гораздо более бодрым голосом и даже, кажется, беззаботно продолжил завтрак. — Попробуют сунуться — глаза на задницу натяну. — Но на самом деле это ведь не запрещено, — подал голос Пит, наконец-то проснувшийся от громогласных реплик Сохатого. — Нигде не говорится, что команде противников нельзя приходить на тренировки… — Не говорится, — согласно кивнул Джеймс, дожевывая тост, щедро политый джемом. — Но порядочные команды так не крысятничают. Иначе нахер тогда вообще бронировать стадион на тренировку? — Ты смотри, чтобы Уилткисс по закону подлости не придумала нам на четыре чудную отработку за то, что мы владеем заклинаниями лучше, чем позволяет Министерство, — фыркнул Блэк, окончательно опустошая свою тарелку. — Хрен ей, а не отработку! — уголок рта Джеймса дернулся вверх, а карие глаза зорко блеснули за стеклами тяжелых очков. — Будь она хоть сто раз баба, я лично не собираюсь терпеть ее сволочной характер дольше, чем один учебный год. Так что надеюсь, что после экзаменов Уилткисс попиздует обратно в свое Министерство перекладывать бумажки и создавать видимость охуенной работы. — Смотри на вещи проще, дружище, — хмыкнул Бродяга, первым забрасывая на плечо сумку и поднимаясь из-за стола. — Нам троим, в отличие от Рима, она хотя бы еще напоминает о нашем существовании. Хотя кто знает, может, сегодня эта женщина с проблемами наконец оценит прыткий ум мсье Лунатика. — Очень смешно, Бродяга, — без тени улыбки ответил Римус, под смешок Питера поднимаясь из-за стола. — Только маловероятно, учти. Тем более что сегодня первый урок семестра, так что мы наверняка будем прохаживаться по теории. Но, едва услышав сухое приветствие от как всегда серьезной и мрачной Уилткисс, шестикурсники неожиданно выяснили, что их опасения отнюдь не оправдались. «Наш курс подходит к завершению, на носу экзамены, так что сегодня мы посмотрим, чему вы успели научиться, — объявила профессор со звонком. Взмахом палочки она отодвинула все парты к стене, расчищая, как и всегда на практических занятиях, внушительную площадку для действий. Растерянно потупившимся ученикам же она пояснила: — Предлагаю дуэльное занятие, господа. Выбираете себе противника самостоятельно, можете по ходу урока меняться. Используем любые пройденные чары, разумеется по возможности Невербальные, если вы рассчитываете на приличную отметку по итогу экзамена. Только предупреждаю, что дело не должно закончиться Больничным крылом». Мародеры вместе со всеми своими одноклассниками на миг даже не поверили собственным ушам. Но что самое удивительно и смешное — Сириус оказался полностью прав. С превеликим наслаждением разминаясь в собственной осведомленности, Мародеры с упоением соревновались друг с другом, попеременно сменяясь и практикуя один на другом самые разнообразные боевые и щитовые заклятия из своего немалого арсенала. Надо сказать, держались они вполне достойно, хотя, конечно, наиболее эффектными выглядели партии Сириуса и Джеймса. Поттер, обладая превосходной, вытренированной годами школьного хулиганства и погони за снитчем реакцией, заправски уворачивался и метко посылал в ответ заклинания, практически всегда долетающие до цели. Блэк, в чьих жилах текла кровь непревзойденных дуэлянтов, двигался грациозно, мастерски, а защищался так же великолепно, как и нападал. И их противостояние напоминало какой-то дикий, дьявольский танец, где не то партнеры, не то противники беспрестанно кружили, сохраняя небольшую дистанцию и обмениваясь заклятиями пополам с ухмылками и шутками. В конце концов, утомленный беспрогрессивной затяжной дуэлью в толпе занятых практикой студентов, Сириус подал голос: — Все, Сохатый, баста! Мы с тобой можем так до Дамблдорова трехсотлетия скакать, и нихрена друг другу не сделаем. — Сдаешься, Бродяга? — иронично ухмыльнулся Джеймс, но палочку свою опустил наравне с другом. — Перебьешься, Поттер! — прозвучал в ответ лающий смешок. — Просто у меня уже башка кружится с тобой тут носиться. И Лунатик с Хвостом совсем зачахли, — и Сириус перевел взгляд на Римуса, с которым все это время безуспешно боролся Питер. — Рим, дружище, давай теперь мы что ли разомнемся? — Ну давай, рискнем, — усмехнувшись, Римус с готовностью занял освободившуюся позицию. Питер же воспрянул духом, глядя, как Джеймс переходит на его место — если бы это был Сириус со своими подначками, гораздо более изощренно-изящными, сокрытыми и колкими, дела у него, пожалуй, обстояли бы хуже, потому как Хвосту было гораздо сложнее сосредоточиться, если с ним попутно пытались перебрасываться шутливыми издевками. Впрочем, продержался он хоть и достойно, но все же не так долго, как сражались теперь Сириус и Римус. Отбросив Петтигрю заклятием, завершая дуэль, Джеймс примиряюще улыбнулся и подал ему руку, помогая встать, а затем оба остановились передохнуть, наблюдая за дуэлью друзей. Впрочем, многие шестикурсники уже то и дело прекращали борьбу, чтобы перевести дух и немного отдохнуть. Вот и Лили вместе с Алисой, слегка взъерошенные и раскрасневшиеся, словно после забега, вполголоса обсуждали щитовые чары, а Эммелина и Марлин, выдохнувшись, уселись прямо на пол, наблюдая издалека за все той же дуэлью Лунатика и Бродяги. Сириус порядком устал, битых двадцать минут кружа по классу вместе с Джеймсом, и сейчас совладать с Римусом ему было непросто, учитывая и тот факт, что реакция друга была совсем другой: поначалу казалось, что он не собирается предпринимать каких-либо сложных действий, но в следующий же миг рука его вдруг совершала такой резкий выпад, что Бродяга просто не успевал толком опомниться, как в него летело очередное заклятие. А может, все дело было в том, что при всей своей поверхностной индивидуальности, дуэльные тактики Джеймса и Сириуса слишком сильно совпадали, словно очередное отражение почти мистической связи мыслей и душ, завязавшейся долгих шесть лет назад. Так или иначе, всего за десять минут Люпин и Блэк успели порядком загонять друг друга. — Твою мать, Лунатик, ну и живучий же ты! — выдохнул со смехом Бродяга, когда они оба, чуть согнувшись, переводили дыхание, так и оставшись на дистанции в четыре шага. — Кто бы говорил! — ухмыльнувшись, съязвил в ответ тот. — И все-таки давай уже заканчивать, Бродяга. — Ладно, Лунатик, я дам тебе фору! — самодовольно бросил тот, выпрямляясь и поднимая палочку одновременно с Люпином. Однако не успело еще и первое заклятие сорваться с языка, как класс огорошила пронзительная трель звонка. — Палочки убрать! — тут же приказала Уилткисс, весь урок бродившая по классу, зорко наблюдавшая за действиями учеников и лишь изредка дававшая какие-то наставления. Вынырнув из толпы, она вернулась к своему столу и обвела холодным, ничего не выражающим взглядом потеснившихся учеников. — Что ж, я успела сделать некоторые выводы. Вы действительно овладели многими установленными программой чарами, и все же перед экзаменам всем вам стоит серьезно напрячься. В следующий раз продолжим, а через две недели вас всех ждет письменная контрольная работа, — по классу немедленно прокатился обреченный стон, на секунду прервавший речь женщины. — Не вижу причин для вздохов! Урок окончен, на сегодня вы свободны. — Не подосрать первый нормальный урок она, конечно же, не могла, — проворчал Бродяга, сунув палочку за пояс брюк и направляясь к нагроможденным у противоположной стены стульям, где студенты оставили свои сумки. Друзья уже было двинулись следом за ним, как вдруг резкий голос Уилткисс пригвоздил их к месту: — Мистер Люпин! Задержитесь, пожалуйста. Парни остолбенело уставились на Лунатика. Тот вмиг напрягся, как натянутая струна, и расширенными от изумления глазами уставился на них, кажется, утратив на время способность говорить. Но затем едва заметно кивнул, и парни, ответив тем же и молчаливо договорившись, направились прочь из кабинета, попутно прихватив и вещи друга. Римус повернулся и, стараясь по возможности скрыть удивление и сохранять спокойствие, приблизился к учительскому столу, со вполне вежливым молчаливым вопросом заглянув в лицо преподавателю. Уилткисс выдвинула верхнюю шуфлядку стола и извлекла на свет два исписанных пергамента. — Ваша последняя работа, Люпин. Вы не успели ее забрать перед тем, как попали в Больничное крыло, — ровным тоном произнесла она, отдав пергамент прямо в руки юноше. Осторожно, словно опасаясь, что его вдруг прошибет электрическим разрядом, Римус взял свою работу и первым делом обратил внимание на отметку в верхнем углу. «В» — «Выше ожидаемого». Неслыханная щедрость со стороны Уилткисс! На памяти Рима до такого она снисходила всего пару раз за весь год, а отметка «П» и вовсе никогда не звучала в этих стенах. Профессор, казалось, даже не обратила внимания на его заминку: — Весьма недурно, Люпин, весьма. Напомните-ка мне, куда вы собирались пойти после Хогвартса? — У меня есть несколько вариантов, — уклончиво ответил парень, сворачивая пергамент и стойко выдерживая взгляд подозрительно сощурившихся темных глаз. Пару секунд Уилткисс внимательно оглядывала его, а затем все тем же сухим тоном добавила: — Что ж, возможно, у вас все шансы сдать Защиту на уровне ЖАБА достойным образом. Можете идти, — она переключила свое внимание на стопку бумаг, покоящуюся на столе. Римус хотел было развернуться и уйти, как вдруг порожденная изумлением и раздражением, явившимся следствием стойкой неприязни к молодому сварливому преподавателю, совершенно неожиданная фраза слетела с его губ прежде, чем он успел опомниться: — Значит, вы переключились наконец на другую мишень и поняли, что искали не там? — в следующий же миг Римус страшно пожалел о том, что сказал это. Уилткисс замерла, затем медленно и напряженно повернулась к нему. Сердце испуганно ухнуло вниз, с запоздалым ужасом ожидая пренеприятнейших последствий собственной грубости. Он был готов побиться об заклад, что Уилткисс немедленно поднимет жуткий скандал, но она, полностью контрастируя с мелькнувшим колючим, злым, холодным как лед отблеском в глазах, спокойно произнесла: — Вы свободны, мистер Люпин. Поторопитесь, если не хотите опоздать на следующий урок, — больше она не сказала ни слова, но, уже выходя из класса, Лунатик буквально кожей чувствовал на себе ее пристальный, пронзающий взгляд.***
Сразу же после последнего урока, едва успев заскочить в башню Гриффиндора, оставить сумку и переодеться, Римус поспешил спуститься в холл. Для совершения этого маршрута ему пришлось преодолеть едва ли не треть замка, даже несмотря на пришедшиеся так кстати потайные ходы. И все же к подножию главной мраморной лестницы он прибыл первым, перевел дух и прислонился спиной к столбику перил, вглядываясь в толпы снующих туда-сюда студентов. Долгий и трудный первый день учебы был позади, и порядком вымотавшиеся ученики разбредались до ужина по своим гостиным и укромным уголкам Хогвартса. Мимо прошмыгнули две третьекурсницы из Пуффендуя, подталкивая друг дружку локтями и кивая в его сторону, но стоило только Римусу поднять на них взгляд, как обе, залившись румянцем и пискляво захихикав, немедленно дали стрекача вниз по боковой лестнице, в направлении кухни и своей общей гостиной. Издали он заметил яркую ало-золотую толпу облаченной в спортивные мантии команды под предводительством Джеймса. Улыбнувшись и в ободряющем жесте подняв вверх сжатый кулак, Римус взглядом проводил двоих лучших друзей до самой парадной двери, пока те, ухмыльнувшись и оттопырив в ответ большие пальцы, не скрылись вместе с командой во дворе. Следом за ними не спеша брели желающие поглазеть на тренировку гриффиндорцы, в их числе и Питер, и несколько зевак с других факультетов. А когда и они скрылись за дверями, Лунатик наконец увидел Рэйчел. Она мчалась к нему по главной лестнице, нарядная, радостная, в коротенькой плиссированной юбочке, белоснежной блузке, легком бирюзовом плащике и небрежно наброшенном поверх когтевранском шарфе. Римус улыбнулся, отлепившись от перил и подходя ближе. И вдруг Уоллис в своем репертуаре запнулась за последнюю ступеньку, не удержавшись на каблучках ботинок, и угодила прямо в объятия с готовностью поймавшего ее парня. — Снова летаем, Рэйчел? — усмехнулся он, возвращая девушку в вертикальное положение. — Черт! — со смехом выругалась она, поправляя сползший шарф. — Рим, это называется «я хотела быть чуть выше, чтобы не пришлось до тебя допрыгивать». — Глупости, — уголки губ дернулись выше, когда Римус узнал в блеснувшей под шарфом девушки подвеске свой подарок: тоненькую изящную буковку «R» на золотистой цепочке. — Тебе понравилось? — Да, очень! — поймав его взгляд, ответила она, взявшись за кулон двумя пальцами и с лукавой улыбкой поинтересовавшись: — А «R» — это случайно не ты? — Нет, — покачал головой парень, сжимая ее руку и направляясь к выходу из замка. — «R» — это ты, Рэйч. Над стадионом для квиддича сгущались лавандовые сумерки, трибуны с простыми зеваками постепенно пустели, студенты плавно тянулись к замку, торопясь на ужин, а в густой, ветреной тишине пронзительно раздавался свист капитана и голоса игроков. — Харпер, соберись! Ты же нормально начинал тренировку, чего ж теперь как дырка-то? — орал Джеймс на высоте в тридцать футов. — Парни, пошевеливайтесь хоть иногда, иначе я вам ваши биты знаете куда засуну! Мур, хорошо, но удар посильнее! Вэнс, куда ты смотришь, у нас тут вообще-то «Голова ястреба»! — накинулся он на охотницу, но, проследив за ее взглядом, немедленно взорвался новым криком: — Блэк, твою мать! И на то была весьма весомая причина. Сириус, которому предстояло возглавлять эту самую «Голову ястреба», опустился на несколько футов ниже, завис на метле у самых трибун и преспокойно трепался с двумя хихикающими, кокетничающими напропалую пятикурсницами из Пуффендуя и Гриффиндора. Девчонки, одинаково расфуфыренные, напомаженные и закрученные, неустанно хлопали ресницами и строили красавцу глазки так, что Джеймса прошибло даже с такого расстояния. А Бродяга, которого всегда раздражали как раз такие куклы и которых он больше всего на свете любил шутки ради нарочито охмурять, не скупился на блистающие аристократичные улыбки, фразы-клише и небрежные позы, сполна наслаждаясь глуповатой реакцией. Кот мартовский. Джеймс, раздраженно клокоча, спланировал прямо к нему, улавливая обрывок беседы: — … именно, крошки, — небрежно усмехнулся его лучший друг, отбросив черную прядь с лица. Девочки совершенно одинаково захихикали, и пуффендуйка, стрельнув глазками в приблизившегося Джеймса, игриво улыбнулась: — Ой, Сириус, а разве тебя там не зовут? — Брось, ангел, да разве… Ух-ты ж Мерлинова мать! — заорал Бродяга, развернувшись и неожиданно нос к носу столкнувшись с Поттером, злым и взъерошенным настолько, что парню невольно показалось, что в черных вихрах трещит электричество. — Сохатый, мудак, я чуть с метлы не рухнул! — Бродяга, какого хуя ты тут вообще делаешь? — гаркнул в ответ капитан, и две девчонки, до этого было начавшие пожирать любопытными взглядами Поттера, испуганно попятились, поспешно собираясь прочь с трибун. — Ты где должен быть? В голове, мать его, «Головы ястреба»! Так какого обвислого Мерлина ты еще здесь? Быстро дуй на место, придурок! Нашел время для кобеляжа! Сириус, подмигнув напоследок ошарашенным девушкам, беспечно ухмыльнулся, нисколько не растревоженный и не задетый яростью лучшего друга, и послушно проследовал на свое место. Джеймс в роли капитана всегда вел себя до неприличия серьезно, в особенности на тренировках. Особенно перед матчем со Слизерином. Так что обижаться на него было попросту глупо. Бродяга быстро включился в работу, и уже спустя пять минут умаслил душу лучшего друга, демонстрируя великолепное ведение меча, точный бросок и полное владение пресловутой фигурой построения. Джеймс, все так же зависая возле трибун, внимательно наблюдал за каждым из своей команды, потому не сразу услышал шаги у себя за спиной. Зато голос, раздавшийся через мгновение, заставил его вздрогнуть от сладостного еканья сердца и обернуться. Придерживая скрещенными на груди руками распахнутую курточку и изящно переступая точеными ножками в узких магловских джинсах длинные скамейки, к нему приблизилась Лили Эванс, улыбаясь и слегка щуря изумрудно-зеленые глаза на ветру. — Что же ты так кричишь, капитан? — спросила она со смехом, но, приблизившись так, что ее лицо и лицо зависшего в воздухе Джеймса разделяла какая-нибудь пара футов, добавила мягче, спокойнее: — Вы не собираетесь идти ужинать? Уже смеркается. — Лил… Да, конечно, — юношеские губы растянулись в обаятельной улыбке, немедленно собирая ямочки на щеках, а карие глаза тепло и влажно сверкнули. — А который час? — Джеймс ляпнул первое, что пришло на ум, и хотя Лили прекрасно видела золотые часы, поблескивающие на его левой руке, тем не менее с тщательно скрываемым смешком глянула на свои и ответила: — Без десяти семь. Вы бы поторопились. Ладно, Джеймс, я пойду. Не буду мешать, — в последний раз улыбнувшись, она обернулась, направляясь с трибун к замку. Сохатый проводил ее совершенно обалдевшим взглядом, а затем вдруг спохватился, отчаянно окликнув: — Лили! — Что? — она обернулась, взметнув медно-рыжими, прожегшими густой вечерний воздух волосами. Джеймс неосознанно провел рукой по непокорным вихрам, но удержался, чтобы не запустить в них пятерню. Улыбка его стала чуть неловкой, такой, какую сложно было бы представить на лице Джеймса Поттера. — Пойдешь в Хогсмид вместе со мной? Со мной и с парнями, — поспешил добавить он, до рези в животе боясь услышать в ответ привычный отказ. — С Римом, наверное, будет еще Рэйчел. А ты могла бы позвать Эммелину, Алису и Марлин… — Марлин встречается с Карадоком Дирборном. И поход в Хогсмид назначен на второе число, а матч… — растерянно ответила она, все еще не до конца веря в происходящее. Лили казалось, что слов о Хогсмиде она больше не услышит от Поттера никогда, по крайней мере, в ближайшем десятилетии точно. На секунду мелькнула шальная мысль, что все это только лишь навязчивый сон, и девушка украдкой ущипнула себя за ногу. Нет, не сон. Вот он, Джеймс Поттер, после стольких ее отказов, после унижения и бесконечных ссор зовет ее в Хогсмид, сидя на метле в воздухе. И, черт возьми, как же красив он был сейчас, непринужденно паря на своем любимом «Нимбусе», так, словно был рожден в воздухе и мог бы взлететь под громаду облаков даже безо всякой метлы. А еще, как бы Лили ни старалась, мозг ее наотрез отказывался до конца осознавать факт присутствия на предлагаемой прогулке остальных ребят. — И Дирборна мы тоже можем взять с собой. Он не откажется прошвырнуться в нашей компании, — простодушно заявил Джеймс, всем нутром цепляясь за слабо затрепетавшую на горизонте надежду, что Лили наконец согласится, успокоенная тем, что он совсем не имеет в виду свидание. А сама Эванс даже не знала, радоваться ли ей такому повороту событий. — А матч будет первого, в субботу. Так что все в порядке. Ну как, пойдешь…те? — Что ж, отметим победу Гриффиндора над Слизерином? — спросила наконец Эванс после недолгого молчания, растягивая хорошенькие губки в солнечной улыбке. Джеймс обалдело улыбнулся в ответ, с трудом удержавшись, чтобы не закатить вираж прямо здесь. — Отлично сказано! Тогда до скорого, Лили. Пора и правда собирать голубчиков, а то сдохнут совсем, — и он, проводив взглядом удаляющуюся с трибун тоненькую фигурку, поднес к губам серебряный свисток, оглашая долгим сигналом поле. — Ребята, баста! На сегодня с нас хватит! Вы отлично поработали! Когда утомленная, выдохшаяся команда в просыревшей одежде наконец отправилась в раздевалку, Джеймс так и светился радостью и добродушием, и гриффиндорцы невольно недоумевали, в чем причина таких неожиданно резких метаморфоз. Только Сириус понимающе ухмыльнулся, мимоходом взглянув на друга. Судя по тому, как полчаса назад строгий, придирчивый и во все горло орущий капитан вдруг ни с того ни с сего стал источать расположение и поминутно нахваливал их великолепную работу, Сохатому явно будет, что ему рассказать. Как бы то ни было, но злиться на Поттера, гонявшего их над полем битых три часа, команда просто не могла. Только вот Эммелина выглядела более величаво и хмуро, чем обычно. И хотя она пыталась держаться повседневно, Сириус, знавший ее куда лучше остальных, тем не менее отметил перемену в настроении, и когда остальные парни, переодевшись, быстрым шагом двинулись из раздевалки в направлении замка на ужин, а Джеймс, замыкающий шествие, обернулся было к Сириусу, намереваясь подождать и вопросительно глядя на него, тот коротко кивнул, ухмыльнувшись, покосился в сторону душевых, где гулко шумела вода, и Сохатый, понимающе хмыкнув, поднял вверх кулак и поспешно удалился. Оставшись наедине с собой, Бродяга коротко выдохнул, так и стоя посреди комнатки в одних туфлях и брюках, и провел рукой по влажным после душа волосам. За дверью коротко ударили по крану, трубы возмущенно зарыпели, содрогаясь и гудя, и шумный поток воды прекратился. Обернувшись, Сириус замер на месте с той же размеренно-нагловатой ухмылкой на лице. Ручка двери со скрипом повернулась, и на пороге появилась Эммелина, с мокрыми темными волосами, длинными витыми прядями рассыпавшимися по плечам, босиком и в одном пушистом белом полотенце, обмотанном вокруг худой фигурки. — Блэк? — темные глаза удивленно распахнулись, и уголки губ врезались чуть глубже. Она всегда переодевалась последней, когда вся мужская часть команды удалялась восвояси. — Я думала, все уже ушли. — А все и ушли, — ровным, спокойным тоном ответил Сириус, отбросив в сторону свое полотенце и неспешно приблизившись к девушке, так и застывшей в дверном проеме. Острые светло-серые глаза пристально изучали ее с головы до ног, каждый изгиб, каждую черточку тела. Взгляд Эммелины успел скользнуть по широким плечам, стройному, подтянутому обнаженному торсу, безупречному прессу. Блэк. Дьявольски красивый, аристократичный нахал. Сириус, приблизившись вплотную, прижал ее к дверному косяку, трепетно, медленно проводя руками по влажным плечам и плавно спускаясь ниже, к тонким запястьям. В глубине глаз вспыхнула неистовая огненная буря. — Ребята во главе с нашим любимым капитаном тактично смылись. Наклонившись, он легко коснулся губами ее скулы, настойчиво обвивая руки вокруг худенькой талии. Эммелина расслабленно прикрыла глаза, но тут же резко повернула голову в сторону. Сириус отстранился, впрочем, не разжимая рук, и с насмешливой улыбкой спросил: — Что случилось, Эм? Что это с тобой вдруг стало твориться? — парень немилосердно пригвоздил ее к месту откровенно изучающим взглядом, от которого у нее невольно содрогнулось все внутри, разливая по телу болезненную сладость. И Эммелина, прижатая к холодному дереву, беспомощная, защищенная лишь влажным махровым полотенцем, плавилась как свеча, безуспешно пытаясь цепляться за давно махнувшую на прощание серьезность и раздражение. — А ты почему остался, если все ушли? Ты же вроде бы так удачно любезничал с пятикурсницами. Наверное, они тебя уже заждались, Сириус, — девушка вскинула на него бездонно-темные, чуть раскосые глаза, вдруг полыхнувшие тем самым чувством, которое Сириус угадал в ней парой мгновений раньше. — Ты что, ревнуешь, Вэнс? Мерлин, ты действительно приревновала меня к тем девчушкам? — легкий лающий смешок слетел с губ Блэка. Едва ли не впервые он заставил ее покраснеть, и, кажется, Вэнс уже готова была возненавидеть его за это. Но Сириус вдруг склонился к самым ее губам, впиваясь в них крепким, настойчивым поцелуем, с силой стискивая талию и прижимая еще плотнее к стене. Эммелина запнулась лишь на секунду — пьянящее эйфорийное чувство захлестнуло ее с головой, и гриффиндорка сжала крепкие юношеские плечи, с горячностью отвечая на поцелуй, отстраняясь от осточертевшего, впивающегося в позвонки косяка, прижимаясь к Блэку теснее и вместе с ним пятясь куда-то назад, чувствуя, как теплые губы теперь касаются скулы, щеки, мочки уха, шеи. Оскальзываясь на мокрой плитке душевой, они болезненно врезались в краны, и откуда-то сверху, зашипев, рассыпчатым дождиком хлынула теплая вода.***
Не имея возможности предпринять что-либо в открытую, Мародеры в соответствии с заранее оговоренным планом установили за слизеринской компанией подпольную слежку: пока те находились где-то в поле зрения, четверо друзей, стараясь не привлекать к себе внимания, наблюдали за ними, а каждый вечер, возвращаясь с ужина, находили точки с их именами на Карте Мародеров, чтобы провести несколько часов кряду, отслеживая их перемещения, что, впрочем, в конечном счете оказывалось абсолютно бесполезной тратой времени — ничего особенно подозрительного за все эти дни так и не произошло. Слизеринцы посещали уроки, ели в Большом зале, а по вечерам собирались в общей гостиной и по обыкновению держались в стороне, занимая дальний угол комнаты. И хотя, само собой, обсуждать там они могли что угодно, тем не менее не было никакой уверенности в том, что ненавистная пятерка, за редким прибавлением в лице других старшекурсников, в действительности не занимается обычными учебными проблемами. Вынужденное бездействие и полное отсутствие возможности прижать к ногтю прихвостней Пожирателей несказанно раздражало парней, и, в частности, только тот факт, что Регулуса в их компании они замечали не особенно чаще, чем раньше, несколько прибивал гнев Бродяги. Так или иначе, а временное затишье не могло и не радовать всех четверых Мародеров. На носу был матч со Слизерином, и Джеймс, совершенно ошалев от надвигающегося ответственного рубежа, гонял свою команду напропалую, заставляя каждого выкладываться по полной. Практически ежедневно они с Сириусом являлись в спальню только с наступлением темноты, грязные, взмокшие и совершенно выдохшиеся. Так что обязанности «надзирателей за слизеринцами» на себя то и дело брали Римус и Питер. Лунатик уже было успел вернуться к своему мрачному настроению, но друзья и Рэйчел по большей части старались всеми силами ему помешать, хотя каждый раз, когда в его руки попадал утренний выпуск «Ежедневного пророка», парень, еще даже не успев развернуть газету, уже заочно резко серьезнел, хмурился и, казалось, весь превращался в натянутую, гудящую струну. Не прибавляло счастья и извечное противостояние Слизерина и Гриффиндора, по старой традиции стремительно усугубляющееся перед столь важным событием, как полуфинальный матч. Венцом ему стало эпичное столкновение в коридоре пятого этажа, переросшее в дуэль, в результате которой в Больничное крыло угодило двое пятикурсников Слизерина, четверокурсник из Гриффиндора и затесавшийся во всеобщую свалку семикурсник из Пуффендуя. Так что, когда последняя перед игрой учебная неделя благополучно завершилась, многие, несмотря на бушующее волнение и вереницу накаляющихся страстей, вздохнули с облегчением. — Сейчас мы обходим Слизерин по очкам, и если сегодня они нам сольют, то вылетают из финала. Черт подери, уже хотя бы ради такого мы должны выложиться на все сто! И я не позволю кому-либо увести у нас кубок. Мне как-то привычно, что на нем столько лет подряд стоят наши имена. Так что вперед, ребята, и только попробуйте сделать сегодня хоть что-нибудь не так! Работайте так же, как все эти две недели, и мы в два счета надерем им зад! — Джеймс, толкавший воодушевляющую речь перед полностью собранной, готовой к выходу на поле командой, стоял в раздевалке возле широкой карты квиддичного поля, испещренной десятками разноцветных стрелочек. Где-то над головой гулким градом раздавались торопливые шаги сотен пар ног школьников, стремительно заполняющих трибуны. По известному, безотказно работающему закону подлости погода стояла отнюдь не самая благоприятная для квиддича: лазурное небо сплошь заволокли тяжелые свинцовые тучи, ласковое майское тепло продувал порывистый ветер, и только лишь немыми молитвами студентов Хогвартса на столь активно юно зеленевшую землю до сих пор не хлынул дождь. И когда со стороны поля послышался отдаленный, едва уловимый свист, Джеймс первым крепко схватился за древко своего верного «Нимбуса» и, традиционно возглавляя команду, решительным, твердым шагом прошествовал к двери. Сириус немедленно занял свою позицию по правую руку от лучшего друга, остальные же дружно пристроились следом. Дверь раздевалки распахнулась, и ало-золотая команда под нахлынувшую, нарастающую волну аплодисментов вышла на поле с метлами наперевес. А с противоположного конца грозной зелено-серебряной вереницей к ним приближалась команда Слизерина. Хмурые, серьезные лица не предвещали ничего хорошего, а когда Поттер и Мальсибер пожимали руки, Бродяга невольно заподозрил, что оба пытаются сломать друг другу пальцы, и на миг ему даже показалось, что он слышит до дрожи противный хруст костей. При этом взгляды двоих противоборствующих капитанов выражали такую дикую, сильную взаимную ненависть, что никаких сомнений в том, что игра будет жаркой, не осталось и в помине. Ветер безжалостно трепал мантии четырнадцати игроков, заглушал рев трибун, ободряющие кричалки, радостный визг или, напротив, раздосадованный стон. В отсутствие солнца искать снитч было в разы труднее, так что у Джеймса находилось несколько секунд, чтобы понаблюдать за работой команды — и в который раз едва не раздуться от гордости. «Голова ястреба» во всем своем великолепии принесла весомые плоды, а именно — три красивых мяча, залетевшие точненько в слизеринские ворота. Правда, верным загонщикам вскоре пришлось немедленно отделиться от построения и броситься на защиту Сириуса и Кевина, отличившихся такими знаменательными достижениями. Бедолагу Ника тут же атаковали охотники противника, а когда Эммелина ухитрилась перехватить мяч, досталось ей. Сириус немедленно кинулся на выручку, но Вэнс не была бы Вэнс, если бы не могла мастерски стрясти неприятеля с хвоста самостоятельно. Однако удача подвела ее в одном — квоффл выскользнул из рук, был немедленно перехвачен, а миг спустя оказался в гриффиндорских воротах. Раздосадованные загонщики с лютой злостью отбили бладжеры в сторону слизеринских охотников. Макнейр, загонщик, ринулся защищать своих, и игра в конце концов стала откровенно грязной. Мадам Трюк то и дело подавала пронзительные свистки, назначала штрафные удары, но гриффиндорцы и слизеринцы продолжали свою дикую свалку, без всяких зазрений совести прибегая к тяжелым методам. Но откровенной наглостью стала атака против вратаря Гриффиндора, в результате которой бедняга Харпер сверзился с метлы и лишь чудом не рухнул на землю, пропустив сразу три гола подряд. Сириус вскипел, отвоевал квоффл, неведомым образом перекричав общий гул, призвал к себе остальных, возглавляя блестяще разработанную «Голову ястреба» и стремглав несясь к воротам Слизерина. Но Джеймсу уже было не до общей атаки. Заветная добыча на краткий миг сверкнула несколькими футами ниже и тут же затерялась в сыром воздухе. Резко срывая зависшую метлу с места опережая своего соперника, Поттер приник к полированному древку и пошел на крутое снижение. Трибуны исступленно завопили. Ловец Слизерина нагнал Сохатого спустя пару секунд и, приникнув сбоку, отчаянно сталкивал Джеймса с пути. Они мчались буквально рука об руку, пинаясь, то ныряя вниз, то вдруг резко дергая метлу на себя. Поттер прекрасно понимал, что ему просто мешают вновь выследить снитч, и такое положение дел бесило его в разы больше, чем обыкновенная равночестная погоня. Но когда раздражение в нем уже достигло своего пика, парень вдруг заметил неуловимый мячик у самых трибун преподавателей и комментатора. Забыв обо всем на свете, он сорвался с места с единственной бьющейся в голове мыслью: «Поймать. Срочно закончить этот чертов матч, пока нет серьезных травм». Зайдя в крутое пике, Сохатый выбросил вперед правую руку и… Жуткий, отвратительный треск выстрелом пронзил многосотенное безумие голосов и звуков. Тупая, жгучая боль на миг застелила глаза, и Джеймс против воли коротко заорал сквозь стиснутые челюсти. Но времени останавливаться у него уже не было — ловец Слизерина практически дышал в спину, и он, заменяя сломанную бладжером правую руку на левую, в последнем отчаянном порыве сделал бросок. Одеревенелые пальцы загребли холодный метал, серебряные крылышки протестующе затрепетали — и маленький дьявол наконец оказался в руке Джеймса. Из последних сил, намертво сцепляя челюсти от адской боли, парень вскинул вверх левую руку и наконец пошел на снижение, едва ли не впервые радуясь расставанию с метлой. — ДЖЕЙМС ПОТТЕР ПОЙМАЛ СНИТЧ! — немедленно прогремел над полем счастливый голос комментатора. — ГРИФФИНДОР ПОБЕДИЛ СО СЧЕТОМ 280:120 И ПРОХОДИТ В ФИНАЛ КУБКА КВИДДИЧА! Трибуны взорвались оглушительными криками, воплями, визгами, перекрывая только что пережитой ужас пьянящим восторгом. Гриффиндорские знамена взлетели в воздух. Алые расплывчатые пятна стремительно мчались к своему капитану, а он, болезненно улыбаясь и несмотря ни на что чувствуя, как сердце вспыхивает ослепительной радостью, наконец достиг земли и нетвердыми ногами опустился на траву. Первые капли бодрящим холодом ударились о макушку, и, словно бы из разверзнувшихся небес, на Хогвартс наконец хлынул усмиряющий неистовое буйство дождь.***
Сияя безгранично счастливой, чуть глуповатой улыбкой, Джеймс сидел на больничной койке, а Лили Эванс быстро и ловко накладывала на его правую руку тугую перевязь. Мадам Помфри не составило особого труда срастить поврежденные кости и вправить сустав, и хотя боль при этом была просто невыносима, длилась малоприятная процедура лишь несколько секунд, в течение которых Сохатый, накрепко сцепив челюсти, мужественно молчал. Зато теперь, когда Лили, примчавшаяся в крыло прямо с матча, сидела над ним в магловской одежде, с забранными в высокий хвост волосами, заботливо проверяя каждый слой бинта, парень невольно поймал себя на мысли, что уже хотя бы ради этого стоило вытерпеть пару минут ада. Лили сохраняла до ужаса серьезный вид и сердито сдувала мелкие прядки, выбивающиеся из прически и спадающие ей на лицо, но руки ее едва заметно дрожали, и она, наверное, ужасно сердилась бы на Джеймса, если бы не была так взволнована и даже, казалось, напугана. Вся квиддичная команда вместе с Римусом и Питером большой и дружной промокшей компанией столпилась у постели пострадавшего капитана. Даже радость победы и бесспорной претензии на кубок временно отошла на второй план: много ли в этом счастья — травмированный капитан за несколько недель до решающей схватки? Джеймс же молчаливо улыбался, словно ничего особенно серьезного с ним не произошло. И когда на его глазах тонкая ладошка, завершая перевязку, заметно дрогнула, выпуская край бинта из непослушных пальчиков, он, не выдержав, ласково положил на нее ладонь своей здоровой руки: — Лили, ну ты чего? Все ведь в порядке — мы вышли в финал! — Ты очень напугал нас, Джеймс. Всех нас, — темные пушистые ресницы взлетели вверх, и Эванс наконец подняла на него ярко-зеленые, пронзительные глаза, в которых сейчас было столько искренней заботы и беспокойства, что по телу Джеймса вдруг разом разлилось тепло, а под ложечкой сладко екнуло. Захотелось провести рукой по ее великолепным, восхитительно пахнущим медным волосам, прижать покрепче к себе эту тоненькую фигурку и ни за что не отпускать. Ведь она, сама Лили Эванс, возможно, впервые действительно испугалась за него, переживала, прекрасно зная, насколько же ему было больно. — Старик, насрать на гребаный снитч! Я боялся, что ты впервые сорвешься с метлы и хряпнешься с двадцатиметровой высоты, — подал голос Сириус, прямо в грязной форме располагаясь на соседней кровати. Вид у него был вполне спокойный и бодрый, но отнюдь не привычно аристократическая бледность все еще не успела схлынуть с лица, давя понять, что всего пять минут назад Бродяга внутренне содрогался от волнения. — Мы думали, ты падаешь, Сохатый, — звенящим голосом добавил Хвост из-за плеча Римуса. Тот ничего не говорил, лишь только стоял, облокотившись на холодную металлическую спинку в изножье кровати Джеймса, и наблюдал за ним и Лили, в бледности лица, похоже, соревнуясь с Сириусом. Остальная команда, притихнув, невесело взирала на своего капитана исподлобья, и, обведя глазами каждого из них, Поттер невольно вскинулся: — Мерлинова борода! Ну что с вами всеми такое? Как будто вы сейчас не оставили Слизерин в полной заднице! Чего вы носы повесили? — Правая рука, Джеймс, — сокрушенно ответил за всех Харпер, приглаживая взмокшую челку. — А до финала всего три недели. — Ник, черт подери, я же не помираю здесь! — воскликнул тот, посерьезнев, и улыбка слетела с его лица. — Перелома больше нет, а вот это, — он поднял руку на перевязи чуть повыше, — можно будет снять уже завтра. И начнем тренировки. Буду гонять вас, как садовых гномов с грядок! — Джеймс! — неожиданно серьезным тоном прервала его Лили, скрестив руки на груди и строго нахмурившись. — Тебе никто не разрешал снимать повязку на завтрашнее же утро. — Мистер Поттер! — не успела Лили договорить, как за ее спиной раздались торопливые, решительные шаги, и к честной компании прямо из своего кабинета пожаловала мадам Помфри. Лицо добродушной женщины было сурово, а руки твердо сжимали волшебную палочку и склянку с каким-то снадобьем. Женщина явно намеревалась сказать пару ласковых своему пациенту, но, увидев, какое столпотворение промокших студентов образовалось у его койки, немедленно переключилась на них: — Что здесь происходит, молодые люди? Что вы здесь столпились? Ну-ка быстро покиньте Больничное крыло! Мистер Блэк, немедленно встаньте с постели, вы не пациент! — Я пациент жестоких предрассудков, мадам, — важно заявил Сириус, но на ноги все-таки поднялся. Больше никто спорить с целительницей не решился, и гриффиндорцы послушно удалились, безнадежно наследив грязной обувью на чисто вымытом каменном полу. Джеймс под шумок встал вместе со всеми, а Лили, так и оставшись сидеть на краю постели, удивленно вскинула на него глаза. — Мистер Поттер, а вы куда собрались? — немедленно окликнула его мадам Помфри, и парень замер как вкопанный. — Вы останетесь на ночь в Больничном крыле. А перевязь снять сможете только через двое суток! — Мадам Помфри, это же просто кощунственно! — Джеймс попытался молитвенно сложить руки, но запоздало опомнился, что вторая его рука замотана бинтами. — Я полностью здоров, мы сегодня победили, а вы просите меня бросить команду в такую ответственную и радостную минуту, — о явно уже вовсю подготавливающейся вечеринке Сохатый тактично умолчал. Состроив самую милую и честную физиономию из всего своего богатого арсенала, он обогнул кровать, делая шаг к целительнице. — Ну пожалуйста, мадам Помфри! Я обещаю, что продержусь с перевязью как минимум до завтра, что не буду больше действовать вам на нервы и даже привыкну вытирать ноги перед тем, как заходить в крыло! Только, пожалуйста, отпустите меня в общую гостиную! Мадам Помфри, вы же самый добрый, понимающий человек в этом… — Ох, бога ради, мистер Поттер, прекратите сейчас же это представление! — прервала наконец его стремительное лопотание целительница. Помолчав немного, все так же серьезно оглядывая высокую фигуру парня с головы до ног, она наконец отступилась: — Хорошо, можете идти. Но если за завтраком я не увижу на вас повязки… — То можете влить в меня три графина Костероста! — беспечно предложил просиявший гриффиндорец, уже пятясь к выходу. — Я все понял, мадам! Покачав головой, женщина развернулась, направляясь обратно в свой кабинет. Лили же поднялась наконец с кровати, взмахом палочки безупречно заправив ее за Поттером, и обернулась к прикроватной тумбочке, забирая пустой кубок и скляночки с зельями. Джеймс остановился, внимательно наблюдая за ее манипуляциями. А затем, чуть склонив голову набок и обаятельно улыбнувшись, подошел ближе и вдруг мягко сжал остренький локоть. Девушка удивленно обернулась, и он, так и не сумев заставить себя отпустить ее, ненавязчиво и нежно обнял здоровой рукой ее предплечье, глядя прямо в широко распахнутые, поразительно-изумрудные глаза. Мягкие пухлые губки ее едва заметно приоткрылись, на щеках вот-вот грозился проступить трепетный румянец, но в остальном она ничем не выдала того, какой будоражащий токовый разряд прокатился по ее телу от его прикосновения. В растопленном горьком шоколаде глаз неистово заплясали такие привычные чертики, но было что-то искренне-спокойное и ласковое в крохотных морщинках, собравшихся в их уголках — отзвуках так удивительно шедшей ему мальчишеской улыбки. — Лили, так вы пойдете вместе с нами завтра в Хогсмид? — спросил он с нетленной надеждой в голосе. Лили на секунду опустила ресницы, а когда вновь взглянула ему в глаза, на лице ее расцвела солнечная улыбка: — Я же сказала, что мы должны будем отметить победу Гриффиндора! — Ли-и-или, — восхищенно протянул парень и, махнув рукой на обходительность, наклонился и дружески чмокнул ее в щеку, немедленно вспыхнувшую густым румянцем. Эванс, пораженная, так и стояла, не проронив больше ни слова, но в душе у нее безграничная радость рассыпалась тысячей лепестков. Джеймс, сияя, как новенький галеон, даже не заметил, когда на горизонте снова появилась мадам Помфри, прервав их чудесную идиллию: — Мистер Поттер, если вы не собирались уходить, зачем было морочить мне голову? Я могу и передумать! И не мешайте мисс Эванс заниматься своими делами! — Я уже бегу, мадам! — Джеймс проворно отскочил от Лили, взъерошивая непокорные волосы. — Считайте, что меня здесь нет! — но, уже выбегая прочь из Больничного крыла, пока строгая целительница не успела всерьез передумать, он успел бросить Лили тихое «Спасибо!» и немедленно умчался, провожаемый теплым, солнечным взглядом рыжеволосой девушки. Все так же сжимая в руке скляночки, Лили зажмурилась, улыбаясь еще шире, а окрыленная душа ее тотчас пустилась в радостный, восторженный пляс. Джеймс же летел по школьным коридорам и потайным ходам в башню Гриффиндора, где уже вовсю наводились последние штрихи подготовки к шумному кутежу, не в силах до конца поверить в происходящее. Это напоминало какой-то удивительный светлый сон, мечту, которую он так трепетно лелеял на протяжении пяти лет. В такой момент даже не верилось, что где-то совсем рядом творятся темные, страшные вещи. Сохатый вдруг явственно ощутил, что это временное затишье, наступившее в их жизнях, неожиданно сделало его самым счастливым человеком во всем Хогвартсе. И сейчас, все еще видя перед собой ласково улыбающееся лицо Лили, все еще слыша в собственной голове ее голос, Джеймс даже не требовал ничего большего — он просто несся по извилистым школьным коридорам. И просто был счастлив.