Лепестки из прошлого

      Римус и Питер, попрощавшись с радушными хозяевами, следующим же вечером собирались вновь сесть на «Ночной рыцарь» и отправиться по домам, но мистер Поттер, закрыв глаза на то, что это, строго говоря, было несовсем законно, на время подключил к камину в собственной гостиной камины дома Люпинов и дома миссис Петтигрю. Поэтому дорога домой для Рима и Пита выдалась пусть и не более комфортной, чем во всем известном автобусе, зато, по крайней мере, практически мгновенной. Сириус же, поддавшись уговорам, пообещал, что задержится еще на два дня, и хотя говорил он с вежливой, почтенной мягкостью, миссис Поттер, более других решительно настаивавшей на том, чтобы Сириус непременно остался, пришлось в конце концов смириться: юноша был непоколебимо тверд в своих намерениях, и даже Джеймс и Чарльз уже признали это, а значит, ей тоже придется, скрепя сердце, отпустить его. И лишь в качестве слабого компромисса она взяла с него обещание непременно явиться на Пасху, да и вообще заглядывать как можно чаще. Сириус давно стал для миссис Поттер вторым сыном, и за него она переживала так же глубоко и искренне, как за Джеймса. Мистер Поттер предпочел не вступать в споры с парнем, но вместе с тем молча носил в сердце тревогу — никто не мог предугадать, как в любой момент поведут себя родители Сириуса или еще кто-либо из Блэков. Чарльз не хуже них самих знал: от юноши могут отречься, его могут не упоминать под своей крышей родные мать и отец, о нем могут забыть все близкие, но, как бы они ни старались, от всего этого он не перестанет быть Блэком, старшим сыном Ориона и главным наследником своего рода. От этих мыслей на душе старого мракоборца становилось только лишь мрачнее. Да, они с Дореей не были вхожи в эту семью уже многие годы, но и для них не был секретом тот факт, как же сильно Сириус отличается от всех своих близких. Он всегда не походил ни на кого из Блэков и с самого детства вынужден был буквально выживать, чтобы не сломаться в этом дьявольском семействе, в последние годы овеянном не самой светлой славой.       Однако еще до того, как Сириус отправился в по праву наследования принадлежащий ему дом, им с Джеймсом предстояло узнать одну неприятную новость, и, припомнив свои слова, сказанные всего несколько недель назад, они лишь только убедились в том, что оба как в воду глядели. Был последний вечер перед отбытием Бродяги, парни вместе с Поттерами-старшими сидели в уютной большой гостиной, согретой ярким пламенем горящего камина. Мистер Поттер читал газету, раскурив любимую трубку, миссис Поттер уже клевала носом в размеренной, спокойной обстановке, и оба они, казалось, не замечали, как Сириус и Джеймс то и дело обмениваются напряженными взглядами. А дело все обстояло в том, что мистер Поттер с понедельника так и не вышел на работу в Министерство, что несказанно взволновало его сына — нет, раньше, конечно, такое случалось, но бывало крайне редко и в основном в тех случаях, когда очередная операция мракоборческого отдела требовала срочного и тщательного обмозгования, советования с опытным старым специалистом и обращения к важным документам и фолиантам. Так что могло быть только два варианта: либо случилось что-то исключительно серьезное, либо… Либо еще хуже.       — Пап, — наконец не выдержал Джеймс и решил пойти напролом, обращаясь к отцу. — Скажи, а разве тебе не нужно в Министерство?       Мистер Поттер, опустив газету, на мгновенье застыл, затем медленно сложил «Ежедневный пророк» на столике у кресла, опустил трубку и с многозначительным видом переглянулся с миссис Поттер. Она же, в свою очередь, вмиг растеряла всю сонливость, встревоженно глядя на мужа и словно бы изо всех сил стараясь заставить его повременить с рассказом. Сириус скосил глаза на Джеймса: тот поочередно глядел то на отца, то на мать, и на лице его была написана такая решимость и неукротимое желание во что бы то ни стало услышать правду на так волнующий его вопрос, что Поттер-старший, уважая упорство сына и потому намереваясь нейтрализовать бдительность жены, ласковым тоном обратился к ней:       — Дорея, милая, сделай нам, пожалуйста, чаю.       — Чарльз, — голос миссис Поттер звучал ровно, но выражение беспокойства все не сходило с ее немолодого красивого лица. — Мне кажется, что мальчикам…       — Дори, пожалуйста, — перебил муж с легким, но выразительным нажимом, выдержав паузу. — Сделай нам с мальчиками чаю.       Миссис Поттер, бросив взгляд на сына, с легким, почти не слышным вздохом отправилась в кухню. Рожденная в семье Блэк и с молоком матери впитавшая кроткую аристократичность, за редким исключением не сумевшую убить в ее тогда еще девичьем сердце светлую любовь, она старательно сдерживала рвущуюся наружу тревогу, боясь, что ее авантюрный, бунтующий против бесчестья сын будет крайне возмущен тем, что ему предстоит сейчас услышать. Ведь он все свои юные годы видел в своем отце, помимо всего прочего, сильного, мудрого и опытного мракоборца и просто не мог представить его отдельно от этого призвания.       — Джеймс, — многообещающе начал отец, когда шаги матери растворились где-то в глубине кухни. Джеймс и Сириус, замерев на диване и молчаливо, сосредоточено внимая каждому его слову, разом напряглись. — Видишь ли, сын, вот уже чуть больше трех недель прошло с того дня, как меня отправили на покой. Меня и еще семерых. Проще говоря, весь наш выпуск — всех, кто когда-то заступал в мракоборческий центр вместе со мной.       — Что? — вырвалось вдруг у Сохатого, и Бродяга, расширенными от немого изумления глазами уставившийся на мистера Поттера, едва не получил локтем по лбу, потому как его лучший друг резко вскочил на ноги, разом вспыхнув. — Не может быть! Это же… Это же примерно одновременно с тем жутким убийством! Значит, вместо того, чтобы дать вам разобраться, вас просто…       — Вас убрали! — не веря своим ушам, выпалил Сириус, задохнувшись от жгучего раздражения. — Хотите сказать, они пытались покрыть тех, кто убил МакКоуэллов?       — Что вам известно об убийстве МакКоуэллов? — вдруг резко спросил мистер Поттер, разом посерьезнев. Карие глаза блеснули холодно, решительно.       — То же, что и было в «Пророке», — презрительно фыркнул Джеймс, усаживаясь обратно на диван и кивнув на газету, покоящуюся на маленьком столике. — Значит, вам даже не дали прибыть на вызов?       — Я был там, — останавливая его пыл, отозвался отец, нахмурившись. — Вернее, нас было четверо, вместе со мной. Но нам толком не дали даже осмотреться — буквально через пару минут явились ребятки, молодые из нашего же Отдела обеспечения магического правопорядка. Заявили, что прибыли по распоряжению главы отдела, и им поручено разобраться. Сами понимаете, — мужчина взглянул на юношей с прежней серьезностью, и они явственно почувствовали, что с ними разговаривают абсолютно на равных, как со взрослыми, прекрасно осознающими серьезность ситуации. — Нам пришлось убраться, да только зря они думают, что ни с чем. Старина Крауч, может, и обеспечил центр новыми людьми, да только мы на своем веку успели повидать многим больше этой молодежи, — мистер Поттер дернул уголком рта вверх, и глаза его блеснули из-под очков гордым огоньком.       — Вы имеете в виду то странное свечение? — немедленно сообразил Сириус, оживившись.       — Именно, — Чарльз, сняв очки, протер их краешком строгого жилета и вновь водрузил на нос. — Оно исчезло практически сразу после нашего прибытия. То, что попало в газеты, репортеры «Порока» пронюхали уже на словах. Любопытно, кстати, узнать, как отреагировал Крауч на просочившуюся информацию. Вы поймите вот что, ребята. С того самого момента, когда вот такие вот нападения и убийства только начали выходить из-под контроля, назрела необходимость срочной смены главы Отдела обеспечения магического правопорядка, и нужна была чья-то решительная рука. Так-то Барти Крауч и попал на эту должность. Он человек жесткий, предприимчивый и в самом деле решительный. И именно с его подачи началась настоящая чистка в рядах мракоборцев. Когда его погоня за немедленным пресечением войны достигла маниакального пика, он наконец позволил молодым специалистам применять Непростительные заклятия.       — Шутишь? — задохнулся Джеймс, не веря своим ушам.       — Нисколько. Крауч решил, что единственный выход — расправляться с виновниками их же методами, не посвящая в это мирных граждан. А прочих несогласных отправили на покой. А кто придерется-то? Заслуженным старичкам дали отдых, — мистер Поттер невесело усмехнулся в аккуратную седую бородку. — Оставили на пенсии с приличным жалованием. А на деле же просто убрали в сторону. И в этом смысле, пожалуй, мы семеро были последними. Только лишь старине Грюму с парой своих ребят удалось удержаться — его при всем желании нельзя «списать в ненужные» при таких смехотворных обстоятельствах, потому как он, все-таки, много моложе нас. Что ж, а в общем и целом, Барти наконец получил, что хотел. Да только перед своим уходом мы лично предупредили его: ничто не пойдет так гладко, как ему хочется. Теперь уже слишком поздно. Думаю, через месяц-другой это признает половина волшебного сообщества, а через полгода уже будет вовсю бушевать паника.       В гостиной повисло молчание, нарушаемое лишь потрескиванием огня и раздающимися уже в столовой шагами миссис Поттер, тактично не решающейся прервать их беседу. Наконец Джеймс, переглянувшись с Сириусом и обменявшись кивками в подтверждение молчаливого решения, вновь обратился к отцу:       — Значит, ты все-таки знаешь, что это было за свечение? Ведь вряд ли вы успели заметить вспышки заклинаний. Значит, какой-то… знак, символ? Что-то, что связано с убийством?       — Это была Черная метка, знак Пожирателей смерти. И ее они оставляют всякий раз там, где свершили свое грязное дело, — подавшись вперед, четко и уверенно проговорил тот, глядя сыну прямо в глаза. — Вы ведь уже знаете, кто такие Пожиратели смерти?       Сириус и Джеймс вновь пораженно замолчали. Бледные лица повернулись друг к другу, глаза расширились от осознания и изумления. Только что, со слов мистера Поттера они нашли подтверждение своим мрачным догадкам. И наконец сейчас, собравшись с духом, оба единогласно поведали:       — Кажется, мы даже знаем, кто конкретно это мог быть.       Парням пришлось изрядно подправить свой рассказ, упуская моменты, касающиеся их анимагической способности, и все же, временами прерывая и дополняя друг друга, Сириус и Джеймс в общих чертах, быстро, четко и лаконично изложили старому мракоборцу все, что они успели заметить за слизеринской компанией, а после предложили собственную выработанную теорию. Но по какой-то причине оба, не сговариваясь, опускали имена, не упомянув, что лично знают каждого из этих студентов Слизерина. С их версии вытекало, что они четверо просто решили вдруг ни с того ни с сего в порыве поиска приключений отправиться на прогулку по ночному Запретному лесу и случайно наткнулись на студентов Хогвартса в слизеринской форме, а после, возвращаясь под мантией-невидимкой, едва не столкнулись с профессором Уилткисс, несущейся по направлению к лесу, следом за подозрительной шайкой. Мистер Поттер, обладавший превосходным внутренним чутьем, прекрасно понимал, что услышал только лишь основную часть правды, за исключением некоторых сугубо личных деталей, но в допросы предпочитал не вдаваться: он слишком хорошо знал и своего сына, и его лучших друзей, и был уверен, что они изложили все, что казалось им действительно важным и, по их же собственному мнению, могло заинтересовать его самого. А потому, внимательно выслушав рассказ, не перебивая и не задавая вопросов, он наконец вынес свой вердикт:       — Значит так, ребята. Я прекрасно уяснил все, что вы хотели мне рассказать, и действительно вижу в вашей версии вполне рациональное зерно. Более того, я, пожалуй, практически готов согласиться, что вы правы. Я больше не служу в мракоборческом отделе, но могу пообещать вам, что при первой же возможности постараюсь поговорить на эту тему с Аластором Грюмом — на данный момент это единственный человек, которого Краучу будет не так-то легко под себя подмять, и который, уж конечно, вряд ли наломает дров. Вы прекрасно знаете, что Пожиратели среди студентов Хогвартса — это как раз то, чего Министерство опасалось. Только по этой причине профессор Уилткисс и оказалась в школе, поэтому и не спешит давать вам полную свободу познания на своих уроках и контролирует каждый ваш шаг, поэтому и не позволяет знать больше, чем Министерство считает нужным. Они страшно боятся паники, а тут еще и полная школа подростков, у каждого из которых ветер в голове — никогда не знаешь, какую кто примет сторону, — мистер Поттер на несколько минут вновь замолчал, не сводя глаз с юношей. Джеймс и Сириус, казалось, задержали дыхание, сидели рядом на диване не шевелясь, и только отблески огня камина таинственно плясали в отражении их глаз. Он знал, что если уж что-то взбрело в эти молодые, взбалмошные головы, то вряд ли кто-нибудь способен их переубедить и остановить, но все же счел нужным попросить, открыто и честно, не как сыновей, а как, скорее, взрослых, умеющих отвечать за последствия людей: — А теперь я прошу вас пообещать мне кое-что. Я понимаю, что глупо просить вас совсем забыть об этом деле, но тем не менее пообещайте хотя бы не лезть на рожон. Если эта ваша сомнительная компания и впрямь стала подопечными Пожирателей, то постарайтесь не впутываться в открытое противостояние, не играйте с огнем. Всему свое время. И уж конечно, не пытайтесь лишний раз насолить профессору Уилткисс — с Министерством тоже шутки плохи, и сейчас это актуально как никогда прежде.       Переглянувшись, Сириус и Джеймс дружно кивнули, чувствуя себя так, словно их вдруг посвятили во что-то определенно важное, будто допустили до темной тайны, которую не следовало бы открывать простым ученикам. Мистер Поттер, казалось, хотел сказать что-то еще, но в дверях гостиной неожиданно показалась миссис Поттер, видимо, уставшая делать вид, что занята слишком сильно, чтобы вновь вернуться в комнату. Ее стройная стать сейчас олицетворяла непоколебимую решимость немедленно покончить с этим разговором, а на лице явственно читалась твердая уверенность в своей правоте.       — Чарльз, хватит, — неожиданно строгим тоном вступила она, и в голосе ее Сириус, привыкший к фамильным чертам, вдруг отчетливо услышал истинно-блэковские интонации, а такое знакомое выражение лица давало понять, что возражений эта добрая, сердечная женщина в данном случае не потерпит. — Вы и так уже обсудили слишком многое. Они всего лишь мальчики, им не следует сейчас вмешиваться в такие опасные вещи!       — Они должны знать, с чем им предстоит столкнуться, Дори, — мягко возразил муж, поднявшись из кресла и успокаивающе сжав ее мягкую ладонь в своих руках. — Если это и в самом деле правда, то среди учеников уже есть…       — Они еще дети! — не сдавалась миссис Поттер, вовремя пресекая сына, успевшего уже было заикнуться о своем возражении. — Совершеннолетние или нет, они не должны лезть в откровенную опасность едва ли не прямо со школьного двора! Да, они уже многое успели тебе рассказать, и ты, пожалуй, объяснил все, что им хотелось знать, но разве этого пока не достаточно? Им и в самом деле предстоит пережить не лучшие времена, так же, как и всем нам. Но умоляю тебя, Чарльз, давайте пока закончим этот разговор!       — Как скажешь, дорогая, — устало вздохнул мужчина, обнимая женщину за плечи и делая знак Сириусу и Джеймсу подняться с дивана. — Пойдемте лучше пить чай. На сегодня мы и впрямь обсудили все, что могли.       Чета Поттеров первой вышла из гостиной, и парням ничего не оставалось, как проследовать за ними, хотя мысли их отчаянно терзались только что услышанными словами, и, казалось, никогда прежде им еще не было так необходимо сию же минуту обсудить их наедине.       Такая возможность наконец выпала им только лишь поздней ночью, когда мистер и миссис Поттер уже давно улеглись, а сами парни, погасив свет и оставив зажженной разве что лампу на заваленном столе Джеймса, заперлись в его спальне. Сириус расположился на подоконнике, у открытого окна, и немедленно нервно закурил. Джеймс же, в противоположность ему, сейчас бы совершенно не смог удержать тонкую сигарету, не подпалив ненароком шторы. Он мерил шагами комнату, то засовывая руки глубоко в карманы, то вдруг неосознанно взъерошивая многострадальную шевелюру.       — Бродяга, мы не сдали их даже моему отцу, — неожиданно выпалил он, привлекая внимание друга и заставляя того оторваться от задумчивого взирания куда-то вглубь утопающего в ночи сада. — Мы знали поименно всех, мать их, слизеринских сволочей, но не назвали ни одного гребаного засранца!       — А что ты предлагаешь? — невесело усмехнулся Бродяга, выпуская дым в окно. — Ну один фиг, даже если бы назвали эти имена. Что с того? Скорее наоборот, вот представь: или твой отец говорит тому же Грюму, что в Хогвартсе случилось полное дерьмо, или четко перечисляет виновников этого дерьма. Узнал он об этом с наших слов, и тот просто решает, что мы сводим счеты. Небо свидетель, даже мистер Поттер знает, как мы «любим» этих «красавчиков».       — Сириус, мы же говорим о Грюме, — возразил Сохатый, отчаянно тряхнув шевелюрой. — Ручаюсь головой, я знаю его как мракоборца, не похожего на тех придурков, которыми теперь пополнился их отдел. Если уже началась война, он не будет держать язык за зубами и делать вид, что нихуя страшного не происходит.       — Ты по-своему прав, Сохатый, — согласился друг, неосознанного поигрывая зажигалкой и при этом не сводя с друга сосредоточенных серых глаз. — Но все же, как ни хреново мне это признавать, Лунатик прав в том, что реальных доказательств у нас нет.       — Вот и получается, что все дело исключительно в когтистых лапах Уилткисс, — раздосадованно плюхнувшись на свою кровать и заставив ее жалобно скрипнуть, ответил Джеймс. — Вот пиздец! А она же, с подачи этого самого Крауча, будет осуществлять свои шпионские планы, но при этом делать вид, что нихуя не происходит. Нет, серьезно, вот что может сделать даже она? Заставить признаться этих уроданов? Их же можно разве что поймать за жопу на деле — больше никак. Как бы мы ни обещали отцу, у нас просто не получится нифига не лезть в это дело.       — Дерьмо, — мрачно заключил Сириус, затушив бычок о подошву. — А чтобы взять за жопу, за ними нужно постоянно присматривать. И улучить момент, когда суки соберутся с кем-то из основной шайки прихвостней этого конченного психа. Лорд Волдеморт. Приходилось мне иногда слышать это имечко в моем очаровательном доме. Не удивлюсь, если мои предки уже кланяются ему в ноги.       Сириус замолчал, соединив тонкие пальцы рук и невидящим взглядом уставившись на свои кисти, то и дело непроизвольно напрягающиеся и расслабляющиеся. Пусть он и говорил спокойно о возможной связи своей родни с опасным фанатиком и отъявленными убийцами, был в том самом доме человек, о котором, что бы там сам Сириус ни говорил, он продолжал беспокоиться. Если сумасшедшая мамаша или какая-нибудь старшая кузина Беллатриса, всегда отличавшаяся адским безумием, готовы целовать следы «борцов за чистокровный волшебный мир» — сколько угодно, но что же будет с его легковерным, слабохарактерным братцем, если его втянут в это мрачное, гнилое болото? Неужели и он в конце концов станет таким же, как Пожиратели? Неужели он будет готов безо всякого сострадания убить такого же живого человека только лишь затем, чтобы подбросить дров в неистовое пламя ненависти и злобы, вокруг которого пляшут те, кто называет своим истинно правильным, бравым делом «очищение магического сообщества»? И будут ли на самом деле готовы к этой кровавой бойне его собственные родители?       Джеймс так же молчал, на уровне сознания чувствуя, как мрачные мысли встревоженным роем болезненно бьются в голове у лучшего друга, не давая покоя, изводя и заставляя до безумия, до бесконечности возвращаться к одному и тому же вопросу, словно натыкаясь на незримую стену жуткого лабиринта сплошной неизвестности. Он слишком хорошо знал Сириуса, чтобы не понимать: младший брат — это последняя ниточка, связывающая его с покинутой семьей. И вот в последние полгода ниточка эта с пугающей скоростью становится все тоньше, натягиваясь, дребезжа и грозя вот-вот с треском лопнуть. И если вдруг это все же случится, что же будет с Сириусом, когда ему придется стать по противоположную сторону баррикады, против собственной семьи, осознавая, что все они — даже младший брат, с которым они вместе коротали долгие годы далекого раннего детства — будут готовы равнодушно смириться с его гибелью или даже собственноручно оборвать его жизнь в этой адской борьбе? Ведь в том, что в скором времени им всем предстоит вступит в эту борьбу, уже не оставалось никаких сомнений.

***

      К своему новому дому Сириус вынужден был добираться на мотоцикле. Путь предстоял неблизкий, потому, собрав свою нехитрую поклажу, состоящую ровно из одного чемодана, уже к обеду парень снарядился к отъезду. Мистер Поттер крепко пожал ему руку и, по-отечески похлопав по плечу, дал несколько последних наставлений. Миссис Поттер, с чистой материнской любовью в наполненных слезами глазах, раз в десятый оглядела Сириуса с головы до ног, и напоследок ласково обняла юношу, а он позволил себе на несколько секунд уткнуться лицом в ее мягкое плечо, закрыв глаза и вдыхая такой знакомый, уютный и почти родной запах. Свой родной дом он когда-то покидал без сожаления, снедаемый лишь жгучей яростью и отвращением, теперь же, расставаясь с семьей Поттеров, давших ему приют, полюбивших, как родного сына, и с их гостеприимным домом, Сириус невольно почувствовал, что оставляет за спиной частичку чего-то поистине близкого, дорогого. Джеймс проводил его во двор, помог выкатить из гаража мотоцикл, и когда Сириусу оставалось только лишь усесться и завести мотор, наконец взглянул на него с чуть расстроенной ухмылкой:       — Ну что, Бродяга, счастливой тебе дороги. И постарайся доставить свою задницу до места целой и невредимой, иначе я везде найду тебя и немедленно прикончу. А ты еще должен явиться к нам на Пасху, или моя мать сделает это с тобой вместо меня!       — Не дождешься, Сохатый! — хохотнул в ответ тот, обнимая лучшего друга за плечи на прощание. — Я, пожалуй, поздравствую еще хотя бы для того, чтобы бесить тебя всю оставшуюся жизнь.       Джеймс, усмехнувшись, хлопнул друга по спине и добавил более серьезным, спокойным тоном:       — Береги себя, старик.       Сириус, высвободив его из своей хватки, наконец перекинул ногу через свой мотоцикл, отбросил с лица челку, нажал пару кнопок, дернул ручки — и мотор взревел не хуже разъяренной мантикоры. Улыбнувшись и подмигнув Джеймсу, отошедшему чуть в сторону, он махнул рукой и в следующий миг сорвался с места, выезжая на твердую дорогу. Мгновение спустя после него осталось лишь облако серой пыли, а сам Бродяга мчался далеко впереди. И перед тем, как растаять на горизонте, он в победном жесте высоко вскинул правую руку, салютуя ухмыляющемуся вслед Сохатому.       Не имея возможности незамеченным подняться в небо, Сириус добрых две трети пути мчался по дороге, проносясь мимо полей на окраинах деревень, мимо длинных рядов сплошь похожих, как две капли воды, домов. Холодный ветер развевал черные волосы, то и дело бросая челку в лицо, уши закладывало от бешеной скорости, но Бродяга невозмутимо летел навстречу неизвестности. Все, что он помнил — это то, что особняк его дяди расположен за каким-то маленьким не то городком, не то и вовсе деревушкой, а в непосредственной близости к нему раскинулся мрачноватого вида лес. Однако двигаться нужно было совершенно точно на восток, от самой Годриковой Впадины, и Сириус, держа в голове с большим трудом извлеченное из памяти название нужного населенного пункта, без отдыха и остановок катил вперед. С наступлением сумерек ему наконец улыбнулась удача: выехав на безлюдную узкую дорогу, с двух сторон сокрытую подступающим к самой обочине лесом, парень переключил рычажок, крутанул ручки, резко дернул руль на себя — и следующее мгновение взмыл в высокое чистое небо, стремительно набирая высоту. Втянув в себя сырой вечерний воздух, Сириус с наслаждением огляделся. Внизу по-прежнему не было ни души, верхушки огромных буков и вековых сосен раскачивались на ветру, и, насколько хватало глаз, вдаль простирался густой, мрачный лес. Взяв еще выше, Бродяга поднажал, всеми фибрами души предчувствуя, что поместье дяди где-то совсем рядом. И точно — когда небо окрасилось в густо-смородиновый цвет, тяжело нависая над притихшей землей, он наконец увидел прямо впереди высокую черепичную крышу, казалось, исполинского особняка. Облегченно и радостно расхохотавшись, Сириус с замиранием сердца узнал это место, и так же стремительно пошел на снижение, опускаясь на залитую лунным светом лужайку. Соскочив на землю, парень с упоением огляделся, узнавая поместье, в котором в последний раз бывал еще в детстве: огромный двухэтажный дом, причудливой, но строгой конфигурации, с двух сторон окружен хвойным лесом и зарослями колючего кустарника, подступающими к самым дородным стенам, летом наверняка сплошь оплетенным диким плющом. Утративший былое величие сад оканчивался резким обрывом, и на самом дне оврага, через пороги и гряды несла свои воды узкая, неспокойная речушка. Зато с парадного входа, с высоких каменных ступеней открывался живописный вид на притихшую вдали у подножия склона деревушку, сияющую сотней ярких огоньков, точно стайка фей-светляков собралась на мерцание старого фонарного столба. И такая удивительная, звенящая и даже жуткая тишина стояла над всем великолепием старого поместья, что Сириус вмиг понял, почему же дядя Альфард большую часть своей жизни провел именно здесь: он, непохожий на других своих близких, разительно отличающийся от своих сестры и брата с холодным нравом и аристократски-каменными сердцами, с юных лет проникся неподдельной любовью к уединению, и это место подходило ему как нельзя лучше. Но годы шли, беспощадное время немилосердно летело вперед, и сейчас, спустя полгода после смерти хозяина, старое поместье успело подернуться тонкой пеленой запустения.       Потянувшись и размяв затекшие конечности, Сириус оглянулся в поисках надежного укрытия для своего мотоцикла, и немедленно его нашел: небольшое строение, притаившееся в тени сосен и кустов терновника, напоминающее нечто среднее между амбаром и сараем, изнутри оказалось практически пустым — только аккуратные башни всевозможных ящиков выстроились вдоль одной из стен и упирались под самый потолок. Предоставив своему железному коню с лихвой свободного пространства и напоследок благодарно похлопав его по запыленному крылу, Бродяга прихватил свой нехитрый багаж, состоящий целиком из одного чемодана, и стремительным шагом направился к тяжелой парадной двери черного дерева, уже не задерживаясь на созерцание окрестностей. Едва успев задуматься над тем, каким же образом отпереть замок, если у него не имелось никакого ключа, парень, опережая собственную мысль, выхватил из-за пояса палочку и стукнул по бронзовой ручке. Замок тихонько щелкнул, и тяжелая дверь податливо приотворилась, впуская нового законного хозяина в дом. Ступив на порог, Сириус оказался в полутемном холле, смутно знакомом с далеких детских лет. Вновь заперевшись, парень взмахнул палочкой, и газовые рожки на стенах разом вспыхнули, заливая комнату приятным мягким светом. И Сириус вдруг почувствовал себя так, словно шагнул назад во времени, поскольку все здесь осталось таким же, каким и было на его памяти — разве что и тонкий узорчатый ковер, и некогда полированный комод, и немногочисленные картины на стенах покрылись толстым слоем серой пыли. Невольно усмехнувшись, он решительным шагом прошел дальше, направляясь в левое крыло. Гостиная. Да, и она совершенно не изменилась, вот только успела немного запуститься и ощутимо простыть: в холодном мраморном камине вот уже полгода не разжигали ни малейшего огонечка, и если бы не все тот же мягкий свет ажурной люстры под высоким потолком, Сириус совершенно точно озяб бы похлеще, чем на улице. Мановением палочки он заставил забытые отсыревшие дрова вспыхнуть, и вот уже по комнате постепенно заструилось тепло, словно бы весь дом стремился ожить, очнуться после долгого сна. Бродяга же направился в другое крыло, отчетливо вспомнив, что там находилась столовая, и еще дальше — кухня.       Простывший, но отнюдь не такой мрачный, как на площади Гриммо, дом в целом сохранился в точности таким же, каким отпечатался в памяти Сириуса много лет назад, и потому, наверное, он довольно быстро вспомнил, где находились спальни, и даже то, что, кроме хозяйской, совершенно точно имелось еще несколько гостевых. И чувствуя, как все тело стремительно наливается свинцом от смертельной усталости, Бродяга вместе со своей поклажей направился вверх по красивой резной деревянной лестнице, немилосердно и совершенно неживописно скрипевшей под ногами и вздымающей пыль при каждом его шаге. Оказавшись на площадке второго этажа, он подался к первой попавшейся двери и уже было положил ладонь на ручку, как осознание четко подсказало ему, что дверь эта ведет в спальню покойного Альфарда. Парень замер в нерешительности, а рука вдруг сама собой опустилась. Он так и не решился зайти в его комнату — развернулся, двигаясь к противоположной двери, теперь уже без заминок нажимая на ручку и оказываясь на пороге знакомой комнаты, которую когда-то, еще совсем малым мальчишкой, делил вместе с Регулусом, навещая дядюшку в его поместье. Отбросив чемодан в сторону и даже не потрудившись запереть дверь, совершенно изможденный долгой дорогой Сириус повалился на широкую, пыльную, коротко скрипнувшую под ним кровать и, как был, в одежде, обуви и кожаной куртке, мгновенно провалился в сон.       Проснулся он только в двенадцатом часу, с трудом приподняв веки и тут же невольно зажмурившись. В его собственной комнате на площади Гриммо никогда не бывало так светло, и даже в самый разгар солнечного дня весь дом был окутан холодным полумраком. Здесь же облегченные сатиновые портьеры, в отличие от до тошноты знакомых Сириусу тяжелых бархатных, пропускали в пропахшую пылью комнату приветливые полуденные лучи. И это с учетом, что окна гостевых спален выходили точно на мрачный густой лес. Вполне вероятно, в комнате дяди сейчас так солнечно и ясно, словно за окном не конец марта, а как минимум вторая декада июня. Подумав так, Сириус нехотя уселся на кровати, потягивая заклякшие мышцы, и сразу же пожалел о том, что вчера вечером не потрудился раздеться по-человечески. Почти сутки пустой желудок немедленно отозвался рассерженным воем, и его хозяин, избавившись от безнадежно мятой куртки, покорно двинулся вниз, в кухню, впрочем, прекрасно понимая, что в полгода пустовавшем доме едва ли есть чем поживиться. Он предсказуемо не ошибся — в просторной пыльной кухне нашлась разве что банка старого, отсыревшего кофе. Впрочем, удовлетворившись и этой находкой, Сириус прибегнул к волшебству, вскипятив чайник, и практически впервые собственноручно заваренный кофе показался ему поистине божественным напитком. Приободрившись, он прихватил чашку с собой и двинулся обратно на второй этаж. Просторная столовая, через которую лежал его путь, торжественная и вместе с тем довольно строгая, была пронизана теплым солнечным светом, и в сиянии высоких окон причудливым танцем завивалась полугодовая пыль. Площадка второго этажа встретила его характерным полумраком, но из-под каждой закрытой двери на холодный паркетный пол косыми лучами проскальзывало золотое солнце. Сириус оглянулся на дверь в спальню дяди, и сегодня она уже почему-то не показалась ему такой мрачной и отталкивающей, как накануне. Решительно поставив чашку прямо на пол, парень подошел ближе, во второй раз кладя ладонь на латунную ручку и чувствуя, как со скрипом отворяемой двери в глубине души что-то трепетно содрогается.       Да, он снова оказался прав, и в этой комнате все осталось таким, как прежде: тяжелый комод, потемневший от времени торшер с восковыми огарками, старые движущиеся фотографии в потускневших рамках, широкая кровать с высокой резной спинкой… И только одно никак не вязалось с сохранившимся в памяти юноши образом — небрежно расстеленная, давно остывшая постель. Здесь ли провел свои последние часы его дядя? Добрался ли до собственной комнаты или в последний раз вздохнул, опустившись на этот пропыленный ковер, перед тем, как жизнь покинула его тело? Лежал ли он, обретший вечный покой, в окружении прощающихся родных, или тело его было поспешно погребено сухим, бесчувственным ритуалом, а осиротевшая постель — безнадежно забыта? Рука непроизвольно потянулась к расшитому, потускневшему покрывалу, но Сириус тут же ее одернул. Так было легче. Как будто все как прежде. Кажется, вот-вот скрипнет дверь, и в свою спальню в простом домашнем костюме, с узкими поблескивающими очками на аристократичном прямом носе войдет Альфард Блэк и устало опустится на ожидающую его постель.       Ноги сами собой принесли Бродягу в торец коридора, к приоткрытой двери, и прежде чем оказаться на пороге, он догадался, что находилось за ней. Громко скрипнули в затаенной тишине большого особняка старые петли, и Сириус вошел в кабинет покойного Альфарда. Вдоль стен, огибая только лишь занавешенное окно, сплошь протянулись старые книжные шкафы с дородными полками, уходящими под самый потолок и едва слышно поскрипывающими под тяжестью тысяч фолиантов, томов и старых пожелтевших свитков пергамента. В самом центре, напротив окна — тяжелый дубовый стол, чистый, за исключением лишь пары листков, сиротливо лежавших на самом краю столешницы. Однако, подойдя ближе, Сириус вдруг обнаружил, что ящики стола бесцеремонно выдвинуты и самым варварским способом выпотрошены. Рядом, как грязное пятно на белоснежной рубашке, нарушая строгую сдержанность и порядок, валялись небрежно брошенные затертые книги. Кто-то явно пытался найти здесь нечто очень важное, и Сириус почти наверняка знал, что этим «кем-то» была его дражайшая семейка. А это самое «нечто», должно быть, отыскалось довольно быстро, поскольку поиски успели переключиться разве что на книги и оставили незатронутой остальную часть огромного дома. Стянув со стола жалкие, забытые куски пергамента, он пробежался глазами по недописанной перечеркнутой строке:       Настоящим изложена последняя воля и завещание Альфарда Поллукса Блэка       Это был черновик его завещания. Все стало на свои места. Бродяга явственно видел, как вся благороднейшая родня, возглавляемая его матерью, словно голодные коршуны, безжалостно терзали содержимое стола и трепали бумаги в поисках распоряжения о наследстве покойного состоятельного волшебника. Стало паршиво. И вдруг под клочком тонкого пергамента он наткнулся на выцветшую движущуюся, как ей и положено, колдографию. В изображенном на ней смеющемся шестилетнем мальчугане, заботливо обнимающем за плечи маленького братца, он с удивлением узнал себя. К горлу поднялся тяжелый ком, а сердце болезненно сжалось. Вот так, много месяцев назад, должно быть, в одиночестве сидел здесь единственный по-настоящему родной для него человек и, глядя на собственных беззаботных маленьких племянников, таких, какими они были уж больше десяти лет назад, писал свою последнюю волю. И он, Сириус, оказался единственным, о ком дядя упомянул в своем завещании. Тот, кто был ему роднее собственного отца, практически единственный Блэк, которому было дело до его существования, позаботился о нем даже после своей смерти. В глазах предательски защипало.       — БРОДЯГА, БЛЯТЬ! — вдруг вернул его к реальности до боли знакомый голос, приглушенный, доносящийся откуда-то из глубины спальни. — СИРИУС БЛЭК, ТВОЮ МАТЬ, СУКИН ТЫ СЫН, ОТЗОВИСЬ, К КАКИМ ЕБЕНЯМ ТЫ ТАМ ПРОВАЛИЛСЯ?!       Голос Джеймса раздавался из сквозного зеркала, надежно спрятанного во внутреннем кармане кожаной куртки, небрежно брошенной на измятой кровати. И, судя по тону, Сохатый орал уже раз эдак в двадцатый, пытаясь достучаться до как сквозь землю провалившегося друга. Сообразив, что прошли почти сутки, а он так и не сообщил Поттерам о своем прибытии, и Джеймс, должно быть, уже готов оседлать свою верную метлу и мчаться на его поиски, Сириус вдруг усмехнулся и, оставив на столе пергамент, со всех ног кинулся обратно в спальню, чувствуя, как тяжелая, вязкая чернь горечи, мгновением раньше едва не захлестнувшей с головой все его существо, вдруг резко отступает глубоко в тень, словно побеги дьявольских силков от палящих солнечных лучей, и с ощущением неожиданного облегчения хохоча на бегу:       — Мерлинова мать, Поттер, придурок! Как же вовремя ты всегда появляешься!

***

      Римус, поправив ворот тонкого джемпера, придирчиво глянул на себя в зеркало. Вместе с праздником неизбежно приближалось очередное полнолуние, но, хвала Мерлину, оно еще не успело значительно сказаться на его состоянии, и хотя парень и выглядел несколько уставшим, по крайней мере, он пока не казался больным. И, в свете предстоящей встречи, это не могло не радовать. Проведя ладонью по гладко выбритому подбородку, парень забавно поморщился и решил прекратить самоистязание, отвернувшись от зеркала как раз в тот момент, когда в его спальню вежливо и тихо дважды постучались, а затем дверь отворилась, впуская в комнату миссис Люпин — невысокую, тоненькую русоволосую женщину с мягкой улыбкой и точно такими же, как у сына, голубыми глазами. Римус был чертовски похож на своего отца, Лайелла Люпина, но даже сам не подозревал, сколько же, помимо цвета глаз, не сразу приметных черт досталось ему от Хоуп: и чуть более светлый, чем у отца, цвет волос, и вот эта легкая, словно скрывающая затаенную грусть улыбка, и даже проявившаяся с ранних лет любовь к книгам.       — Рим, куда-то собираешься, дорогой? — поинтересовалась она, оглядев сына, облаченного в темные джинсы, джемпер, любимые слегка запыленные кеды и уже набрасывающего на плечи легкую куртку.       — В Дувр, — ответил тот, прихватив с кровати рюкзак и забросив его на плечо. — Не волнуйся, я вернусь часам к одиннадцати.       — В Дувр? Ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь для таких путешествий? — удивленно распахнула глаза женщина, с подозрением заглядывая Римусу в лицо. Тот невольно смутился, но, ничем себя особенно не выдавая, проверил внутренний карман куртки, нарочито небрежно пояснив:       — Я в порядке. Просто есть небольшое дело. Так, пустяки.       — И из-за этого пустяка ты надел джемпер наизнанку? — невинно заметила Хоуп, легонько дернув за край кофты. Лунатик, спохватившись, взглянул на себя.       — Где? Черт возьми! — и тут же сбросил с себя рюкзак вместе с курткой, вмиг избавился от джемпера, возвращая его в верное состояние. Уголки губ матери чуть дрогнули, и она лукаво улыбнулась. Быстро приведя себя в порядок, сын, превышающий в росте мать на добрый фут, склонился, оставив на ее щеке легкий поцелуй, и направился к выходу, заверив на ходу:       — Мам, можешь не беспокоиться. Буду дома, как и обещал, так что можете вместе с папой спокойно ложиться и не ждать меня. Да тут и добираться-то от силы около часа!       — Римус… — странным голосом остановила мать. Парень обернулся, встречаясь со взглядом восхищенно сияющих глаз и все той же лукаво-загадочной улыбкой. — Может, хоть скажешь мне, как ее зовут?       — Кого? — так и оторопел тот, замерев в дверях и пораженно уставившись на мать. Вид у него был как у пойманного на месте преступления малолетнего хулигана. Хоуп невольно рассмеялась:       — Ту, которая живет в Дувре, — подозрения ее попали в самую точку, и женщина, явно восхищенная собственным открытием и подтверждением давнишних догадок, не без удовольствия наблюдала за сбитым с толку сыном. Римус, почувствовав, как по позвоночнику пробежали горячие, колкие мурашки, а вся краска рискует стремительно прилить к лицу, неосознанно вздернул руку к волосам, не преминув про себя отметить, что этот дурацкий жест неожиданно пробудился в нем исключительно по примеру Джеймса. Если сейчас завязать обсуждение его личной жизни, можно застрять дома на добрых пару часов, так что Лунатик поспешил ретироваться:       — Прости, давай поговорим потом. Мне пора бежать. Увидимся позже! — и с этими словами парень, провожаемый улыбкой матери, выскочил из комнаты, пронесся по лестнице на первый этаж, шмыгнул за дверь и, в пару секунд бегом преодолев лужайку, перемахнул через низкий забор, даже не потрудившись воспользоваться калиточкой.       Дорога на магловской электричке заняла немногим больше минут пятидесяти, и чтобы скоротать это время и не дать себе разволноваться, Римус углубился в найденную в рюкзаке книгу. Две юные девчушки, сидящие напротив, всю дорогу перешептывались и хихикали, стреляя в него глазками, но Лунатик предпочел не обращать на это внимания, и все же почувствовал краткий прилив немалого облегчения, когда наконец ступил на платформу в Дувре. Достав из внутреннего кармана маленький листок, он сверился с адресом и, оглядевшись, направился вдоль платформы к выходу. Он шел вдоль небольшой улочки, неслишком заполоненной людьми, когда волнение и трепет с новой силой вернулись к нему. Поначалу, когда перед каникулами Рэйчел пригласила его к себе в гости на денек, предложение это не заставило особенно беспокоиться. Но после веселой, беззаботной фразы Рэйч «Познакомлю тебя с сестрой!» Лунатику стало слегка не по себе. Десятки раз он повторял самому себе, что ничего такого страшного в этом нет, и все-таки чувствовал себя примерно так, как, вероятно, молодые люди, приходящие в дом любимых девушек, дабы просить у их отца разрешения пригласить дочь на танцы. Смешно и стыдно становилось от собственных мыслей, но Римусу никак не удавалось до конца изгнать эту дребедень магловского кино шестидесятых прочь из головы. Впрочем, остановившись, чтобы купить у старой, улыбчивой цветочницы букет нежно-сиреневых тюльпанов, он все же наконец успокоился и невольно улыбнулся в ответ приветливой женщине. До назначенного адреса оставалось всего пару минут ходьбы, и Римус, бережно держа душистый букет под курткой, так же расслабленно, почти неосознанно улыбался похожим друг на друга уютным домикам. Наконец, практически бесшумно войдя в калитку искомого участка и преодолев красивую дорожку, мощеную светлым камнем, он поднялся на крыльцо, пару раз глубоко вздохнул, улыбнулся искреннее прежнего и нажал на звонок. За дверью послышались мелодичные трели, голоса и торопливые шаги. Простой, красивый дом абсолютно ничем не выдавал тот факт, что в нем живут две молодые волшебницы — недаром, по рассказам самой Рэйчел, ее покойный отец был маглом. В разноцветных стеклышках обрисовался женский силуэт, и в следующий момент Рэйчел, распахнув дверь, предстала перед Лунатиком в любимой клетчатой юбочке и нежном пуловере.       — Рим! — белокурые локоны, собранные в высокий хвост, были немедленно распущены, а на вмиг засветившемся радостью лице расцвела милая улыбка.       — Привет! — усмехнулся тот, бережно извлекая на свет букет и вручая его девушке. — Я наконец-то тебя нашел.       Рэйчел звонко рассмеялась привычным колокольчиком, на секунду зарылась лицом в цветы, затем вскочила на носочки, благодарно целуя в щеку предмет своих воздыханий, и, схватив его за руку, немедленно втащила в дом, радостно воскликнув:       — Лиз, Лиз! Иди сюда! Слышишь?       — Тебя весь Дувр слышит! — раздался в ответ озорной голос, и в проеме, ведущем в гостиную, появилась не в пример сестре высокая, стройная девушка с точно такими же, как у Рэйчел, пышными белокурыми локонами и смеющимися синими глазами. Ее возраст стремительно и неизбежно приблизился к тридцати годам, и хотя на первый взгляд она казалась совсем юной, беззаботной и веселой, Римус вдруг явственно уловил в ней некую зрелую серьезность, словно бы погребенную под ликом расслабленной, девчоночьей бойкости. И все же слово «женщина» никак не желало вязаться с ее образом в мыслях гриффиндорца. Пожалуй, по-детски странный пришедший на ум эпитет «взрослая девушка» — единственное, что как нельзя лучше бы ей подошло. Определенно — все еще словно бы юная, но успевшая за свои годы прожить столько, сколько иные проживают за за тридцать пять и сорок лет.       — Добрый день, Элизабет! — вежливо поздоровался Римус, улыбаясь миловидной волшебнице, так похожей на младшую сестру, которой с малых лет заменяла сразу обоих родителей.       — Мерлин, мне не настолько много лет, так что я не против быть просто «Лиз» и на «ты», — улыбнулась она, беспечным жестом отбросив с лица тонкую прядь волос.       — Лиз, это Римус, мой… друг, — уголки губ Рэйчел дрогнули, с головой выдавая ее шутливое смущение перед прекрасно осведомленной сестрой.       — Кажется, сегодня утром он еще был твоим парнем, — с невинным видом поправила старшая Уоллис, заставив хогвартцев невольно рассмеяться и совершенно по-мальчишески протягивая Римусу ладонь для рукопожатия.       — Кажется, начиная с утра, я что-то упустил, — усмехнувшись, заметил тот, отвечая на жест знакомства. — Римус. Просто Римус или, если угодно, Рим.       — Или Лунатик, — встряла Рэйчел, лукаво подмигнув сестре.       — А почему Лунатик? — не сдержав смешок, удивленно уставилась та на гостя. Римус чуть дернул плечом, беспечно бросив:       — Так прозвали друзья, и, если честно, у них самих прозвища не менее странные для окружающих.       Две сестры и юноша сидели за небольшим круглым столом, вместе обедая и беспрерывно болтая. Элизабет и Римус оказались на удивление стоящими друг друга собеседниками, с лихвой использующими присущее обоим особенное чувство юмора. Рэйчел так и светилась от радости, то и дело встречаясь с одобрительным взглядом сестры и в очередной раз счастливо убеждаясь, что Римус ей понравился. Конечно, они оба все-таки смущались при ней вести себя как пара, но вполне понятные взгляды и ненавязчивое ухаживание друг за другом в течение всего обеда не оставляли сомнений в душе Элизабет Уоллис. Она, бесспорно, могла бы беспокоиться куда больше, если бы Рэйчел посвятила ее в самые сокровенные секреты, но они, вопреки обыкновению, оставались неведомой тайной и догадками. Ближе к вечеру, когда Рэйчел, немного поводив Римуса по дому, показывала ему свою комнату, Элизабет неожиданно появилась перед ними нарядной, радостной и сияющей.       — Значит так, дорогие хогвартцы, я вынуждена вас оставить одних, поэтому надеюсь, что вы будете паиньками и поведете себя в рамках приличия.       — Куда ты уходишь? — удивленно обернулась Рэйчел, и старшая сестра, скрестив руки на груди, прислонилась спиной к светлым обоям на стене, загадочно пояснив:       — Скажем так, не тебе одной, Рэйчи, общаться с сильной половиной человечества, — она усмехнулась, кивая сестре. — Люк позвал меня в кино. Так, — нарочито строго взглянув на Римуса, она погрозила пальцем, иронично щурясь и шутливо-суровым тоном предупреждая: — Чтоб без глупостей тут! Я побежала!       — Ой, я тебя прошу, Лиз! — смешно поморщившись, возмутилась Рэйчел, но сестра уже выпорхнула из дома, махнув напоследок рукой. Рим, опускаясь на подлокотник кресла, полюбопытствовал:       — Люк — это ее парень?       — Надеемся, что даже жених. Лиз ждет этого уже второй год, а ее рыжий балбес все никак не решится, — усмехнулась Рэйчел и, вернувшись, плюхнулась прямо в то самое кресло, переглянувшись с Люпином и многообещающе спросив: — Ну, чем займемся?       — Эй, Рэч! — шутливо отпрянув, он с ироничным подозрением окинул девушку взглядом. — Тебе не кажется, что в свете слов твоей сестры это звучит немного подозрительно?       — Римус Джон Люпин, что за мысли? Я предлагала тебе прогуляться по побережью! — Рэйчел залилась звонким хохотом, вскакивая с кресла и заглядывая в шкаф в поисках легкого короткого плаща. Рим в свою очередь рассмеялся, возвращаясь в прихожую за курткой и рюкзаком.       Держась за руки и улыбаясь опускающимся на Британию сумеркам, Римус и Рэйчел долго гуляли вдоль пролива по отвесным алебастровым скалам. Соленый ветер ерошил волосы, бросая белокурые пряди девушки в лица сразу обоим, и они, смеясь, то принимались бежать, то вдруг останавливались, оглядываясь на холодные волны, с шумом разбивающиеся о скалы и вздымающие фонтан бурлящей белой пены. И когда Римус, обнимая Рэйчел, чуть наклонялся, чтобы ее поцеловать, и она с готовностью вставала на носочки, простое, наивное счастье первой любви разливалось искрящимися брызгами беспечной радости, заглушая вой прибоя и словно заставляя первые звезды в стремительно темнеющей смородиновой вышине сверкать ярче векового, омытого океанскими волнами алебастра.

***

      Вопреки обыкновению, праздники отчего-то, казалось, совсем не радовали Лили. Весь день Пасхи, начиная с утра и вплоть до самого вечера, она была какой-то потерянной, все больше молчала, и если ее окликали, невольно вздрагивала и рассеяно смотрела на собеседника, а в ярко-зеленых глазах стремительно мелькали отблески доступных лишь ей самой мыслей. Миссис Эванс всерьез обеспокоилась, а мистер Эванс даже заподозрил очередную ссору между дочерьми, но Петунья непривычно спокойно восприняла приезд сестры, ни разу не сцепившись с ней и ведя себя так, словно вообще особенно не замечает Лили. Ей же так было даже легче, и всю долгую предпраздничную неделю девушка провела глубоко уйдя с себя, долгими часами лежа на кровати и в третий раз перечитывая «Поющих в терновнике». И как-то вечером, заглянув в комнату дочери, так и уснувшей в обнимку с книгой поверх нежного покрывала в ворохе мягких игрушек и разномастных подушек, миссис Эванс вдруг начала догадываться, что происходит с их Лили.       Неожиданным кратким всплеском солнечной радости был приезд Алисы к Эвансам на следующий же день после Пасхи. Очаровательная круглолицая девчонка, прибыв на «Ночном рыцаре», появилась на пороге их дома в ярком пальто поверх милого платьица и с нарядной, праздничной корзинкой, полной подарочных шоколадных яиц. Для Лили приезд подруги стал чем-то вроде глотка свежего воздуха: позабыв о своей странной, флегматичной отрешенности, все та же прежняя Лили Эванс гуляла вместе с Алисой по городу, бродила вдоль реки и долго болтала, сидя в гостиной родного дома за чаем вместе с ней и матерью. И только вечером, когда ужин был давно окончен, и обитатели дома постепенно разбредались по своим комнатам, Алиса, вернувшись из ванной, обнаружила Лили, уже переодетую в уютную пижамку, сидящей на широком подоконнике. Вздохнув, Алиса пригладила влажные волосы и, затворив за собой дверь, взобралась на подоконник рядом с лучшей подругой.       — Лил, — окликнула она, привлекая внимание рыжеволосой девушки и встречаясь со взглядом изумрудно-зеленых, непривычно ярко блестящих глаз. — Все в порядке? Что с тобой происходит? Миссис Эванс говорит, ты всю неделю безвылазно просидела в своей комнате.       — Алиса, — Лили устало вздохнула, заправляя за ухо волосы, и, скрепив руки в замок на колене и выпрямившись, с расстановкой произнесла: — Я скажу тебе кое-что, но только прежде всего, пожалуйста, пообещай, что ты не завизжишь, не будешь кричать, что ты всегда знала, что так и будет, и вообще не станешь меня тиранить, — и, дождавшись нетерпеливого кивка русоволосой подруги, Эванс наконец пояснила: — Лиса, кажется, меня угораздило влюбиться, — улыбка тронула красиво очерченные губы, а глаза засверкали подобно двум самоцветам. — В Джеймса Поттера. И, похоже, я совсем пропала.       Алиса пораженно ахнула и тут же прижала к губам пальцы, сдерживая старательно рвущиеся с языка фразы, в точности предсказанные подругой минутой раньше. Лили с укором посмотрела на нее, раздраженно хмурясь. Подруга, верная обещанию, не издала больше ни звука, но спрятанная за ладошками улыбка отразилась в собравшихся в уголках глаз смеющихся морщинках. Наконец совладав с собой и едва не ляпнув «Я так и знала!», Ревелл подала голос, впрочем, даже не пытаясь скрыть своей ошеломленной радости:       — Лили, но ведь это же… Лил, это здорово! — воскликнула она, совершенно позабыв об отходящих ко сну хозяевах дома, и вдруг стиснула Лили в крепких объятиях, едва не подпрыгивая на месте от радости. — Мерлин, наконец-то! Я думала, ты так и не сможешь это признать!       — Вот только он, похоже, успел подрастерять ко мне интерес, — невесело усмехнулась рыжая подруга. — И самое идиотское в этой ситуации, что я сама во всем виновата.       — Нет, а вот здесь, подруга, ты не права! — лукаво усмехнувшись, Ревелл ей подмигнула. — Уж кто-кто, а Поттер свой интерес к тебе не растеряет никогда! Может, он и не лезет к тебе так, как раньше, но если ты мне не веришь, спроси хотя бы Римуса.       — Нет, — решительно покачала головой та. — Римус мой друг, но с ним я на эту тему говорить не собираюсь. Только не сейчас.       — Тогда Питер. Или Сириус, — беспечно пожала плечами подруга. — Эти тоже точно будут знать.       — Этого еще не хватало! — резко протестующе замахала руками Лили и даже соскочила с подоконника на кровать. — Чтобы потом до конца седьмого курса терпеть подколы и издевки Блэка? Нет уж, извини, мне совсем не хочется.       — Ладно, а что до самого Джеймса? Может, тебе с ним пора…       — Ох, Лиса, я тебя прошу, давай для начала просто вернемся в Хогвартс! — поморщившись, Лили растянулась на кровати, обнимая одну из плюшевых игрушек. Алиса улеглась рядом, посмотрев на нее так многозначительно и иронично, что девушка не выдержала, фыркнув: — Даже не думай! Я знаю, что ты сейчас хочешь сказать!       — Нет, ну, а что? — рассмеялась Ревелл, легонько ущипнув подругу за бок. — Вот подожди, узнает Эммелина… — Лили сердито бросила в нее игрушку, но девушка с готовностью приняла ее в объятия, невозмутимо продолжая: — Но это еще что, а представь, когда обо всем станет известно Марлин…       Сердито сощурившись, Лили навалилась на Алису со щекоткой, и та, подхватившись, немедленно ответила тем же. Следующие десять минут две гриффиндорки катались по кровати, отчаянно щипаясь, атакуя друг друга щекоткой и заливисто смеясь.

***

      — Ну ни фига себе! — восхищенно присвистнул Питер, едва ступив на задний двор поместья покойного Альфарда Блэка. — Вот это хоромы здесь у тебя, Сириус!       — Да, старик, — протянул Джеймс, запрокинул голову и, щурясь, вгляделся в очертания второго этажа и строгой черепичной крыши. — Теперь я понимаю, почему ты шастал ко мне через камин три дня подряд. Я бы и сам чокнулся, проведя пару деньков наедине с таким доминой!       — Ты чертовски прав, Сохатый, — усмехнулся Сириус, провожая друзей по мощеной дорожке к дому. Он, по обещанию прибыв к Поттерам на Пасху, следующие несколько дней и в самом деле неизменно заявлялся к ним в гости, с удовольствием пользуясь камином, подключенным мистером Поттером к их собственному через каминную сеть. — Я в первый день, хоть и прекрасно знал, что здесь явно несколько ванных комнат, минут пятнадцать искал, где отлить.       Парни дружно расхохотались, и Бродяга, стукнув палочкой по ручке двери и уже намереваясь ее отворить, обернулся к Лунатику, сверкнув белозубой улыбкой:       — Эй, Лунатик, а что это ты так подозрительно молчишь?       — Я? — отозвался тот, усмехнувшись бескровными губами. Он все еще был измотанным после полнолуния, но тем не менее с превеликим удовольствием примчался к Сириусу на печально известном «Ночном рыцаре» в компании лучших друзей, притом рискуя каждые несколько минут вывернуться наизнанку от дикого сочетания неприятных последствий полнолуния и тряского путешествия в экстремальных условиях. — А я, Бродяга, охреневаю с происходящего.       Снова заливаясь лающим смехом, Сириус гостеприимно распахнул дверь особняка, пропуская троих друзей вперед. Парни с любопытством оглядывались по сторонам, оказавшись в просторном доме, имеющем довольно величественный, но, впрочем, слегка заброшенный вид. Не без внутренней улыбки все трое отметили: несмотря на то, что Сириус уже больше недели обитал здесь, пол, мебель и прочие вещи по-прежнему покрывал изрядный слой пыли, и это было вполне похоже на Бродягу — аристократичная и сверкающая чистота вычурных фамильных поместий не вызывала у него ничего, кроме отвращения, а тяга к наведению порядка и вовсе была ему чужда. Впрочем, кое-какие его представления о персональном уюте все-таки наложили отпечаток на гостевую спальню, которую парень сделал своей — на потускневших, некогда отливающих серебром обоях появились вырезки из магловских журналов с мотоциклами, полуобнаженными девушками и музыкальными группами, плакаты с любимой квиддичной командой, а над комодом растянулось средних размеров гриффиндорское знамя.       — Узнаю нашего Бродягу, — задумчиво протянул Джеймс, внимательно разглядывая неподвижное изображение девушки в бикини, скрывающей обнаженный внушительный бюст за скрещенными руками.       — И ты мне это говоришь, человек, таскающий снимки Лили Эванс в каждом учебнике? — рассмеялся Блэк, лениво привалившись к стене точно возле плаката. Поттер отвел душу, стянув с мятой кровати подушку и швырнув ее точно в хохочущую физиономию.       Сириус ошибся, решив в первое утро, что, помимо старого кофе, в доме не сохранилось ничего съедобного. Уже обзаведясь кое-какими припасами, ради которых он даже сам рискнул сходить в магазинчик в раскинувшейся под холмом деревушке и провозился там добрых двадцать минут с магловскими деньгами, Бродяга, нехитро хозяйничая на кухне и в столовой, наткнулся на небольшой шкафчик, подозрительно напоминающий бар. С большим любопытством он повернул круглую ручку, и предчувствие его не обмануло — по всем трем полкам длинными разномастными рядами стояли покрытые тонким слоем пыли бутылки. И сейчас, поздним вечером, навестив в амбаре верный мотоцикл Сириуса — единственный любовно и тщательно отполированный после дороги предмет во всем поместье, Мародеры уютно устроились с колодой волшебных карт за длинным столом, откупорив четыре бутылки старого сливочного пива.       — Ну что? — спросил Сириус, азартно тасуя карты и нахально подмигивая. — На ставки, раздевание, желания?       — Иди ты, Бродяга! — рассмеялся Питер, отпив из бутылочки. Джеймс тем временем обернулся к покоящемуся на маленьком высоком столике, видавшему виды радиоприемнику.       — О, Бродяга, вижу, тебя не миновала цивилизация? — спросил он, с ухмылкой встав из-за стола и покрутив ручку приемника. Раздалось громкое шипение и отдаленные, булькающие голоса. Сириус раздал карты и, глянув на свои и уловив реплику Джеймса, заговорщицки усмехнулся, готовясь поставить лохматому капитану красивейший проигрыш исключительно из вредности.       — Джим, только я тебя умоляю, настрой на хоть какую-нибудь волну, — поморщившись, с виноватой улыбкой попросил Римус. Его после недавнего перевоплощения еще раздражали резкие неприятные звуки. Джеймс в успокаивающем жесте выставил ладонь и принялся усердно ловить волшебную волну. Раздалась пара щелчков, шипение прекратилось, и в стенах столовой вдруг зазвучал сдержанный, сухой голос диктора:       …пострадали в результате нападения оборотней в ночь с 4 на 5 апреля. Виновные до сих пор не найдены, однако установлено, что все пятеро погибших являлись волшебниками…       Раздался звон бьющегося стекла. Римус, выронив бутылку и залив сливочным пивом пол, остолбенело уставился расширившимися от испуга глазами на троих друзей, чувствуя, как все у него внутри вдруг налилось ледяным холодом и разом ухнуло вниз. Парни переглянулись, отказываясь верить собственным ушам и с замиранием сердца наблюдая, как все еще бледное лицо лучшего друга становится пепельно-серым, а его сцепленные на коленях руки пробирает мелкая дрожь.